* * *
Иногда я думаю, как было бы хорошо, если бы отец умер. В своей голове я убиваю его множеством способов: протыкаю его горло ножом, подливаю яд в суп, толкаю с лестницы и под машины. Кроме меня, его убивают бандиты, смертельная болезнь, упавшая с девятого этажа ваза и другие нелепые случайности. Но я знаю, что, к сожалению, мои заклятия над ним не властны. Возможно, потому что он только притворяется живым.
Ночью, подойдя к его с мамой кровати с ножницами в руках, я вижу, как рядом с живой дышащей мамой лежит мумия. Даже не мумия, а гипсовая статуя, точно такая, как бюст Ленина на столе у отца.
Отец не дышит, его гипсовые веки не шевелятся, руки как будто приклеены к животу. Но я знаю, его неподвижность – это обман, стоит мне издать хоть малейший звук, его холодная рука моментально метнется ко мне и сожмет мою шею каменной хваткой.
Как хорошо, что мама спит так крепко: если она случайно проснется среди ночи, то наверняка сойдет с ума от ужаса.
Тихо-тихо на цыпочках я крадусь в свою комнату. Нет, так мне его не победить.
– Ненавижу тебя! – кричу я отцу, когда он запрещает мне поехать к тебе на выходные. Без всякой причины, просто потому, что ему так захотелось.
Отец больно хватает меня за руку и бьет по лицу ладонью. Я кричу. На крик прибегает мама:
– Не трогай ребенка!
– Этот ребенок меня только что оскорбил, – шипит отец.
– Это не повод распускать руки. В чем она виновата?
– А знаешь, ни в чем, – неожиданно говорит отец и зловеще улыбается.
Я не могу понять, что происходит. Так все точно закончиться не может. Он еще не выпустил весь свой гнев. Я растерянно смотрю на мать.
– Она ни в чем не виновата, – продолжает отец, – виновата ты. Ведь это ты постоянно настраиваешь дочь против меня. Вот с тобой мы сейчас и поговорим.
Теперь я понимаю, какую игру он затеял. Он нутром чувствует, что за себя мне страшно гораздо меньше, чем за мать. Еще страшнее мне было бы за тебя, но на втором месте всегда – мама. Это моя слабость. Ее-то он и обернет против меня.
Отец выталкивает меня из комнаты, я отчаянно сопротивляюсь, но что я могу без своих заклинаний?
– Не трогай ее! Отстань! – кричу я, колотя в дверь, но никто не обращает на меня внимания. За дверью я слышу крики. Звонкие, а потом глухие удары. Я уже знаю, что глухие удары – страшнее всего.
Я должна что-то сделать, но на отца мои заклинания не действуют. Но если я дочь сатаны, то во мне течет его кровь, а сила крови – огромна. Я не могу убить его, но могу ослабить. Догадка приходит так неожиданно и быстро, что я даже перестаю плакать.
Я иду на кухню и беру нож. Немного потерпеть я смогу. Ничего страшного.
Нож не очень острый, поэтому скорее карябает, а не режет мою руку. Я прикладываю чуть больше стараний, и вслед за лезвием появляются кровавые бусинки, а за бусинками – тонкий ручеек. «Вот так, с каждой каплей моей крови, ты будешь терять свою силу, пока не упадешь совсем без них. Как я, так и ты», – шепчу я.
Крики становятся тише, дальше. Я лежу на полу и смотрю, как прямо с потолка кухни идет снег. И я улыбаюсь, потому что снег пахнет королевством и тобой.
* * *
На свое тринадцатилетие я получаю настоящий королевский подарок. После того случая с порезанной рукой в голове моей матери что-то щелкает и она начинает настаивать на разводе. Отец долго сопротивляется, но, после того как я забрала у него столько сил, он не может противостоять неизбежному. Заклинание набирает свою мощь. Если же я вижу, что процесс развода родителей начинает буксовать, то на моих руках появляются новые порезы.
Я слишком хорошо понимаю, что должна заплатить своей кровью за нашу свободу. Все самое дорогое всегда покупается только кровью.
Для нас я готова сделать все что угодно, даже отрезать себе палец, если нужно.
В один прекрасный вечер отец пакует свои вещички, правда, далеко не все: на стене он оставляет свой портрет времен службы в армии, на полке – бюст Ленина, а на балконе – кучу рухляди, которую будет забирать еще несколько месяцев. Он стоит на пороге и мнется с ноги на ногу, говорит, что «папа всегда рядом, хоть его и выгоняют из собственного дома». Он умеет прикинуться жалким, когда это нужно. Но я начинаю чувствовать внутри себя силу, так что ему меня не сломить.
Так мы избавляемся от моего отца. И несмотря на то, что моя мать и твой отец совершенно не интересуются друг другом, радости нашей нет предела.
Теперь остается победить только твою мать.
* * *
Пока мы живем вдали друг от друга, я выбираю стратегию хамелеона: я быстро учусь делать вид, что ерунда, о которой говорят девчонки в школе, мне интересна и я совсем не против обсудить чужие прыщи, одежду и кто с кем целовался на школьном вечере, у меня даже появляются подруги. Я бы с большим удовольствием проводила все время без тебя в одиночестве, но я слишком хорошо понимаю, как важно выглядеть нормальной. Это как с ядовитой ягодой: не будешь выглядеть как все, тебя выдернут с корнем еще до того, как ты успеешь выполнить свою миссию, попав в чей-то жадный до сладенького рот.
Ты ведешь себя по-другому, и за тридцать шесть километров от меня у тебя появляются твои собственные друзья.
Каждый раз, когда ты приезжаешь, я прошу тебя все-все мне про них рассказывать. Кажется, они мало чем лучше тех, с кем приходится проводить время мне, но я-то их друзьями не называю.
К сожалению, к друзьям добавляется еще и собака, небольшой терьер, которого ты выпросила у матери. Вообще-то я против собак ничего не имею, они мне даже нравятся. Но к терьеру Джонни почему-то прилагалась еще и твоя новая подруга Маша, у которой тоже была собака.
У меня собаки никогда не было. Отец бы быстро показал мне, что значит собачья жизнь, если бы я притащила домой щенка, так что я ничем не могла потягаться с Машей и вашими веселыми ежедневными прогулками со своими лохматыми швабрами на ножках. Больше всего меня, конечно, расстраивало то, что у кого-то вообще есть такая роскошь, как ежедневные прогулки с тобой.
Джонни здорово меняет привычный ход вещей: теперь, когда я приезжаю к тебе на выходные, ты несколько раз в день идешь гулять с ним и Машей, так как у нее тоже есть собака и вы дружите. Ты, конечно, зовешь меня с собой, но я каждый раз демонстративно отказываюсь.
Ты слишком добрая и не видишь, что единственная цель, которую преследует эта девчонка – разрушить нашу дружбу. Если бы не эта дурацкая собака, ты бы ей никогда не заинтересовалась.
– Собаки – очень милые, – говорю себе я, – но Джонни – оборотень и приспешник зла, а не собака, а значит, он опасен.
В эту субботу мне везет. Все складывается как нельзя лучше для того, что я задумала.
Стоит начало осени, и Ведьмак берет тебя, меня и Джонни с собой на вашу новую дачу, а это значит, что никакой Маши сегодня не будет.
Мы проходим по залитым солнцам холмам, спускаемся к пруду, переходим через старый деревянный мост и оказываемся в Ведьмачьих владениях.
Весь день нам предстоит собирать с деревьев красивые сине-красные сливы, из которых твоя мать потом сварит варенье. Занятие само по себе, может, и не очень интересное, если только не считать каждую сливу живой и не придумывать ей имя.
– Эмма! – кричу я со своего дерева.
– Джеймс! – отвечаешь мне ты.
– Петр!
– Клара!
Сегодня вечером все эти Эммы, Джеймсы и Клары отправятся в раскаленный Ведьмачий котел, где захлебнутся в собственном соке. А вместе с ними отправится еще кое-кто.
Спустя полтора часа твоя мать забирает первую партию слив и отправляется с ними в дом, тебя она просит пойти и как следует прибраться там перед обедом. Скоро должно приехать сектантское подкрепление для сбора урожая, а значит, в доме должно быть чисто.
