– Вот они… Посмотри, какой милый… Конечно, самая удачная, где он младенец, нагишом, на звериной шкуре… Тут да, чувствуется, что он в своей стихии!
Алексис, перебирая их, улыбался:
– Возьмешь себе хоть одну?
– Нет… Оставь себе…
– Почему?
– Он же член твоей семьи…
– …
– И Анук, кстати, тоже… Поэтому я и поехал за ним…
– Я… – заговорил он, потирая нос, – не знаю, что тебе сказать, Шарль…
– Не говори ничего. Я сделал это для себя.
Потом вдруг резко наклонился вперед и сделал вид, что завязывает шнурок на ботинке.
Алексис обнял его за плечи, «по-братски», и это ему не понравилось.
То, что он сделал, он сделал для себя. Все остальное, их дружба – это было в другой жизни.
Удивившись, что Шарль идет к катафалку, окликнул его:
– Ты куда?
– Я уезжаю с ними.
– Но… А как же…
Шарль сбежал, не дослушав до конца. Завтра в семь утра у него производственное совещание, надо подготовиться, а осталась только ночь.
Уселся между двумя гробокопателями, и когда перечеркнутая табличка «Ле Марзере» осталась позади, наконец-то почувствовал, осознал, что именно так расстроило сегодня его самого.
Быть так близко к ней и не целовать… это убивало его.
К счастью, его попутчики оказались большими шутниками.
Их скорбные физиономии мгновенно преобразились, они ослабили галстуки, скинули пиджаки, и дали себе волю. Понарассказывали своему пассажиру массу баек, одна похабнее другой.
Про пукающих мертвецов, про мобильники, трезвонящие из гроба, про спрятавшихся любовниц, которые обнаруживаются во время отпевания, а некоторые покойники – такие шутники в жизни были, и такие распоряжения оставили, что «хоть стой, хоть падай», а уж чего их психи-родственники вытворяют, обхохочешься, историй до гроба хватит, в общем тот еще кладбищенский юмор.
Анекдоты смолкли, им на смену пришли «Радио-умники».
Плоско. Глупо. Пошло.
Шарль не отказался от предложенной ему сигареты, выкурил и, выбрасывая окурок в окно, выкинул заодно и траурную повязку.
Усмехнулся, попросил Жан-Клода сделать погромче, вернулся к жизни и сосредоточился над вопросом какой-то мадам Попе.
Из города Жопе.
Середина сентября. В прошлые выходные он собрал два килограмма ежевики, обернул двадцать четыре учебника (двадцать четыре!) и помог Кейт подточить козе копыта. Клер приехала с ним, заняла место Dad у медных тазов с вареньем и часами болтала с Ясином.
Накануне на нее сильное впечатление произвел кузнец, и она уже собиралась переквалифицироваться и заделаться Леди Чаттерли. [355]
– Вы видели, какой у него торс под кожаным фартуком? – томно восклицала она весь день.
– А Кейт? Ты видела?
– Брось. Да он чокнутый…
– Откуда ты знаешь? Ты что, его тестировала? Подождала, пока ее брат вышел в соседнюю комнату, и подмигнула ей, что, да, однажды этот молоточек ударил по ее наковальне…
– И все же, все же, – вздыхала адвокатша, – такой торс…
Через несколько часов, блаженствуя на подушках, Кейт спросит у Шарля, выдержит ли он зиму.
– Я не понимаю, о чем ты спрашиваешь…
– Тогда забудь, – шепнула она, поворачиваясь и отстраняя его руку, чтобы улечься на живот.
– Кейт?
– Да?
– Твой вопрос можно понимать по-разному…
– …
– Чего ты боишься, любимая? Меня? Холода? Или что зима будет слишком долгой?
Всего.
Вместо ответа долго ласкал ее.
Волосы, спину, bottom. [356]
Перестал сражаться со словами.
Они больше не нужны.
Снова услышать ее стоны.
И пусть спит.
Сейчас он сидит в кабинете и пытается разобраться в результатах испытаний арок на сопротивление неравномерным нагрузкам…
– Это что за бредятина? – Филипп выскочил из своего кабинета, потрясая пачкой бумаг.
– Не знаю, – ответил Шарль, не отрывая глаз от монитора, – а в чем дело…
– Подтверждение участия в каком-то дурацком тендере на строительство идиотского банкетного зала в Петаушноке-Мухосранском! Вот что!
– Вовсе он не идиотский, этот мой банкетный зал, – спокойно ответил Шарль, склоняясь над графическим планшетом.
– Шарль… Что это за бред? Я узнаю, что на проошлой неделе ты летал в Данию, что ты собрался снова работать на старика Сизу, а теперь этот…
Поняв, что за монитором не отсидишься, он выключил компьютер, откатился назад, схватил пиджак и спросил:
– У тебя есть минутка выпить со мной чашечку кофе?
– Нет.
– Придется найти.
Тот пошел было в их офисную кухонку:
– Нет, не здесь. Давай спустимся. Мне надо сказать тебе пару слов…
– И о чем же ты хочешь со мной поговорить? – вздохнул партнер, уже на лестнице.
– О нашем с тобой брачном контракте.
***
Между ними стояло уже пять пустых чашек.
Конечно, Шарль не стал с ним делиться, как трудно удержать за рога напуганную козу, когда ей делают педикюр, но все же рассказал достаточно для того, чтобы напарник понял, на каком ковчеге он отправился в плавание.
Молчание.
– Но… Как это… Кой черт понес тебя на эту галеру? [357]
– Чтобы пристать к берегу, – засмеялся Шарль.
Молчание.
– Знаешь поговорку про деревню?
– Валяй…
– «Днем скучно, ночью страшно».
Улыбался. Решительно не понимал, как в этом доме может быть хоть мгновение скучно и чего можно бояться, если тебе повезло спать в объятиях такой героической женщины…
Да еще с такой красивой грудью…
– Что ты все молчишь да улыбаешься, как идиот… – продолжал он удрученно.
– …
– Тебе очень скоро все это осточертеет.
– Нет.
– А я уверен… Это сейчас ты в облаках витаешь, влюблен, но… черт! Мы ведь уже с тобой знаем, что такое жизнь, разве нет?
(Филипп как раз находился в процессе развода с третьей женой).
– Да нет… Я-то как раз не знаю…
Молчание.
– Эй! – продолжал Шарль, хлопая его по плечу, – я не собираюсь оставлять дело, я просто хотел тебя предупредить, что теперь буду работать по-другому…
Молчание.
– И такая заварушка из-за женщины, с которой ты едва знаком, которая живет в пятистах километрах отсюда, у которой уже пятеро своих шалопаев и которая носит носки из козьей шерсти?
– Именно…
Опять молчание, очень долгое.
– Знаешь, что я тебе скажу, Баланда…
(Ох уж этот снисходительно-благожелательный тон знатока мух и колбасных обрезков… Тьфу!)
Компаньон повернулся, подзывая официанта, и закончил фразу:
– Это замечательный проект.
И еще, придерживая дверь:
– Слушай… Мне кажется, или ты уже попахиваешь навозом?…
В первый раз отец не вышел встречать их к ограде.
Шарль обнаружил его в подвале, в полной растерянности, он не понимал, зачем он сюда спустился.
Поцеловал его и помог подняться в квартиру.
Еще больше расстроился, рассмотрев его при свете. Как изменилось его лицо.
Кожа огрубела. Пожелтела.
К тому же… Он весь порезался, бреясь к их приезду…
– Папа, в следующий раз я подарю тебе электробритву…
– Брось, сынок… Не траться…
Довел его до кресла, сел напротив и долго вглядывался в его поцарапанное лицо, надеясь найти в нем что-нибудь более ободряющее.
Анри Баланда, этот величественный старик, почувствовал это и сделал все, чтобы отвлечь внимание единственного сына.
Но пока он пудрил сыну мозги своим садом и кухней, тот невольно погружался в раздумья о ближайшем будущем.
Значит, он тоже скоро умрет… И так без конца?
Не завтра. И, будем надеяться, не послезавтра, но… Анук была совершенно права, когда говорила. Мистенгета отдал Алексису, а в память о ней останется только одно: жизнь.
Как дар.
Закудахтала мать, и отвлекла его от глубокой философии на мелких местах:
– А как же я? Ты что, меня даже не поцелуешь? Ты только стариков в этом доме замечаешь, да? – она тряхнула своим париком. – Господи помилуй… Что это за прическа… Никогда с этим не смирюсь… У тебя же были такие замечательные волосы… Что ты смеешься, как дурачок?
– Потому что твое наблюдение стоит всех тестов ДНК! Такие замечательные волосы… Только родная мама могла сморозить эдакую глупость!
– Если бы ты действительно был моим сыном, – процедила она сквозь зубы, – в твоем возрасте ты бы был полюбезнее, можешь мне поверить…
Дал ей прижаться к своей шее, так гладко выбритой…
Едва ужин закончился, оба оболтуса убежали наверх досматривать фильм, а Шарль сначала помог матери убрать со стола, потом отцу – разбирать бумаги.
Пообещал ему, что на следующей неделе заедет вечерком и поможет заполнить налоговую декларацию.
