Когда вопрос о мытье посуды был разрешен и его родители несколько минут чинно посидели с ними, они все вместе вернулись в кухню играть в карты. Ричарда уложили спать пораньше, а Стивену после новых препирательств все-таки позволили пойти гулять, и теперь его голос доносился с пустыря. Они опять выпили чаю и продолжали играть — отец тасовал, торговался громким хриплым голосом, хохотал, пока не начинал кашлять, и играл так небрежно, что Маргарет каждый раз выигрывала.
— Она ж меня прямо ослепляет! Ума-то, ума — с первого взгляда видно.
— Но вы даже не стараетесь, мистер Сэвилл, — говорила Маргарет.
— Не стараюсь? Еще как стараюсь! Но где мне тягаться с такой умницей!
Когда Колин пошел проводить ее до автобуса, было уже темно. На углу она взяла его за руку.
— Ты не жалеешь, что приехала? — спросил он.
— Конечно, нет. Меня же интересуешь ты, а не твои родители.
— Но они часть всего этого.
— Часть, а не целое, — сказала она. — Через две недели я снова приеду, и посмотрим, не станет ли лучше.
В конце концов она освоилась у них много легче, чем он ожидал. Мать не только начала смотреть на цветы и мытье посуды как на нечто само собой разумеющееся, по уже сама давала ей всякие мелкие поручения — сходить за покупками или погладить белье, а как-то, вернувшись из колледжа днем в субботу, Колин застал Маргарет одну на кухне. Повязав волосы шарфом вместо платка, она подметала пол. Стивен с Ричардом играли на пустыре, и, кроме нее, в доме как будто никого не было.
— Твоя мать пошла в магазин, а отец спит, — сказала она. — Стивен с Ричардом где-то бегают. Я их больше часа не видела.
Он помог ей кончить уборку и расставить мебель по местам.
— Ты давно здесь? — спросил он.
— С утра, — сказала она. — Чтобы успеть помочь с обедом. У нас дома осталось мясо. Не пропадать же ему.
— Мы все-таки не настолько бедны.
— Конечно, — сказала она. — Но я подумала, что лишним оно не будет. Ты не сердишься? — добавила она.
— Нет, — сказал он. — Но я не хочу, чтобы твоей помощью злоупотребляли.
— А если и так, ну и что? Раз я приехала, значит, меня это устраивает.
— Но мне кажется, что ты против всего этого, — сказал он.
— Я и против, — сказала она. — Но менять одну тиранию на другую не собираюсь, — добавила она. — Не заниматься домашней работой только из принципа — это ведь тоже тирания.
Когда мать вернулась, они пошли гулять. Теперь все их встречи следовали одному образцу: длинные неторопливые прогулки, а время от времени кино — либо в маленьком поселковом кинотеатре, либо в одном из трех городских. Их одиночество редко нарушал кто-нибудь третий. Он познакомил ее с Ригеном, когда они столкнулись с ним на станции, с миссис Шоу, которая как-то днем зашла к ним на кухню, с миссис Блетчли во дворе. Если не считать таких случайных встреч, они гуляли в молчании, полном ощущения странной, почти торжественной близости, по которому он томился всю неделю в колледже. Их споры, когда они вспыхивали, завершались поцелуями под деревом или в глубине пустынного леска, а ожидая на автобусной остановке или отдыхая на обратном пути возле какого-нибудь скучного пустыря, она рассказывала ему про свои занятия в школе, а он ей — про колледж. Внешний мир почти не вторгался к ним.
В конце года она подала заявление в университет в городе, до которого было около сорока миль, и была принята — пока еще условно, в зависимости от результата последних экзаменов. Он подал заявление о досрочном прохождении медосмотра для воинской службы. Теперь они иногда говорили о своих планах на будущее, о том, чтобы пожениться, прежде чем начнутся занятия в университете. Как-то вечером, когда он зашел за ней, ее отец сказал, что хотел бы обсудить с ним их намерения.
— Пойдемте ко мне в приемную, — сказал он. — Там нам никто не помешает.
Он открыл дверь в глубине прихожей, провел его по коридору в кабинет и зажег свет. Колин сел в предназначенное для пациентов кресло перед письменным столом. Доктор сидел напротив, курил трубку, выбивал пепел, наклонялся вперед, но говорил о погоде и о разных спортивных событиях. Их окружали стеклянные шкафчики, в углу на белом эмалевом подносе выстроились пустые пузырьки и флаконы, у двери стояли медицинские весы с вертикальной шкалой.
— По словам Маргарет, — сказал доктор, — вы думаете пожениться.
— Да, мы это обсуждали, — сказал он.
— Я не собираюсь накладывать никаких запретов. — Доктор Дормен улыбнулся. — Мне просто хотелось бы кое-что уточнить. В общем плане ее жизни. — Он снова принялся неторопливо набивать трубку табаком. — Ведь Маргарет будет всего только девятнадцать, когда она начнет заниматься в университете, — добавил он, подчеркнув последнее слово, точно для него оно было исполнено особого смысла. — Ваши перспективы на ближайшие два года равны, собственно говоря, нулю. С практической точки зрения, имею я в виду. — Он взял спички, резко чиркнул и энергично раскурил трубу. По кабинету поплыли облачка дыма. — Если, например, Маргарет вынуждена будет уйти из университета — что неизбежно, если она будет ждать ребенка, — то она останется без специальности, а мало ли какие неожиданности случаются в жизни! Кроме того, с возрастом ум утрачивает восприимчивость, и если она попробует продолжать образование позже, то обнаружит, что это очень трудно, а то и вовсе невозможно. Ведь в настоящее время для людей в таком положении не существует никаких курсов или специальных программ. А после первого ребенка может появиться второй. И к чему она будет годна в зрелом возрасте? — Он помолчал, глядя на Колина сквозь колеблющийся дым. — Только стоять за прилавком.
— Все это, — сказал Колин, — неприложимо к Маргарет — к такой, какая она есть. По-моему, она твердо решила в любом случае получить университетское образование. Если мы и поженимся, — убежденно добавил он, наклоняясь вперед, — то подождем с детьми. Во всяком случае, до тех пор, пока она не выйдет на свою дорогу, а я не отслужу в армии.
— Тут ни в чем нельзя быть уверенным, — сказал доктор. — И я говорю это не только как отец, но и как врач, — добавил он с улыбкой. — Было бы глупо отмахиваться от общечеловеческого опыта. В конце-то концов для чего существует будущее? Чтобы строить планы, чтобы готовиться к нему. Когда она получит диплом, а вы найдете место, не вижу, что может помешать вам вступить в брак. Не исключено даже, что к тому времени и вы и она найдете кого-то другого. Человеческое сердце очень непостоянно, и в вашем возрасте вас обоих в ближайшие несколько лет могут ожидать самые неожиданные сюрпризы.
Колин молчал. Он не только не был готов к этому разговору, но еще и чувствовал, что его связывают обязательствами, которые он отверг бы, будь у него время обдумать их. Идея о том, чтобы добиваться заранее заданной цели, была не только омерзительна из-за положения, в которое она ставила и Маргарет, и его самого, но он по-прежнему не находил в ней никакого смысла. Он смотрел доктору в лицо и чувствовал, что, услышав еще один-два довода против их брака, женится на Маргарет завтра же.
— Вот несколько мыслей, пришедших мне в голову, — сказал доктор. — Может быть, вы примете их во внимание. Обсудите с Маргарет. А потом мы поговорили бы втроем. Видите ли, мы с ее матерью убеждены, что университетская жизнь сама по себе предъявляет достаточно много требований. И без осложнений и трудностей, связанных с браком. Вы понимаете, что я хочу сказать?
Колин глядел на пустые пузырьки. На стене за головой доктора висел рисунок человеческого тела — путаница разноцветных линий и мышц. В большом стеклянном сосуде с узким горлышком вдруг затрепыхалась ночная бабочка или какое-то другое насекомое.
— Ведь какова продолжительность брака? Тридцать, сорок, пятьдесят, шестьдесят лет. Так что такое три года ожидания и полезных занятий в его преддверии? Если у вас обоих будет ради чего стараться, это только поможет вам. Вы оба благоразумны. Другое дело, если бы я говорил с человеком, не способным видеть ничего, кроме сиюминутных радостей.
Колин встал. Кресло давило его.
— Я поговорю с Маргарет, — сказал он. — Хотя с практической стороны мы этого никогда не обсуждали.
— Конечно. В вашем возрасте о практической стороне думают мало. И заниматься ею должны старики вроде нас, — добавил доктор.
Он тоже встал, направился к двери, открыл ее, словно перед пациентом, и, лишь на секунду задержавшись, чтобы оглядеться, погасил свет.
Когда они вошли в гостиную, Маргарет сидела у огня и шила, а рядом ее мать заканчивала на большом листе бумаги не то плакат, не то объявление для собрания, на которое собиралась пойти вечером.
— Чаю? — сказала миссис Дормен и поглядела на лицо мужа, стараясь угадать, чем кончился их разговор.
— Я с удовольствием. А вы, Колин? — сказал доктор, засмеялся, выдохнул последнее облако дыма и, небрежно наклонившись, выбил трубку об угол печки.
