— Я заметил, что мне не хватало твоего номера в отеле, — сказал Ральф. — Вот уж точно. Знаешь, не очень-то легко почти две недели спать только с женой, Песчинкой, Ириской, Кристи и Тэнди. Ты сам как-нибудь попробуй, тогда поймешь. Нам с тобой нужно срочно встретиться и поговорить о посольском бале и о том, что ты должен будешь говорить президенту, если тебя пригласят.
— Может, завтра? — спросил Голд.
— Завтра я тоже занят, — сказал Ральф.
— А как сделать, чтобы меня пригласили на посольский бал?
— Это практически невозможно.
«Вот говнюк», — впервые сказал Голд, набирая еще один номер. Со всех сторон одно пренебрежение, с тоской думал Голд, заливает меня, как ядовитый прибой, тащит меня на дно, смыкается над моей головой, заполняет нос смердящей…
— Моды Крапа, — радостно приветствовал его женский голос в телефонной трубке. — Чем могу вам помочь?
— Мне, пожалуйста, мистера Уэйнрока. Звонит Брюс Голд.
— Мистер Уэйнрок на рынке.
— Это что еще за херня?
Девушка повесила трубку. Голд нашел его в спортивном клубе.
— Крап, скотина, никто даже не знает, что я в больнице. Я тебя просил никому не говорить, и ты не сказал, да? Ни моей жене, ни единой душе, да?
— Я умею хранить тайны, — сказал Крап Уэйнрок.
— Ни одна живая душа в этом мире не знает, что мне пришлось пережить. В газетах было что-нибудь?
— Я не читаю газет.
— Всем вокруг наплевать. Я могу загнуться завтра, и никто даже и не заметит.
— Когда меня просят, я делаю то, что меня просят.
— А я тебя просил, сучий ты сын? Ты даже навестить меня не пришел, да? А если бы я умер, а? Ты бы и тогда никому ничего не сказал? Мой бумажник со всей одеждой был в клубе, а они даже не узнали, кто я такой. Ну конечно же, ты умеешь хранить тайны. Как, скажи мне, Бога ради, ты можешь хранить такие тайны?
— По правде говоря, — сказал Крап Уэйнрок, — я просто забыл.
— Ты забыл? — Смысл этих жестоких слов не сразу дошел до Голда.
— Понимаешь, я был ужасно занят, Брюс, и я даже забыл о том, что у тебя был инфаркт.
— Это был не инфаркт!
— Ну, я все равно здорово испугался, — сказал Крап Уэйнрок. — И ужасно о тебе волновался.
— И как же долго ты волновался? — с горьким смешком спросил Голд.
— Пока не забыл.
Голд вперил взгляд в телефонный аппарат, словно тот был возмутительным воплощением человека, к которому он обращался. — Ты забыл? — дрожащим голосом повторил он, сжав зубы, а черная неистовая злоба бушевала в нем, отчего все его мышцы ходили ходуном. — Деньги, Уэйнрок, деньги, хер ты собачий. Сколько ты мне должен?
— Около двух тысяч.
— Так вот, плати, ублюдок вонючий.
— Хорошо.
Сейчас же, гад. Или я засажу тебя в тюрьму. Я арестую твое имущество. Я подам иск в суд. Крап, Крап, — сказал Голд, и горло у него вдруг перехватило, голос задрожал, он безуспешно пытался сдержать слезы, подступившие к его глазам, — как ты можешь быть таким бесчувственным? Ну почему ты хотя бы не навестил меня, ну чтобы хоть самому убедиться, что я жив?
— Я пытался, Брюс. Три раза я собирался навестить тебя и твердо решал, что мне ничто не сможет помешать.
— И что же случалось?
— Я забывал.
— Ты хоть представляешь себе, что это такое? — с рыданием сказал Голд. — Ты хоть представляешь себе, что это такое — лежать в больнице день за днем, никто к тебе не приходит, никто не звонит, а ты лежишь и не знаешь, доживешь ли до завтра, и всем на тебя наплевать? Это знаешь — хуже некуда. А если бы я умер?
— Мне было не наплевать, — сказал Крап.
— Ты же забыл.
— Ну, кто-нибудь мне бы напомнил.
— Никто, кроме тебя, не знал, — продолжал сыпать упреки Голд. — Меня бы похоронили в могиле для нищих. Даже я бы так не поступил.
— Мне нужно идти на пробежку. Сейчас наша очередь.
Голд сполоснул и вытер лицо, прежде чем сделать следующий звонок единственному человеку, которому, как он думал, может быть, больше всех его не хватало.
— Я только вчера звонила тебе в студию, — сказала она. — Я наговорила там на автоответчик.
— Только вчера? А где, по твоему, я был до вчерашнего дня? Ведь десять дней прошло.
— Я думала, ты занят с невестой и женой.
— Дина в школу ходит?
— И прекрасно успевает, — сказала Линда Бук. — Я за нее делаю домашние задания. Скажи мне, в какой ты больнице. У меня тут этот счет от стоматолога, я хочу его тебе переправить.
— Завтра я выписываюсь, — сказал Голд. — В первую очередь я хочу увидеть тебя.
И теперь, испытывая острую жалость к себе, всеми забытому и покинутому, он легко мог вообразить, как его выношенные планы летят ко всем чертям в хаос невоздержанности и безответственного распутства, но ему было все равно. Он хотел обнимать ее, хотел чувствовать ее тело под своим, хотел чувствовать, как его тело покрывает ее. Что сказал бы Коновер, узнай он об этом? Кто из множества людей, когда-либо читавших о нем, поверил бы, что зрелый, мыслящий человек, вроде него, поставит под угрозу брак — нет, два брака — и блестящую, только-только начинающуюся политическую карьеру ради того, чтобы сладострастно вонзиться в замужнюю женщину с четырьмя детьми, с которой, как, впрочем, и с Андреа, у него не было ни малейшего шанса на близость иную, чем в постели? Но это, казалось, не имеет никакого значения.
— Я ТАК сильно-сильно люблю тебя, дорогая, и так жалею, что не встретил тебя раньше. — Голд мог без особых опасений позволить себе роскошь столь щедрых слов и чувств, поскольку знал, что состояние, их породившее, не вечно. Однако предположить, что чувства его не выдержат испытания первым же врученным ему Линдой Бук счетом от стоматолога, он никак не мог. Он спокойно смешал две порции джина с тоником. К этому времени его возбуждение улеглось. — А почему твой муж сам не оплачивает эти счета? Я думал, он такой хороший семьянин и добытчик.
— Он ни за что не хочет платить. И уж тем более после того, как узнал, что мы вместе.
Несколько вопросов одновременно возникших в голове Голда, наталкиваясь друг друга в поисках выхода, распались на части.
— Вместе? Узнал? Как узнал? Как это — вместе? Мы что — вместе? Что это значит — узнал? Что ты имеешь в виду — вместе? Как это мы вместе?
— Как сейчас. Он все о нас знает.
— Все о нас знает? Как он узнал?
— От детей.
— От детей? А дети как узнали?
— Я им сказала.
Голд вперился в нее беспокойным взглядом. — Ты им сказала? Ты сказала своим детям? Что ты сказала детям?
— Что мы — любовники.
— Любовники?
— Ты все время повторяешь мои слова.
Отсутствие душевного равновесия помешало Голду сразу же дать остроумный ответ. — Так значит, мы — любовники? — простодушно спросил он.
— Конечно же, дорогой, — с улыбкой ответила Линда. — Я твоя любовница, а ты мой любовник. А ты думал, мы кто?
Голд не долго раздумывал над тем, давать ли ему ответ, который первым пришел ему в голову: — Факеры.
— Любовники — гораздо благозвучнее, — сказала Линда Бук с тонкостью чувствительностью поэтессы, — любовники — гораздо красивее по смыслу и по сути, ты так не считаешь?
— Но чтобы быть любовниками, нужно сильно любить, разве нет? — спросил Голд.
— Вовсе нет, — поправила она его. — Для это нужно только быть факерами.
Голд никогда не думал о себе как о любовнике и теперь вовсе не был уверен, что ему понравилась эта идея. — Значит, по-твоему, я — любовник?
— Конечно, любовник, факер ты мой, — сказала Линда Бук. — И очень милый. Я ставлю тебе пять с минусом. — Но Голда этот сомнительный комплимент почти не задел, потому что после него он услышал слова, чреватые катастрофой. — И я очень горжусь тем, что такой умный человек, как ты, считает меня сексуальной и привлекательной. Даже на моего мужа это произвело впечатление.
— Господи Боже мой! — Голд так и подскочил на ноги. — Он знает мою фамилию?
— Голд — очень красивая фамилия, — сказала она. — И мне было бы не стыдно ее носить.
— Черт побери, Линда, дело вовсе не в этом. — Голд схватил подушку с кровати с единственной целью — ему нужно было что-то держать в руках, чтобы затем со злостью отшвырнуть. — Где твои мозги? Ведь я очень известная личность. На следующей неделе меня даже могут пригласить на посольский бал. На кой хер тебе вообще понадобилось кому-то говорить обо мне?
— Потому что я верю в правду.
— Почему? — настаивал он.
— Почему?
— Ну почему бы в данном случае тебе не поверить в ложь? На кой черт тебе понадобилось говорить об этом детям?
— Потому что в нашей семье, — не сдавала позиций Линда Бук, — мы считаем, что ничего нельзя утаивать друг от друга.
— Они понимают, что такое — любовники? — пренебрежительно осведомился Голд. — Я, например, не понял.
— О да, двое старших поняли.
