— Спасибо, Слепой, — прошептал Кузнечик. — Где ты их взял?
— Подарили, — холодно отозвался тот. — Тот, кто не мог отказать.
Сразу стало понятно, что он говорит не о Лосе.
— Какая тебе разница? Ты радуйся.
— Еще один шантажист, — проницательно отметил Волк. — Много вас собралось на одну комнату.
«Это Череп ему их дал, — подумал Кузнечик. — Ведь Слепой носит его письма. Череп и не может ему отказать».
Слепой лежал, спрятав руки под мышки. Черные волосы блестели, лица не было видно.
— И кто это тебе не может отказать? — поинтересовался Волк.
Слепой не ответил.
Волк повернулся к Кузнечику:
— Он всегда молчит. Почти всегда. Иногда скажет что-нибудь — и опять молчит. Хотел бы я хоть один-единственный раз услышать продолжение. Просто чтобы знать, есть ли оно вообще.
Кузнечик помотал головой:
— Что ты хочешь услышать?
— Окончание фразы. Чтобы понять, что он имеет в виду. Я не про сейчас говорю, а вообще.
Кузнечик посмотрел на Слепого:
— Слепой всегда говорит понятно, — сказал он. — Даже когда молчит.
Волк скосил на Кузнечика рыжий глаз:
— Тебе понятно. Мне — нет.
— Вот когда ты молчишь, мне ничего не понятно, — признался Кузнечик. — Иногда, когда ты говоришь, тоже.
— Может, хватит? — спросил Слепой. — А то вы оба перестанете понимать, о чем говорите.
— Ты что-нибудь слышишь? — спросил Кузнечик.
— Весь Хламовник там. И много старших. Сиамцы уже вступили. Воют и стучат.
Кузнечик осторожно собрал кассеты обратно в пакет. Их было пять штук. И только две в подкассетниках.
— Как же я буду их слушать? — огорченно спросил он. — На чем? Ведь у нас нет ничего такого.
— Там четырнадцать посылок отвоевывают, — напомнил Волк. — И насколько я знаю Вонючку, среди них обязательно найдется что-нибудь, на чем можно слушать твои «дирижабли».
Кузнечик заволновался:
— Может, мне тоже пойти покричать?
— Там и без тебя много крику, — успокоил его Слепой. — Странно, что директор еще не сдался.
— Через полчаса пойдем, — сказал Волк. — Со свежими силами. Так будет больше пользы.
Кузнечик заглянул в пакет и еще раз пересчитал кассеты. Ровно пять штук. Ни больше ни меньше.
— Что еще тебе говорил Седой? — вкрадчиво спросил Волк.
Кузнечик удивленно посмотрел на него.
— Что уезжает. Что здесь плохо пахнет. Что потом будет хуже. То есть он не совсем так говорил. Ну, в общем, про старших.
— Про наших дорогих кретинов, — уточнил Волк. — Понятно.
Кузнечик нахмурился.
— Почему ты так говоришь о них?
— Потому что это правда.
— И Череп кретин? — возмутился Кузнечик.
— Он — больше всех.
— Теперь давай продолжение. Как ты хотел от Слепого. Чтобы можно было понять. Почему они кретины. А потом, почему Череп?
— Мне нетрудно, — Волк смотрел на Слепого. — Дом один. И хозяин в нем должен быть один. Один вожак на всех.
«И Седой это же сказал, — подумал Кузнечик. — Или что-то похожее».
— Они потому и дерутся. Каждый хочет быть тем, про которого ты говоришь.
— Долго дерутся. Так долго, что можно уже и не драться. Это просто смешно, — Волк покачал головой. — Если среди стольких людей не нашлось никого, кто прибрал бы к рукам остальных с их хотениями и нехотениями, все они ничего не стоят.
— Череп может прибрать всех к рукам!
Волк улыбнулся. Он смотрел на Слепого. Слепой лежал тихо. Может, слушал Волка, а может, далекого Вонючку.
— Странные у тебя мысли, — сказал Кузнечик.
— Это примитивные мысли, — признался Волк. — Детские. На них надо надстраивать этажи. Один, второй, третий, десятый… Тогда они приобретут мудрый вид. А пока старшие — это старшие. Можно только нежиться в их дыму и помирать от зависти, слушая их пластинки. Как один мой знакомый.
— Я не помирал от зависти. Я просто слушал!
— Зато я помирал, — признался Волк.
— Все равно, — упрямо сказал Кузнечик. — Череп не кретин. И Седой не кретин. Ты им просто завидуешь.
— Неужели вы сами ничего не слышите? — спросил вдруг Слепой.
Действительно, теперь было слышно. Отдаленные голоса и крики. Кузнечик заглянул в пакет с кассетами, потом посмотрел на Волка.
— Ладно, пошли, — Волк встал с пола. — Поддержим собственнические инстинкты Вонючки. Чует мое сердце, после сегодняшнего митинга его перекрестят.
— В крокодила? — предположил Кузнечик.
— Крокодил не подойдет. Крокодилы нажрутся — и спят себе, как убитые. А от него слишком много шуму. Не похоже, чтобы он когда-нибудь спал. Или наедался.
Кузнечик спрятал кассеты в тумбочку. Подальше от Сиамцев. Слепой остался лежать.
— Успехов вам, — сказал он лениво.
— Нам придется кричать? — спросил Кузнечик.
— Сообразно обстановке. Посмотрим и решим. Может, и не придется.
Волк пропустил его вперед и вышел следом.
Коридор был почти пуст, но в дальнем его конце, у дверей учительской, толпился народ. Они направились туда. Яркие майки и куртки на спинах старших скрывали место действия не хуже забора. Вонючку видно не было, но было очень слышно. Жестяной грохот и крики «Долой произвол!» раскатывались по всему коридору.
Чем ближе подходили Кузнечик с Волком, тем громче становился шум. Старшие не стояли на месте. Некоторые уходили, смеясь, но вместо них тут же подходили другие. Когда от группы старших отъехал колясник Улисс с брюзгливым лицом, Кузнечик с Волком быстро протиснулись на его место. Так им стало кое-что видно.
В тонких руках Чумных Дохляков покачивались транспаранты. Фокусник стоял, выпучив глаза и стиснув зубы, и держал свой транспарант выше всех. Свекольного цвета Вонючка, увешанный значками, потрясал «посылками — хозяину!». Половинка простыни свисала с ручки так, что разобрать написанное было невозможно, и он просто размахивал ею как флагом. Сиамцы с застывшими лицами яростно барабанили в салатницу и в капкан. Слон с восторгом глядел на происходящее.
Вонючка монотонно завывал:
— Долой произвол! Долой воспитательское самоуправство! Долой!..
— Долой! — хором подхватывали остальные на выдохе.
Слон слабо подвывал. Красавица прятался в рядах колясников, пригибая голову, чтобы не бросаться в глаза. Хламовные стояли тут же полукругом, раскачиваясь в такт жестяной дроби.
Старшие смеялись. Кузнечику показалось, что кричащих намного больше, чем должно было быть. Потом он с удивлением понял, что Хламовные тоже кричат.
— Долой учителей! — визжал Плакса.
— Мир во всем мире! — не к месту заходился Зануда.
Крючок размахивал костылем и требовал:
— Пространство — калекам!
Но Вонючка заглушал всех. С грохотом салатницы и гудением в жестяную трубу его вопли составляли адскую какофонию, вынести которую было невозможно.
Старшие смеялись и затыкали уши.
— Может, директор давно уже выкинулся в окно? — прокричал Волк в ухо Кузнечику.
Директор никуда не выбросился. Целый, хотя и зеленоватый, он появился в дверях учительской и замахал руками, пытаясь перекричать шум.
Директор был маленьким. Седая, воинственно торчащая борода делала его похожим на пирата, но он не курил трубку, не покрывал себя татуировками, и вообще если не считать головы — моряцкой, пиратской, волосатой — был ближе к гному, чем к пирату.
— Внимание малявкам! — крикнул старшеклассник Кабан, подняв два пальца. Старшие захохотали. Вонючка, красный и величественный, махнул лапкой, командуя остановиться. Сиамцы перестали стучать.
— Немедленно… Беспорядки… Молокососы… Прекратить! — прорвался сквозь всеобщий гвалт голос директора.
— Тишина! — скомандовал Вонючка.
Директор вытащил платок и вытер лицо.
— Если мне дадут возможность сказать, — он подождал, пока стихнет смех. — Я надеялся уговорить этого молодого человека поделиться с другими тем, что ему прислали. Но боюсь, что до его согласия я не доживу. Мы еще выясним, откуда и как появились эти посылки. А теперь пусть он их забирает, и поскорее!
Сиамцы засвистели. Горбач зааплодировал. За спиной удрученного директора возник воспитатель Щепка с тележкой. Рядом шел Черный Ральф, спрятав руки в карманы, а замыкал шествие Лось с коробкой, набитой письмами. На тележке лежали свертки. Груда коробок в ярких обертках.
— Это что? Это откуда? — заинтересовались старшие.
— Это посылки хозяину, — объяснил Вонючка и кивнул Горбачу с Фокусником. — Принимайте добро.
Тележка перекочевала от Щепки к Горбачу. Фокусник сценичным движением набросил на свертки простыню с надписью «Руки прочь от достояния учащихся!», скрыв их от посторонних глаз. Дохляки двинулись к Чумной, толкая перед собой тележку. Мальчишки Хламовника расступались, провожая их недоумевающими взглядами. Старшие, пропуская шествие, любовались Вонючкой и заглядывали под простыню.