Дверь не выдержала эмоционального и физического напора Артура, защелка отлетела, дверь отворилась, и он влетел в комнату. Не теряя дыхания, Артур продолжил:
— …Я выдал тебе словесный понос двух черных мужей, которые занимались ею в течение долгого времени и о которой они отзываются не иначе как Бедное Белое Рванье…
Я врезал ему что было силы.
Он сел на задницу. Артур был крупным мужчиной, но я попал правильно. Кровь хлынула из его рта.
Медленно он поднялся.
— Знаешь, — сказал он, — я в отличной форме и могу сделать из тебя котлету!
— И не пытайся, — сказал я.
— Но разговор я продолжу. Хочешь ты или нет.
— Чей ты юрист? — заорал я. — Мой или ее?
— Не заставляй меня выбирать, потому что если я выберу, то не тебя.
— Тогда, если ты ее юрист, выметайся отсюда!
— Я сказал, что я не ее юрист. Я твой и ее. Ваш общий!
— Я плачу тебе, подонок, не за то, чтобы сажать шпиков к моей заднице!
— «Подонок» в данной ситуации неуместен, Эдвард. — Он понял, что изо рта идет кровь. — Будь добр, найди платок.
— С собой ничего нет, — ответил я.
Он рассмеялся.
— Ну туалетная бумага-то есть?
Кровь заполнила весь рот. Он ощупал зубы.
— В порядке? — спросил я.
— Вроде.
— Сейчас принесу тебе бумаги.
— Вот она, оборотная сторона медали. Или долг юриста, — сказал он.
Я поспешил в кухню. Оторвал край полотенца и замочил в раковине. Я немного зауважал Артура. Нужна не только храбрость, но и какое-то сочувствие, чтобы ТАК говорить со мной. Он действительно неравнодушен к моей судьбе. Возвращаясь с полотенцем, я сказал себе: прекращай ерепениться, выслушай его.
Он сел, вытер рот. Затем, наблюдая за ним, я снова почувствовал, что всегда чувствовал по отношению к нему в разных переделках: мне он, может, и не совсем по душе, но у него есть класс. Неудивительно, сказал я себе, поэтому он так и удачлив. Он прокашлялся и посмотрел на меня, требуя внимания.
— Эдвард, — сказал он, готовя меня к тому, что последует, — бывают случаи, когда лучшее, что юрист может сделать для клиента, это защитить его от самого себя.
— Артур, — ответил я, — прошу прощения и надеюсь, что простишь меня. Я — действительно не я…
— Совершенно определенно, что ты — это не ты, Эдвард. — Он уселся поудобнее в кресле, на котором бывало сиживал мой отец. И даже развалился на нем, словно судья в своих собственных апартаментах. Приготовился, сукин сын, вынести вердикт.
— Об этом, — он указал на челюсть, — больше говорить не надо. Я уже забыл.
— Я хотел сказать, что ты не знаешь юную леди, и, возможно, у тебя нет такого права… оскорблять ее…
— Я лишь цитировал материалы досье, лежащего в данный момент на бюро Флоренс. Сексуальные наклонности и моральные качества юной леди ни в малейшей степени не интересуют меня. И, — сказал он шутливо, — я не буду вдаваться в детали какой бы то ни было компенсации за мои услуги. Кстати, кое-какую сумму я должен был получить давным-давно. Если точнее, то еще до аварии. Позволю себе быть нелицеприятным, но наша фирма пока просто тащит тебя.
— Извини, — сказал я. С каждым извинением я становился все рассерженней.
— Я работал на вашу семью бесплатно потому, что в течение длительного времени мы были близки, потому что отец Флоренс… сам знаешь кто, но прежде всего потому, что я верю, что ты снова станешь тем, кем был прежде.
— Лучше прислал бы мне счет за услуги…
— Обязательно пришлю, когда у тебя появятся средства.
Я вновь чуть не врезал ему.
И убежал в кухню, благодарный случаю за возможность успокоиться. Поставил кофе. Налил стакан воды.
Вернувшись, я заметил, что он набрасывает что-то на листке бумаги.
Он выпил воду, улыбнулся вместо «спасибо» и прокашлялся. Я сел, будто он приказал мне сесть.
— Эдвард, — объявил он, — твоя семья может быть спасена. Мой долг юриста повелевает мне приложить все усилия на этой почве.
Он сделал паузу. Я его не прерывал. Теперь-то зачем?
— Самая большая проблема связана не с тобой. Мы должны выяснить, что нам надо предпринять для устранения последствий обиды, нанесенной Флоренс.
— Я не хочу обижать Флоренс, — сказал я идиотским голосом.
— Я тоже так думаю, — одобрил он ход моих мыслей. — Но должен сказать, что вчера произошло нечто ужасное.
— С Флоренс?
— Да. Среди прочих вещей, собранных сыщиком, выяснилось и другое. А именно — Эллен не вернулась в Радклифф, как думала Флоренс, а живет здесь, в одном довольно дешевом отеле. Вместе с ней молодой человек ее возраста, негр. Ты знал, что он негр?
— Ты имеешь что-то против негров?
— Эдвард, могу напомнить тебе, что я являюсь членом Союза борьбы за гражданские права и свободы!
— Итак, ты уже дважды упомянул цвет кожи, достаточно ясно намекая, что для белой девушки нет ничего хуже, чем быть в той или иной степени лично связанной с негром?
— Хорошо. Признайся мне чистосердечно: ты ведь предпочел бы для дочери белого парня?
— Да. Белого, — пришлось мне признать.
— Что и требовалось доказать. Эллен — ребенок, Эдвард. Когда ты и Флоренс попросили меня быть ее крестным отцом и когда, серьезно спросив себя, могу ли я быть им, я согласился, то тем самым принял на себя определенную ответственность. Я поклялся заботиться о ней. Флоренс обнаружила, где дочь, и позвонила мне. А я сумел договориться с отелем, чтобы Флоренс пустили в их комнату. Там же, в ванной, Флоренс нашла контрацептивные средства, используемые женщинами. Затем, только представь ее состояние, она осталась ждать и ждала их до четырех утра. Именно в это время они заявились. Флоренс попросила молодого человека извинить их с дочерью, но он сделал ошибку, отказавшись выйти. Пришлось Эллен попросить его покинуть их. Флоренс выяснила, что, оказывается, это ты дал ей разрешение на эти средства, даже практически сам вручил их ей. В девятнадцать лет! Это явилось последним и самым полным доказательством твоей не мнимой враждебности к Флоренс.
Я почувствовал, что снова на грани, снова могу сорваться.
— Артур, — услышал я себя, — я очень не хочу еще раз срывать свой гнев на тебе. И прошу говорить со мной как с клиентом, а не как с подсудимым. Я ни в малейшей степени не обязан объяснять тебе мое поведение.
— В тебе проснулась вина, мой дорогой!
— Твой тон…
— Оставь мой тон при мне. Еще никто не мог переделать мой тон. И кроме того, я сказал все.
— Я требую, чтобы ты вел себя как мой юрист, если ты еще мой. Если нет, я найму другого. Ты не ЗАКОН!
— А разве кто-то говорил, что я — сам закон?
— Судя по тому, как ты развалился в кресле…
— По тому, как я развалился?
— Да! — я уже кричал. — Ты еще не закон! Ты один из тех, кому я плачу за советы о законах!
— Эдвард, советую тебе не поднимать вопрос об оплате, потому что откроется такая бездна! Тебе будет очень трудно. А теперь веди себя как член цивилизованного общества и сиди спокойно.
Я сел.
— Тебе не кажется, что Флоренс — воплощение терпения? Она не отвечала на твои плевки в душу, на непрекращающиеся провокации и на полное пренебрежение ею как женщины, извини за напоминание.
— Нет, лучше напомни. — Я возмечтал, что я сделаю из Артура с помощью своих кулаков.
— Она все рассказала мне, Эдвард.
— Хорошо.
— Сарказм опустим. Она имеет полное право говорить мне все, что считает уместным. В той степени, в какой она считает нужным, я должен знать о причинах вашего разлада.
— И каковы же основные причины?..
— Мне кажется, основной причиной вашего разлада является то, что ты не был ей мужем в течение почти трех лет. При всем при том ты притворялся импотентом, не будучи им с бесчисленным множеством других женщин.
— Я уверен, Флоренс скорее предпочла, чтобы я был импотентом.
— С бесчисленным множеством других женщин, о которых мы знаем в нюансах. Опять же благодаря усилиям сыщика. Сколько можно было терпеть?
— Лучше бы она не терпела.
— Она терпела, потому что думала, что вашу семью можно спасти.
Кофе на кухне убежал. Я прошел туда и долго возился с чашками и подносом, аккуратно наливая, помешивая и расставляя. Он снова улыбался при моем появлении.
— Спасибо, Эдвард, — сказал он. — Прекрасная все-таки это штука — то, что мы называем цивилизацией. Ты сильно ударил меня. И все-таки мы сидим вместе и, контролируя свои эмоции, работаем над разрешением проблемы.
Он устроился в кресле поудобнее и приготовил себе кофе по своему вкусу.
— Теперь, если ты не возражаешь, — приступил он, — я скажу то, что должен сказать. Я не твой друг и не друг Флоренс, я — друг вашей семьи. Я еще помню те недавние времена, когда в нашем кругу цивилизованных людей ваша семья считалась образцовой, вы были «Золотой парой»! Эта фраза не относится к величине банковского счета, хотя и счет был в золотом порядке!
