Рассказ Николая Байтова «Искушение поэта в снежной пустыне» (http://levin.rinet.ru/FRIENDS/BYTOV/osvoboditeli/iskushenie.html) — это фантастика с претензиями (и не скажу, что совершенно необоснованными) на создание некой философской метафоры времени и судьбы. Парадоксальность сюжета, эффектность ситуации, к сожалению, забивают эмоциональное наполнение текста.
Рассказ Станислава Львовского «Народное телевидение» (http://www.vavilon.ru/texts/lvovsky 3.html), прошу прощения за однообразие терминов, тоже можно назвать метафорой, попытка дать сгущенное ощущение, как бы нервный код проживаемой нами повседневности, оформленный видеорядом: девушка, ночь, дорога непонятно к кому — к любимому или клиенту, — и озвученный телефразами, казалось бы сидящими в подсознании и всплывающими изнутри, как расправляется на экране положенный на нижнюю панель файл. Рассказу мешает излишняя многозначительность, как бы пытающаяся компенсировать внятность смысла рассказанного.
«Победительное» стихотворение «Памяти Бродского» Полины Барсковой (http://www.friends-partners.org/newfriends/culture/literature/alexey/brodski.htm) несколько огорчает элементарностью задачи и средств исполнения: стихотворение памяти поэта написано с демонстративным использованием интонационных жестов, лексики, образного ряда и даже с имитацией некоторой «брутальности» самого Бродского: «Погиб поэт. Точнее — он подох. / Каким на вкус его последний вдох / Был, мы не знаем. И гадать постыдно. / Возможно — как брусничное повидло. / Возможно — как распаренный горох. / Он так хотел — ни жизни, ни конца… / В свое молчанье погружен до срока. / И что ему какие-то слова, / И что ему прелестная вдова, / И что ему бессмертие пророка?» Ну а в целом написано истово, с попыткой насытить смыслом или хотя бы дать почувствовать его, поэта, «молчание до срока».
Среди выставленного на сайте упомяну только еще несколько текстов в номинации «Рассказы», которые, на мой взгляд, заслуживают внимания: «Калитка», автор выступает под псевдонимом «Тихая сапа»; «Выйти замуж за гинеколога» Евгения Медникова, «Путешествие» Кузьмы Вострикова, «Мандаринчики» Сергея Мелентьева. Я не даю на каждый из них отдельной ссылки, все это легко найти на сервере «Тенёт» (см. первую сноску).
3
Из нового, что появилось на уже упоминавшихся в прошлом обозрении сайтах, следует остановиться на выставленной и проанонсированной Вячеславом Курицыным как событие новой повести Александра Иванченко «Купание красного коня» (впрочем, в названии не уверен — текст выставлен таким образом, что за название можно принять и еще одно словосочетание: «Поверх цензуры» и «Beyond censorship») — http://www.guelman.ru/slava/writers/ivanchenko/title.html
Разумеется, это событие. Иванченко — писатель талантливый, всегда ставивший перед собой в литературе задачи серьезные (автор одной из самых лучших, на мой взгляд, повестей предыдущего десятилетия «Автопортрет с догом»), ушедший потом в тяжелейшую — и физически и нравственно, — но необходимую организационную работу в Союзе писателей, что тоже вызывало уважение. И вот после длительного молчания он появляется с новой вещью. Повестью-памфлетом, которую остереглось напечатать уже не одно издание, и именно поэтому Курицын, закрывший на время свой сайт «на ремонт», прервал «ремонт» и выставил повесть.
Поначалу чтение увлекает литературной игрой с уже окаменевшими штампами осмеивающей шестидесятников литературы: знаменитый поэт Магнус Магнус, автор нашумевших поэм «Ку-ку» и «Братская АЭС», в свете прожекторов сходит с трапа самолета — высокий, загорелый, только что с пляжей Калифорнии, широко вдыхая «тревожный воздух родины». Затем — ироническим анализом этих штампов и многообещающими подступами к главной теме повести. Риторичность авторских деклараций снимается удачно выбранным приемом: повесть написана в виде некой развернутой статьи о некоем романе, в которой автор волен и цитировать, и кратко пересказывать несуществующий роман, и бегло комментировать, и свободно над ним размышлять. То есть перед нами игровой «жанр», предполагающий наличие как бы повествователей трех уровней — автора романа, автора статьи о романе и собственно автора, который тоже не прячется, помогает время от времени менять первых двух местами, художественно обосновывает переходы от иронии к предельной серьезности. Это прием, позволяющий автору, не впадая в дидактику, формулировать свою тему и идею «в лоб». Я приведу три обширные цитаты из первой половины повести.
Вот обозначение основной темы повествования: «Определяющим качеством нового времени, а может, и истории вообще, является, увы, пошлость. Она проникает в каждую клеточку исторического организма, спасая его… от гибельного пафоса… Пошлость — не просто специя, приправа в острых яствах истории, она — условие выживания эпохи, понижающее опасное для жизни напряжение времени до его практического применения — кипятильника или утюга. Опознавательные знаки пошлости… — искажения, профанации, эпигонства».
А вот материал, на котором тема эта разрабатывается: «Художник, интеллектуал, мыслитель, этот посланник тонких миров, призван лишь свидетельствовать о существовании „того“ мира, но никогда — пытаться осуществить его здесь, на земле». «На наших глазах совершается величайший подлог, предательство интеллигенции — нисхождение художника в низшие миры, во власть, в царство кесаря; или же, что вернее, происходит последнее саморазоблачение имитаторов, никогда и не ступавших за границы этого мира и обрадованных самой возможностью подлога».
Не могу сказать, чтобы мысли эти были так новы, но написано со страстью, с болью, написано, если так можно сказать, «персонифицированно» — здесь голос Иванченко. И потом, читая эти декларации, помнишь, что имеешь дело с художником, не раз подтверждавшим свой уровень. Немного, правда, смущает затянутость эссеистско-философских подступов и некоторая уплощенность в изображении знаменитых поэтов и литераторов — персонажи здесь даются пока в виде условных эмблемок. Затянутость вступления по контрасту заставляет вспомнить цикл статей Галковского в «Независимой газете», где памфлетная «разогретость» пишущего на эти темы восьмидесятника, его резкость были не в пример убедительнее и талантливее.
И вот наконец автор приступает к художественному воплощению заявленного — последняя глава, занимающая по объему чуть ли не половину повести, изображает торжество продавшейся «придворной интеллигенции»: на празднование юбилея знаменитой поэтессы А. сходится нынешняя артистическая, литературная и политическая элита, от Жириновского до Солженицына. Чтение этой главы, я бы сказал, ошеломляет. И уж точно не тем, на что рассчитывал автор, а своей литературной беспомощностью. Перед нами разворачивается бесконечный свиток характеристик-карикатур с прозрачными фамилиями и «обыгрыванием» знаковых примет каждого персонажа. Плоскость и какая-то, я бы сказал, бессильная грубость напоминают правдинских Кукрыниксов: Черниченко в деревенских лаптях, Солженицын катит перед собой красное колесо, Попов несет макет «Метрополя», Илья Дадашидзе пристает ко всем с микрофоном, Лукьянов с макетом парламента читает свои стихи и тому подобное. А уж в финале — непроизвольная пародия на пародийную «литературную кадриль» из «Бесов»: присутствовавшие на шабаше «Пушкин с Лермонтовым… уже целились в самозванцев из дуэльных пистолетов; Толстой, очнувшись, гвоздил пришельцев дубиной народной войны, со свистом рассекая ею воздух; Лесков настраивал вконец испорченный язык, перебирая струны арфы; Достоевский бился в падучей; Чехов ставил всему диагноз; Гоголь, задыхаясь от гнева, жег третий том „Мертвых душ“». Всё — приехали! Тут уже не творческий провал — тут оглушительный конфуз. Стоило ли для этой кучи беспомощных, злых шаржей, с использованием всех обывательских мифов и литературных сплетен, огород городить — о Христе размышлять, об исторической памяти, о высокой миссии художника… И уж точно — не следовало с таким напором обличать пошлость в современной литературной жизни — уровень мысли и «эстетики» второй половины повести, никуда от этого не денешься, переадресовывает эти укоры уже непосредственно автору. Горькое чтение.
P. S. Оглушительная новость: «Купанию красного коня» Иванченко присуждена премия Антибукер. Парадоксальная ситуация: даже если у Иванченко хватит мужества на продолжение в жизни гражданской позиции, продекларированной им в тексте, даже если он откажется принять премию из рук ошельмованной им «продажной интеллигенции», тень такого признания на тексте останется.
Составитель Сергей Костырко.
Составители «Книжной полки» и «Периодики» будут благодарны провинциальным/зарубежным издательствам и редакциям провинциальных/зарубежных литературных журналов, если те найдут возможность присылать образцы своей продукции. Это послужит более полному освещению литературной жизни России и Русского Зарубежья на страницах «Нового мира».
