Мальчик-мечтатель не причинит зла своей подружке, убеждаю я себя. Мальчик-мечтатель сентиментален. Неприхотлив и довольствуется малым. Пятьюдесятью евро за уборку дома и поздравлением с будущей Пасхой в качестве бонуса. Или это — плата за молчание?.. Ведь конверты подписаны ровным и четким почерком, и это — тот же самый почерк, каким сделаны надписи на мини-кассетах: «Maria», «Gisela», «Piedad».
Папка.
Она спрятана под грудой шнурков, и поэтому я не сразу нахожу ее. А найдя, не сразу решаюсь открыть. Папка заляпана чем-то жирным — так же, как и кассеты. И я снова вижу тот же ровный, ни в чем не сомневающийся почерк: «Maria», «Gisela», «Piedad». Меньше всего мне хочется открывать эту папку, ведь я совсем не отважная.
Давай, Ти!..
Если что и утянет меня в воронку адовой двери, так это — фотографии из папки. Обычного альбомного формата, с хорошим разрешением. Но Мария, Гизела и Пьедад на них вовсе не счастливы.
Они мертвы.
Мертвее мертвого, с багровыми рубцами на шее. Такой же был у Маноло и у недо-трупа в букинистическом, я не хочу этого видеть.
Не хочу!
Кажется, я выкрикиваю эти слова. Безостановочно. Перед адовой дверью, приоткрытой уже не на один палец — на два или целых три. Я кричу и не могу остановиться, я закрываю уши ладонями и закрываю глаза, но не целиком, оставляя маленькую щелку, подобно щели в адовой двери. Поэтому и чувствую легкое движение и вижу человека, заслонившего меня от входа в преисподнюю.
Кико.
Он стоит передо мной, приложив палец к губам. Мальчик-мечтатель, мой единственный друг.
— Что происходит, Кико? Что здесь происходит?
Кико проводит указательным и средним пальцами по лбу. А потом — по шее. И снова прикладывает палец к губам. И пятится к адовой двери. И скрывается за ней. Мальчик-мечтатель оказался храбрее отважной девочки, и это единственный случай, когда он оказался храбрее. Но я не последую за ним. Я буду ждать его, глядя из окна на поле, где запускают воздушных змеев. Возможно, он еще вернется. Если не сейчас, то через миллион лет.
Кико появляется намного раньше: уже без комбинезона — в джинсах и своей нелепой куртке. И на ногах у него сиреневые ботинки. Чертовы «Kowalski», так и не доставшиеся ВПЗР. В первый момент я испытываю облегчение, но только в первый. Сиреневые ботинки — не деталь. Деталь — флакон туалетной воды «Strictly Private», которыми она пользуется последний год. ВПЗР тащит в свои романы все, что ей нравится здесь и сейчас, — духи, кухню, фильмы, книги и модные лейблы, не везет только сигаретам: слишком уж они дешевы, любой интеллектуальный квест, любой триллер-шарада брезгливо выбросят их, даже не распечатав пачки.
Вот что мне не понравилось в висящих на стене вырезках из газет Отсутствие дат. Я почему-то знаю, что между каждым исчезновением разница в год, а в газетных клочках ни одной даты не указано. Мария — из Сан-Себастьяна, Пьедад — из Валенсии и лишь место жительства Гизелы Витгенштейн, профессора права, не указано.
Оно еще не придумано. Не выбрана подходящая керамическая тарелка.
Беспринципный и аморальный фрик снова ваяет роман из жизни маньяков, О чем бы она ни начинала, какие прекраснодушные цели перед собой ни ставила, все равно все заканчивается серийными убийствами ни в чем не повинных, хотя и выдуманных женщин. С последующим описанием их мучений, а заодно и мучений рефлексирующего палача.
Сволочь.
Кико смотрит на меня своими нарисованными глазами (о, несчастный идиот!), а потом снова кладет руку на шею, — на этот раз, как будто снимает с нее что-то. И протягивает мне раскрытую ладонь. На ладони лежит маленькая фотография в форме овала. В форме медальона. И это не Мария — волосы слишком короткие.
Ну что ты еще там задумала, сволочь?.. Давай, удиви меня.
Я могу взять фотографию, а могу не взять ее. Что тогда будет делать Кико? Ходить с фотографией на ладони до скончания веков? Кошкам это не понравится. И лодкам — тоже. Не говоря уже о пластиковых ведрах, бытовой химии и тряпках, они познакомились в Валенсии, во время Фальяса, весеннего праздника. Это сказала не я и не я подумала, — гнусная паучиха, пытается выбросить из своего зада липкую словесную нить и связать ею как можно большее количество людей жалких персонажей, первый из которых — я. Сумасшедшая, которая никак не может выбраться из гребаной писательской головы.
Я могу взять фотографию, а могу не взять ее, — и беру.
Давай, удиви меня!..
Никакая это не дверь в ад. За этой дверью ничего нет, одна пустота. А пустота — это и есть ад для писателя, считай, что ты удивила меня!.. Потому что на фотографии я вижу Игнасио Фариаса, адвоката из Мадрида. Человека, который был добр к нам, который не сделал нам ничего дурного, просто сдал свой «дом с чайной розой на окне», а теперь оказывается, что какое-то время назад он ошивался в медальоне Марии. Слишком счастливой, чтобы не носить на груди изображение того, кто подарил ей это счастье. А потом отнял его вместе с жизнью.
Сволочь, так вот кого она решила сделать серийным убийцей!
Сволочь.
Ну да, душка Игнасио с первого взгляда не понравился ВПЗР, ей никогда не нравились мужчины, которые — хотя бы гипотетически — могут быть сильнее ее. В файле «Melancholisch Schund» (восстановлен) есть подробная запись об этом. Кажется, есть. Игнасио не понравился паучихе — и она решила таким вот образом поквитаться с ним. А на здравый смысл ей начихать. Ей мало одного дома, так она еще всучила Игнасио целый остров, они познакомились в Валенсии, во время Фальяса, весеннего праздника, Фариас — Фальяс, рифмуется неплохо.
Что еще должно убедить меня, что Игнасио и есть фотограф счастья и фотограф смерти? Обратная сторона. Фотография была приклеена, на медальоне остались мельчайшие частицы бумаги. Следовательно, и обратная сторона должна быть хоть немного поврежденной.
Она повреждена.
У нее шероховатая поверхность, но и это еще не все: надпись. Сделанная чернильной ручкой: 2q2b..r8.
Несколько букв стерлись вместе с бумагой, но мне ничего не стоит восстановить их в своей памяти, я ведь столько раз слышала их.
2q2bstr8
«Too cute to be straight» — «слишком пикантный, чтобы быть правильным», хотя, наверное, лучше сказать — «притягательный».
«Слишком притягательный, чтобы быть правильным», Марии из Сан-Себастьяна, Пьедад из Валенсии и Гизеле неизвестно откуда нужно было хорошенько задуматься, прежде чем заводить шашни со слишком, с чересчур притягательным мужчиной. «2q2bstr8» — любимое выражение ВПЗР, и как тут удержишься, чтобы не впихнуть его, — вот и еще одна деталь.
Самая убедительная.
Мне больше нечего здесь делать, кроха-остров оказался еще хуже, чем гребаный Талего, да нет же!.. Он и есть часть Талего, где существует другая реальность. Возможно, это реальность из головы писателя, помноженная на сам Талего, гребаный и мистический. Возможно, до нашего приезда сюда он и прикидывался обычным островом, а сам только и ждал, когда здесь появится хоть какой-нибудь писатель, чтобы немного измениться самому, чтобы поиграть. Талего — играет, как частенько всегда играет ВПЗР, ни слова правды, а если и есть правда, то она хуже и изощреннее лжи. И в благодарность за возможность поиграть (я ведь тоже в игре) Талего слегка корректирует паучиху и иногда дает мне шанс хотя бы ненадолго побыть самой собой — и от этого сходишь с ума еще быстрее. Будь я обычным персонажем, а не жестянкой с лирохвостами, внутри которой еще сидит Ти-настоящая, — все оказалось бы намного проще. Так же просто, как febrero, сменяющий enero, и маленькие открытки на Пасху.
Наверное, я уже сошла с ума, спрыгнула, сбрендила: Кико снова стал бумажным, и это не пугает меня, скорее — веселит. Как веселит меняющийся дом; ВПЗР очень торопится сделать его обжитым. Таким, каким бы он понравился Марии, Гизеле и Пьедад, еще не знающим о существовании адовых дверей. Короткий отрезок расстояния от лестницы до веранды мы с Кико преодолеваем за несколько секунд, но и в эти секунды происходят изменения. На абстрактных картинах появляются подписи художников (или — скорее — художника) — «2q2bstr8», на кожаных диванах — подушки, на полу — шкуры и марокканские светильники, а на стеклянном столе — телефон. Но теперь мне плевать на телефон, он — такая же фикция, как и все остальное. А стены по обе стороны от камина, начинают заполняться коллекцией старинных ножей. Их много, не меньше сотни, но ни один из них не полетит нам в спину, я знаю это точно. А если и полетит, то не причинит вреда: ни мне, ни Кико, ведь Кико — бумажный.
А я?
Какая я?
Не суть — какая, главное, что мне ничто не угрожает, я всего лишь персонаж. Тучи могут сгуститься в апреле, когда здесь объявится злодей (конверты заканчиваются именно на abril). Если, конечно, беспринципный и аморальный фрик не переиграет все в последний момент.
