— Да, лихо это у «милого друга» выходит. А жалко его… Бедный какой! Скучно ему, ничего-то ему не интересно…
Митек делается свободен от греха не истерическим отворачиванием, не с пеной тоски — а со смехом и жалостью.
И пусть это отпугнет колеблющихся неофитов движения, но недаром глава Фила «Митьки и секс» так кратка: «Митьки не сексуальны» — без всяких проклятий, а просто есть вещи поинтереснее.
— Это что же поинтереснее? Пить бормотуху, вырывая друг у друга бутылку!
Да, читатель, конечно, я раскрыл митька для самой жестокой критики — на, ешь с говном! — и это одна из самых обязательных черт движения: грех митька — нараспашку!
Где-то я слышал замечательное рассуждение об этике советских панков: есть мораль, а есть нравственность. Мораль — это не ругаться матом, а нравственность — не предавать друзей. У панков нет морали, а есть нравственность. Если бы это было действительно так — митьки готовы брататься с панками (хотя если принимать это положение буквально, получится, что митьки обладают не только нравственностью, но и моралью, — они никогда не ругаются матом. Зачем? При таком мощном арсенале выразительных средств — мат бледен и убог).
Мораль — это нечто искусственное, это шлагбаум, который предупреждает о некоторых возможных неприятностях. Но карлики легко проскальзывают под ним, а великаны перешагивают, не замечая; да и нужен ли такой шлагбаум, который всегда закрыт? Мораль нужна тем, для кого все должно быть тип-топ, шито-крыто, чистые глаза, приятные разговоры и каждый день — нож в спину.
Нет, у митька грех — нараспашку. Не отдал белье в прачечную, пропил два рубля, поздно пришел домой; но зато — это и все его грехи, видные всему миру, все ругают митька, и первый ругает себя сам митек.
Пошел бы ты, читатель, с митьком в разведку? Он не предаст тебя, но явится в эту разведку с ласковой поддатой улыбкой, вот беда. Ну, не всем же ходить в разведчиках, разведка — это совсем не в духе митька.
— Знаем, знаем, в духе митька — вырывать у друга бутылку бормотухи!
Да, читатель, у друга иной раз можно вырвать бутылку бормотухи, иной раз это даже обязательно нужно сделать. Да что говорить! Разведка — разведкой, бутылка — бутылкой, но если мне придется обороняться от всего света, я хотел бы прислониться спиной к грязной тельняшке митька…
Митьковская культура пока не идет семимильными шагами, но страшный образ бутылки, вырванной у друга, не исчерпывает сложный образ митька.
Есть такой праздник — День Митьковского Равноденствия (это непонятное название сложилось исторически). Праздник не отмечается по определенным датам, он может отмечаться и раз в месяц, и раз в неделю, и каждый день. Часто он совпадает с показом по телевидению митьковской телеклассики (правда, на эти дни есть свои, отдельные праздники, например «Адъютант его превосходительства сухой» — просмотр телефильма без выпивки или «Адъютант его превосходительства мокрый» — с выпивкой).
Представим себе съезд троих известных нам митьков А, В и С, собравшихся, чтоб отметить День Митьковского Равноденствия.
А: Сейчас для начала я почитаю вам Пушкина.
В: Подожди, дорогой. Ведь сегодня День Митьковского Равноденствия. Давайте я сначала сбегаю в магазин. У меня и деньги есть.
С: Что ты! Ты каждый раз больше всех приносишь! Давайте я сбегаю.
А: Нет! Хоть на куски меня режьте — не могу я больше за ваш счет пить! Я пойду!
(А убегает в магазин. В и С в это время украшают помещение транспарантами и плакатами с лозунгами типа: «Митьки никого не хотят победить», «Митьки всегда будут в говнище» и «Митьки завоюют мир».
А возвращается и ставит бутылки на стол. Обычно тут следует короткая разминка, во время которой митьки ходят вокруг стола, как кот вокруг сметаны.)
А: Дядя Захар, а бывает она, настоящая-то любовь?
В: Бывает, Натаха… Лучше уж в «лифту лагерном на лесосеке, чем в костюмчике у Фокса на пере. А что это, Абдулла, твои люди подпалить чего хотят?»
С: Да вот забрался тут один приятель и не выходит! Как быть-то, Иван Петрович? Сам в КГБ позвонишь или мне звонить?
А: Складно звонишь, но одного не учел: не стала бы Аня на Петровке колоться!
В: Не стала бы, говоришь? Со мной и не такие бобры сидели, а все кололись! Джабдед убил моего отца, меня хотел закопать!
С: Встань, хряк! Володя! Открывай, волчина позорный!
(Разминка закончена, митьки открывают бутылки и садятся за стол.)
А: Ну, сейчас для начала я почитаю вам Пушкина!
В: Нет, дорогой, для начала выпей.
А: Выпей ты первый.
В: Нет, братки дорогие! Хватит мне вас обжирать! Пейте спокойно, с душой — а я посмотрю на вас и порадуюсь.
С: Ну зачем ты так? Ты всегда меньше всех пьешь и сейчас не хочешь? Не обижай, выпей!
В: А вы от души мне предлагаете?
А и С (хором): Пей, пей, дорогой!
В (со слезами умиления пьет).
А и С: Еще, еще пей!
В (протягивая бутылку С): Сердце у меня рвется глядеть, как ты и глоточка как следует сделать не можешь! Допивай всю бутылку до конца!
С (чуть глотнув, поспешно протягивает бутылку А): Пей, браток, ты! Образ Божий я в себе чуть не затоптал, вас обжираючи! Пей, сколько есть в тебе силы!
А (кланяясь во все четыре стороны и делая движение поцеловать землю): Отопью я глоточек самый маленький, чтобы вас не обидеть, и прошу у неба и земли и братков своих прощения за всю прорву, что за ваш счет вылил себе в пасть, яко в бездну бездонную, и никогда уж больше…
С (прерывающимся от волнения голосом): Всегда! Всегда теперь будешь пить сколько тебе полагается, хватит мы тебя обижали!
А (кобянясь и давясь от умиления, пьет).
В и С (хором): Пей до дна! Пей до дна!
И так далее до конца собрания.
Вот какие митьки хорошие, добрые! А сколько про них ходит нелепых, злых слухов — и в основном потому, что не могут отделить исторической реальности от митьковской мифологической символики.
Поговаривают даже о сексуальной распущенности митьков, что уж ни в какие ворота не лезет. Митьки, как известно, не сексуальны настолько, что кичатся этим, — Д. Шагин, например, тщеславно утверждает, что ни разу в жизни не знал женщин. От этих разговоров ему делается и гордо, и горько; он гладит по головам своих трех дочерей и жалостливо закусывает губу. И так это все высоко и благородно, что язык не повернется спросить — откуда три дочери-то? Я однажды решился спросить: под давлением фактов Д. Шагин признался, что все-таки да, три раза в жизни он знал женщину (показательно, что, назло своему свободолюбию, митьки плодовиты, как кролики).
Итак, вопрос: откуда в общественном мнении появляются порочащие нравственный облик митьков сведения? Ответ: из митьковской мифологии. Сознание неразвитого слушателя выхватывает из мифа не суггестивные слои и даже не мораль, а то, что это неразвитое сознание принимает за факты. Проследим это и опровергнем на примере двух мифов, сложившихся в митьковской среде примерно в одно и то же время.
Невеста
Рассказ ФилаОднажды Фил решил показать свою невесту (Оленькой звать, конечно) Флоренычу — смотрины устроить.
Долго с ней мотался по улицам, не решался, все сомнение брало — понравится ли Флоренычу невеста; замерз как собака, бедный, больной, не жрамши с утра. Наконец купил бытылочку винца — приходит к Флоренычу.
Сидит Флореныч. Пьяный в жопу, рожа красная, уминает яичницу с ветчиной. Фил сел напротив на табуретку, поставил на стол винца бутылочку, волнуется, ждет, что Флореныч скажет.
Флореныч умял яичницу с ветчиной, все вино, что Фил принес, выжрал, потом пододвигается к невесте и начинает ее мацать: сиськи гладит, под платье лезет. Видно, собирается использовать право первой брачной ночи.
ИСПОЛЬЗОВАТЬ ПРАВО ПЕРВОЙ БРАЧНОЙ НОЧИ (мифологич.) — манера А. Флоренского держать себя с подругами своих знакомых.
У Фила в глазах потемнело; опустил голову, сжал челюсти, одни только ножки торчат.
Да сердце не каменное — схватил со стола нож и бросил во Флореныча. Но или Фил так дрожал, или Флореныча шатало — а только нож в невесту попал, чуть-чуть по щеке проехал — так и остался шрамик. Маленький, белый. Под глазом.
Невеста
Рассказ ФлоренычаСидит однажды Флореныч — бедный, больной совсем, холодно. Пришел с работы не жрамши, устал как собака, спину ломит, башка разламывается; сидит на табуретке, одни только ножки торчат.
Сделал себе яишенки с ветчинкой — дай, думает, хоть раз в жизни покушаю спокойно.
Приходит Фил. Пьяный в жопу, рожа красная, двух лялек под мышками держит. Причем одну ляльку для смеха невестой называет, Оленькой.
Сел Фил за стол, яичницу с ветчиной умял; винца бутылочка у Флореныча была припасена — выжрал. Поставил стакан, вилку положил и начинает одну из лялек (не невесту, а другую) мацать. Сиськи гладит, под платье лезет.
