— Скажи-ка, Кровник, — заметил Кровник, агрессивно, — а на Джеке сегодня отпадно правильные очки.
Вато фыркнул.
— Их надевашь, когда глушак сработыть надо, Вато, ты на них гля, они ж ему даже зрачков не закроют.
— А что это у тебя на лице, Кровник? Те они для чё, с контрами хариться? — Ууух! — оба на минутку отвлеклись, когда Лу Госсетт-мл. вроде как заложил идеальный небесный крюк.
Вечер тянулся вяло, никто им не звонил всю картину, к душераздирающему завершению коей Вато и Кровник извели на двоих целую коробку «Клинексов Мужского Размера». Ближе к полуночи раздался звонок. Вато снял трубку и повесил, моргая и качая головой.
— Сам знаешь, кто это был, правда же.
— Только сердце больше кровью обливается, Кровник, не говорит мне.
— Бирк Вонд, чувак. Лично. У него «хьюи» на склоне, а тачка в ручье.
— Патрон дослать и на предохранитель, Кровник.
— По коням, Вато.
По телефону Бирк был невнятен относительно того, как он вылетел на вертолёте, а оказался в машине. Никакого перехода он не сознавал. Но машина была необычной, почти без компрессии, не в силах перебираться ни через какие, помимо самых пологих, склоны, пока наконец не остановилась совсем и не отказалась заводиться вновь. А у дороги как раз подвернулся телефон, и светящийся указатель сказал «ВАЛЯЙ», поэтому он снял трубку, а там на другом конце оказался Вато. Чувствовал он себя несколько отчуждённым, не мог сосредоточиться или, что странно, припомнить что-нибудь существенное перед тем, как очутился за рулём слабеющей, незнакомой машины, чей аккумулятор наконец совсем умер, и фары слабо померкли во тьме.
Наконец вдали он увидел огни, вроде ходовых у судна в море… в пейзаже к этому времени уже ничего больше не осталось — Бирк и дорогу-то едва различал. «Ф350», «El Mil Amores», подъехал ближе и громче, и наконец остановился перед ним.
— Заскакивай, Кровник.
— А с машиной что?
— С какой машиной?
Бирк огляделся, но машины нигде было не видать. Он залез в кабину рядом с Кровником, и они тронулись по почти беспросветной дороге. Покрытие вскоре сменилось на грязевое, а с обеих сторон стали напирать деревья. Крутя баранку, Вато рассказывал старую историю юроков про человека из Турипа, миль пять выше по реке Кламат от моря, он потерял молодую женщину, которую любил, и вслед за нею отправился в страну смерти. Найдя лодку Иллы, того, кто перевозит мёртвых через последнюю реку, он вытащил её из воды и пробил ей днище камнем. И десять лет после этого никто на свете не умирал, потому что лодки не было их перевозить.
— А он её вернул? — хотелось знать Бирку. Нет, не-a. Но возвратился к своей жизни в Турипе, где все решили, что он умер, и прославился, и рассказывал свою историю много раз. Он всегда тщательно предостерегал, чтоб не ходили по Тропе Призраков, что ведёт в Цоррек, землю смерти, — столько всех по ней ходит, что протопталась она уже по грудь. Окажетесь под землёй — возврата уже никакого не будет. Глядя в окно, Бирк осознал, всё это время вокруг них всё больше высились стены земли по обе стороны всё более узкой дороги, и корни деревьев уже сплетались над головой, и жидкая грязь, что некогда поблёскивала, теперь потемнела, пока от неё только запах не остался. И вскоре, впереди, послышалась река, гулкими отзвуками, жёсткая, неумолчная, а за нею барабаны, голоса, не певшие согласно, а вспоминавшие, рассуждавшие, спорившие, они рассказывали сказки, проклинали, пели песни, всё, что голоса делают, но ни на миг не позволяя себе даже кратчайшего выдоха молчанья. Все эти голоса, навеки.
За рекой Бирк разглядел огни, слой за слоем, косо восходящие, тесно скученные обиталища, наваленные одно на другое. В коптящем свете факелов и костров он видел, как люди танцуют. Приблизились старуха и старик. Мужчина нёс что-то в руках, Бирк не смог чётко разобрать, что именно. Потом начал замечать, вокруг в сумраке, кости, человеческие, черепа и скелеты.
— Что это? — спросил он. — Пожалуйста.
— Из тебя кости вынимают, — объяснил Вато. — Кости должны на этой стороне остаться. А остальной ты — на другую. Выглядеть будешь сильно иначе, да и двигаться по первости забавно, но, говорят, приспособишься. Дай этим третьемирникам шанс, знаешь, они могу очень развлекать.
— Прощай, Бирк, — сказал Кровник.
Танатоидный испорченный телефон немедленно разнёс, отчего Такэси и ДЛ вызвали из полуночного набега на местную яйцеферму, где Такэси намеревался спереть мешок куриного корма из-за высокопроизводительных амфетаминов, что в нём содержались, поскольку, раз потребление у него несколько возросло по сравнению с обычным на этой неделе, у него снова закончился сябу — вдруг пейджер его сработал, и две тысячи кур заквохтали и разозлились, включились колокольные и сиренные тревоги, и двоим правонарушителям пришлось спасаться бегством. Вернувшись, на постоялом дворе «Нульсон» они обнаружили вечеринку в разгаре, много злорадства, Драп лакал манговые дайкири и примерял всевозможные колпаки, Орто Боб сидел с бандой и тоже пел, хотя сегодня ночью не звучало ничего медленней «Твоего лживого сердца».
Такэси и ДЛ, без витаминов в организме, сделали круг по танцевальному пятаку.
— Детка — ты по ней скучаешь, спорим!
— Читаем мои мысли, Т’кэс.
— А чего б тебе — не съездить да не навестить! Десять минут же ехать!
— Ага — лучше скажи пятнадцать лет.
— Бирка больше нет, нэ? Хорошая возможность!
Неужто всего лишь, как она стала теперь бояться, прошло столько лет того, что Будда называл «страстью, ненавистью, недомыслием»? Предположим, ей предназначено было, всё это время, обращать внимание на что-то совсем иное? Два-три года назад, в режиме «транс-ам», выехав по запутанному танатоидному следу от одного нефтеразливного банковского счёта к другому, ни с того ни с сего они заложили крюк через Восточный Техас и в Хьюстон, навестить мать её, Норлин, которая отвела при первом же удобном случае ДЛ в сторонку и, сделав вид, будто помогает загрузить посудомойку, пустилась петь хвалы Такэси, его внешности, шарму, а также изощрённости.
— Это же та блистательная партия, которой ты всегда хотела, — до того без иронии, что ДЛ удивилась, уловив в себе крохотную волну нежности.
— Но мама, — мягко, — велика вероятность, что он сумасшедший. Я знаю, за ним гоняется много разных людей, а есть и такие, о ком он мне даже не расскажет. Уже не первый год, я его сообщник по… Даже не знаю, как бы ты это назвала, международной преступности?..
— Господь дарует нам эти трудности, чтоб мы их преодолевали, Дэррил Луиз, это просто называется жить дальше. Да всем в глаза бросается, как ты ему нужна, как он тебя обожает, и боже милостивый — до чего ж он похож на япского Роберта Редфорда! Мне кажется, сумасшедшая из вас ты.
ДЛ так и не смогла себя заставить, ни тогда, ни потом, и рассказать матери, которая не уставала выспрашивать, в подробностях о том, как они встретились, — никаких японских борделей или Вибрирующих Ладоней, — ни о его воскрешении Машиной Пункутроном, ни об их ежегодных визитах в Приют Внимательниц Куноити на осмотры и переоценки их соглашения о партнёрстве — ничего подобного. Она понимала: начни рассказывать историю, так рано или поздно всплывёт и вопрос об условии без-секса, и благостные грёзы Норлин, вероятно, неотвратимо оспорятся, заработав ДЛ лишь материно презрение. Зачем в это лезть? Но оказалось, что это год, когда они с Такэси наконец передоговорились об условии без-секса, и ДЛ выяснила, чего ей недоставало все те другие годы.
— Ухьиии! — вот как она это выразила.
— Восточная магия любви! — Такэси повилял очками, которых не снимал, ей вяло, — точно?
Гмм, не вполне, но достаточно интенсивно, чтобы ей стало любопытно.
— Такэси, я не знала, что тебе так было… я не знала, что мне так было. Что происходит? — Даже после замены условия, им потребовалось несколько дней ехать, снова по «Ай-40», чтобы к этому вернуться, и если б она не была так неуравновешенна, то, вероятно, и не спросила б. Они расположились в апартаментах на крыше в вышине над Амарилло, на вечном ветру, солнце только закатилось в иномирные прозрачки желтизны и ультрафиолета, а другие краски неоновых вывесок загорались внизу по всей бескрайней сумеречносвещенной высокой равнине, и она теперь наблюдала за ним с заново очищенным вниманием, её светоносные волосы, на фоне заоконной простоты, фрактальным нимбом сложностей, что могут и никогда не закончиться… на такие вот мгновенья мужчин всегда просят отзываться бережно и чутко.
Но Такэси гоготал:
— Тебе — там надо было в первый раз побывать, лапуся моя, — не пришлось бы спрашивать! — Отнюдь не обижаясь, Такэси продолжал считать, что это забавно — она так сосредоточилась на убийстве Бирка той ночью в Токио, что совершенно упустила из виду сексуальную часть. И, по словам Сестры Рошелль, эта одержимость Бирком, что рано или поздно возникала легавым крейсером во тьме на любой дороге, куда б ни свернула её жизнь, также заражала дух ДЛ, служила крупным препятствием, на сей раз, к выполнению её истинного кармического дела.
