– Поймите, наконец, что больше всего возмущает президента, всех нас в деятельности членов этого вашего фонда?! – продолжил Кушаков, все ещё продолжая давить на плечи Егорова. – Эти сволочи под видом защиты демократии ведут против нас самую настоящую холодную войну по всему фронту. И делают это, заметьте, на наши же деньги, украденные здесь же, в России!
«Что за новый поворот? – подумал Зубр, услышав про отмывку денег. – Только этого ещё не хватало. У Кушакова, видно, полная каша в голове. Впрочем, если бы так...»
– Так что теперь, Юрий Титович, настал час истины! Все эти годы Россию беззастенчиво унижали, грабили, растаскивали на куски. В том числе и с вашей помощью. А такие сволочи, как Блейк-Корсар, только потирали руки! Пора возвращать долги, Юрий Титович... – Кушаков огляделся, чтобы уловить, какое впечатление произвёл его страстный монолог, – ...грехи перед родиной искупать! Вы должны как ни в чём не бывало продолжить свою тайную миссию, но только уже в тесном контакте с нами. Вы обязательно должны остаться в альянсе не только с фондом, но и с доморощенными демократами.
– По поводу демократов не надо меня уговаривать. Я ведь тоже, как вы выразились, доморощенный демократ. И от демократических идей никуда не сбегу. Предателем я никогда не был, – с максимальным достоинством ответил Егоров, сбросив наконец руки Кушакова с плеч. – А что до фонда, то не вижу теперь в этом большого смысла. Ведь иерархов уже физически нет! После событий на острове выжил только один голландец, да и тот скорее всего уже не у дел... Гудвин? Я вряд ли буду ему полезен. Видите ли, у нас с ним обоюдная идиосинкразия. Насколько я понимаю, госпожа Гордон в этом смысле может оказаться много полезней меня. Например, если понадобится взорвать само логово Блейка с его архивом, агентской базой и прочими «достоинствами».
– Стало быть, не желаете пойти по пути спасения вашей грешной души? – угрожающим тоном спросил Кушаков. – На женщину киваете. Мы с ней сами как-нибудь разберёмся.
«Тоже мне Папа Римский нашёлся! – уже хотел было огрызнулся Зубр. – Лучше б о своей душе думал. Представляю, как они с женщиной будут разбираться».
Но вслух произнёс другое:
– Спасибо, конечно, за заботу о моей душе, но что-то мало верится в её искренность...
– Как вы только что выразились – я, мол, никогда не предам интересов демократии. Так, кажется? – будто чтото вспомнив, спросил президент.
– Совершенно верно, – подтвердил Зубр, не понимая, куда тот клонит.
– Не надо никого предавать. Хотя жизнь не раз убеждала меня в том, что предательство, как правило, всего лишь вопрос времени. Но это так, ремарка.
– Только не тогда, когда речь идёт об идее. Я сейчас абсолютно искренен.
– А в мою искренность вы верите? – совсем уж неожиданно для Зубра спросил президент.
– Извините, но в абстрактную веру я уже давно не верю. Если вы имеете в виду нечто конкретное, что не уязвляет моё самолюбие, то внимательно слушаю.
– Тогда предлагаю завершить нашу встречу в данном формате. Я бы хотел остаться с Юрием Титовичем наедине. Но вас, господа, пока прошу дождаться завершения нашей беседы, – объявил президент.
– Мы будем поблизости, в большой переговорной, – услужливо сказал Крутов. – Пойдёмте, товарищи...
– Прошу прощения, господин президент. И у вас, господа, тоже. Но я всё же хотел бы объясниться. Но не в формате допроса и угроз, которые на меня тут обрушились, – твёрдо сказал Зубр.
Все в ожидании уставились на президента.
– Надеюсь, это не будет вашим последним словом, – сострил тот, вновь усаживаясь в кресло.
– Спасибо. Вы, господа, обязаны знать, почему я на время связал своё имя с фондом будущих поколений. Мне уже немало лет, а до сих пор иногда проклинаю свои университеты. По одной простой причине. Они дали мне право сомневаться во всём. Например, в своей правоте. Или в вашей...
Егоров несколько вызывающе посмотрел на президента, но тот, к его удивлению, внимательно слушал и что-то чиркал в своём знаменитом блокноте.
– А ещё я, возможно, гораздо раньше многих здесь присутствующих стал сомневаться в марксизме-ленинизме. То есть, называя вещи своими именами, в ещё некогда незыблемых устоях нашей страны. Согласитесь, господа. Удивительная штука жизнь. Два бородатых умника придумали новое царство на земле, а третий, тоже, кстати, бородатый, не придумал ничего лучше, как построить это царство, в кавычках, разумеется, в России.
«Сталина на него нет, – в этот момент разозлился генерал Кушаков на самого себя за то, что ему приходится эту мерзость слушать. – Сталин бы показал, где раки зимуют».
– С той достопамятной поры Россия, как мне представляется, рассматривается человечеством как одна гигантская лаборатория, – продолжал Зубр. – Но бог с ним, этим человечеством. Хотя тоже обидно... Впрочем, гораздо обидней то, что мы сами, живущие в этой стране, продолжая насиловать теоретические наработки бородачей, довели страну до ручки. А что делать, если все мы в своей стране всего лишь добровольные лаборанты? Даже вы, уважаемый президент! Такое складывается ощущение, что кто-то сверху заказывает лабораторную работу, вы мобилизуете нас, а мы – рядовые лаборанты – спешно пытаемся её выполнить. При этом все дружно сознаём, что наша работа никому не нужна. Мало того – просто вредна.
«Чертовски умён этот „лаборант“ с гарвардским дипломом, – с удивлением подумал президент, – и абсолютно раскован. И держится свободно, словно не в Кремле, а на лекции перед первокурсниками. Даже несмотря на то, что его упрятать в Лефортово ничего не стоит. Только дай отмашку Беркутову. Можно понять Корсара, когда тот остановил свой выбор именно на Егорове. Потому что только свободных людей можно делать своими союзниками. Так что этот „лаборант“ вещает любопытные мысли». Президент старался не пропустить ни слова из того, что говорил Егоров. Он даже не пытался мысленно спорить с ним. Надо сначала дослушать. Хотя, собственно, с чем спорить?
«Лаборант» между тем продолжал:
– Порой мне кажется, что проклятие, которое висит над страной, никогда не кончится. Одни, правда, считают, что проклятие можно снять, захоронив чучело, лежащее в сердце страны. Чушь! Тогда надо закопать сразу нас всех, примерных и бездумных лаборантов. Вы, господа, похоже, ещё не поняли, почему я стал работать с фондом? Всё очень просто. Поскольку однажды вдруг подумал, что Блейк хочет развалить как раз не страну, а ту самую лабораторию, в которой мы все живём... Не знаю уж, прав – не прав, но я увидел в этом единственный путь закончить затянувшуюся лабораторную работу и в одностороннем порядке уволить себя из лаборантов.
Зубр опустился в кресло, посмотрел на стакан с водой, но подумал о коньяке. Наверное, было бы величайшей наглостью попросить сейчас у них разрешения махнуть рюмашку. Сами-то не догадаются предложить.
– Спасибо за лекцию. Словно на семинаре побывал, – серьёзно сказал президент, – я через пяток минут вернусь.
Мужчины гуськом последовали за ним, и лишь Лилия Гордон на какое-то мгновение задержалась у двери.
– Вы правильно поняли Корсара, хотя, как я понимаю, ни разу его не видели, – как можно дружелюбнее сказала она.
– Почему же? – устало улыбнулся он красавице. – Один раз видел. Мерзкий старик. Хотя вам виднее. Будьте, пожалуйста, осторожнее.
Женщина не знала, как понять его слова, но, благодарно улыбнувшись, удалилась.
Вместо обещанных пяти минут президент отсутствовал добрых полчаса. При этом вернулся не один, а с Крутовым.
– По-моему, у нас имеется обоюдное желание как можно скорее завершить разговор, при этом к взаимной выгоде. Так что к делу, – с ходу предложил он.
– Какая может быть для меня выгода? – грустно заметил Зубр, в котором внешне от могучего зверя как раньше ничего не было, а сейчас так и подавно не осталось. Маленький, зелёненький, выжатый лимон.
– Хотя бы та, что вы останетесь на свободе, – незамедлительно пояснил Крутов.
– Зачем же так, Илья Ильич? – одернул его президент. – Так вопрос вообще не стоит. Вы свободный человек, и поэтому решение ваше должно быть абсолютно свободным.
– Благодарю! – как можно искреннее произнёс Зубр.
– Ещё до вашей «актовой лекции» в ходе беседы я записал в блокноте – вы сказали, что не видите смысла продолжать сотрудничество с фондом. Люди ушли в мир иной, а самое ценное – архив – можно просто взорвать.
– Примерно так, – согласился Зубр.
– Взорвать можно всё, уважаемый Юрий Титович! В том числе и весь наш шарик! Но что это даст? Разорив до основания одно большое осиное гнездо, тем самым мы не уничтожим зловредных ос, что засели в Вашингтоне, Лондоне, Абу-Даби и ещё чёрт знает где! Да, старых иерархов нет. Но фонд же остался! Нам надо добраться до его наследства, пока его не схватила молодая поросль претендентов на роль вершителей судеб мира. А они могут оказаться не столь сдержанны, как ваш Корсар... Незримая война с нами будет идти постоянно именно потому, что мы действительно порой живём в своём отечестве как лаборанты. И рассуждаем как лаборанты. Пока мы сами не искореним в себе этот недуг, ничего не получится. От того, что Блейк бросал против нас миллиарды долларов и сам же их забирал назад, что-нибудь изменилось? Ни-че-го! Другое дело, кто знает, что взбредёт им в голову в будущем? Я не могу оставить страну. Теперь понимаете? Поэтому вы должны, пока есть малейшая возможность, держать руку на пульсе. Знать, кто они и что затевают, – вот ваша задача. Коротко и ясно.
