Но пока она получала свое имя, первые прививки и материнскую грудь, совсем в другом месте решалась ее судьба. Многоопытные адвокаты Илоны Превер-Кушак подали в суд документы на лишение Алены родительских прав и депортацию, судебные клерки зарегистрировали эти документы, а прокурор санкционировал расследование прошлого Алены по представленному в суд досье.
И когда Алена с Фелицией на руках приехала к своему адвокату, он встретил их весьма сухо.
— К сожалению, мадам, — сказал он Алене, — открылись обстоятельства, о которых вы меня не поставили в известность. Ваше прошлое дает адвокатам мадам Илоны Кушак очень веские основания требовать вашей депортации и лишения вас материнских прав…
— Но это мой ребенок!
— С ребенком будет все в порядке. По нашим законам, девочке должен быть обеспечен тот же уровень образования и комфорта, какой имеют остальные дети ее отца. И я могу оформить это судебным постановлением. Я могу через суд получить опеку над этой крошкой, она будет воспитываться в лучшем пансионате.
— То есть как в пансионате? — опешила Алена. — А я?
— Мадам, я ваш адвокат, я работаю в ваших интересах. И я вам говорю: я видел ваше досье, а вы свое прошлое знаете еще лучше. У вас нет шансов сохранить ребенка. Вас депортируют, а ребенка отнимут. И это неизбежно, мадам, с этим ничего поделать нельзя, это цена вашей прошлой жизни. Поэтому мы должны думать уже не о вас, а об этой крошке. Что лучше: отдать ее отцу, чтобы его жена содержала ее как Золушку и воспитывала в ненависти к вам, или вы дадите мне право на ее опеку? В этом случае суд определит сумму ее наследства и до совершеннолетия она будет под моей протекцией. А я буду по телефону консультироваться с вами…
— По телефону? — в ступоре спросила Алена.
— Конечно, — терпеливо сказал Нектер. — После депортации вам будет закрыт въезд во Францию.
Но Маргарита смотрела на вещи не так трагично.
— Во-первых, — сказала она, — я не могу себе представить, чтобы во Франции у матери отняли ребенка. Это нужно не знаю что сделать! Взорвать Нотр-Дам! Я живу тут сорок три года и не помню ни одного такого случая. А во-вторых, имей в виду: даже самые лучшие адвокаты в первую очередь думают о себе. Твой адвокат тебя запугивает, чтобы получить опеку не над ребенком, а над ее наследством. Два миллиарда долларов на восемнадцать лет — совсем неплохо, только на банковские проценты я могла бы жить как королева! Нет, наплюй на все, береги нервы и молоко в груди и отвези меня в аэропорт, мне пора домой.
— Как? Ты меня бросишь? В такое время? — изумилась Алена, поскольку Маргарита была теперь как бы дважды ее должницей — большую часть денег, которые Алан полгода назад оставил Алене, она тогда же отдала Маргарите на покрытие их долга банку.
Однако у Маргариты был свой резон.
— Детка, — сказала она, — посмотри на себя и посмотри на меня. «Такое» время или другое — у тебя его еще навалом. А у меня отсчет времени уже идет, как у космонавтов, в обратную сторону: пять, четыре, три, два, один, старт! И — к звездам! Понимаешь?
Алена отвезла Маргариту в Орли, а когда возвращалась обратно с Фелицией, спавшей в кресле-корзинке на заднем сиденье, снова увидела позади себя все тот же серый «пежо». И с этой минуты они, похоже, уже не спускали с Алены глаз. Ехала ли она куда-то в машине, была ли дома или катала Фелицию в коляске по Большим бульварам и Монмартру, они следовали за ней по пятам, а там, где машиной было не проехать, два молодых шпика выходили из авто и нагло шли за Аленой как привязанные. Это было открытое психологическое давление, к которому невозможно привыкнуть и которое невозможно игнорировать. Оно сбивало с мыслей, действовало на нервы и заставляло постоянно гадать, чего же они добиваются этой слежкой, ведь она не собиралась встречаться с Аланом ни открыто, ни тайно.
Но однажды, когда Алена, взвинченная их преследованием, рассеянно переходила с коляской через улицу, какая-то машина чуть не сбила коляску. Визг тормозов и ругань женщины-водителя отрезвили Алену, она посмотрела по сторонам, увидела нагло ухмыляющихся шпиков и остановившееся «пежо» и все поняла — они хотели этой аварии! Они хотели смерти Фелиции!
А вокруг был Париж, его прекрасные набережные… беззаботные лица туристов… залитые солнцем улицы… шарманщик на мосту…
Алена поклялась взять себя в руки.
А ровно через два дня к ней на квартиру явился констебль, вручил ей вызов в прокуратуру:
— Мадам, распишитесь в получении.
Алена, опешив, расписалась.
Он предупредил:
— Мадам, вы расписались в том, что завтра в десять утра добровольно явитесь вместе с ребенком к следователю в прокуратуру. Если вам неудобно это время, я могу его изменить.
— Нет, ничего… — заторможенно произнесла Алена.
— Извините, мадам, я также хочу вас предупредить, что если вы проигнорируете этот вызов, они приедут сюда сами. С полицией.
— Я поняла, мерси.
Аэрофлотский «боинг», снижаясь, вошел в облачность, стюардесса, стоя в служебном отсеке с микрофоном в руках, объявила:
— Дамы и господа! Командир самолета включил табло «Пристегнуть привязные ремни». Через несколько минут наш самолет совершит посадку в аэропорту Шереметьево. Температура в Москве…
В аэропорту Алена с дочкой в нагрудной сумке для малышей и увесистой дорожной сумкой с пеленками, распашонками и детским питанием в руках вышла из самолета и вместе с другими пассажирами пошла по длинному круговому переходу к лестнице, ведущей к будкам паспортного контроля. Улизнуть от парижских шпиков ей, конечно, не составило труда, куда больше ее беспокоило, как перенесет это путешествие Фелиция, ведь лететь пришлось не из Парижа — мало ли что могло случиться в аэропорту! — а из Женевы, до которой Алена с Фелицией добирались машиной. Но девочка, видимо, с молоком матери впитала тягу к полетам и за все время ни разу не заплакала, а теперь, вдыхая воздух новой родины, вообще чувствовала себя замечательно — чмокая соской, она ангельскими глазками оглядывала окружающих, будки пограничников и странный, из обрезков труб или гильз, потолок шереметьевского аэровокзала. «Люба ты моя, — мысленно твердила ей Алена, — продержись еще несколько минуток, и мы будем дома! Уж тут-то никто тебя у меня не отнимет, и плевать нам на эту Хранцию с Останкинской телебашни, я увезу тебя к маме в Долгие Крики, буду поить козьим молоком, как меня поили, и мы будем летом купаться в речке, а зимой кататься на саночках. Ты будешь русская! Русская Фелиция Кушак-Бочкарева!..»
— Девушка, ваша очередь, — подтолкнули ее.
Алена подтащила сумку к будке паспортного контроля и положила на стойку свой российский паспорт.
— Здравствуйте, — сказала она.
Пограничница, сидевшая в будке, полистала ее паспорт и спросила:
— А чей это ребенок?
— Как чей? Мой.
— Откуда это известно?
— А! Ну да! Вот, — засуетилась Алена и положила на стойку французский сертификат о рождении Фелиции.
Пограничница повертела документ.
— Что это? — спросила она.
— Ну, это как наше свидетельство о рождении, — объяснила Алена.
— Так это французский ребенок, что ли?
— Это моя дочь, — сказала Алена, — она родилась в Париже.
Пограничница вернула свидетельство.
— Мне это ни к чему. Если это иностранный ребенок, у нее должен быть паспорт и российская виза. А если русский, то она должна быть вписана в ваш российский паспорт. А у вас ни того, ни другого, я этого ребенка пропустить не могу.
— Как это? — опешила Алена и запаниковала: — Подождите! Секунду!
Но пограничница не стала тратить на нее время, а вызвала консула. Консул — молодой парень, не старше 25 лет, — держа в руках документы Алены, направился в свой кабинет справа от будок паспортного контроля. Алена как привязанная побежала за ним, неся на груди ребенка и волоча свою сумку.
— Я вас понимаю, гражданка, но закон есть закон, — сказал консул. — Мы не можем впустить вашего ребенка без визы. Она иностранка, французская подданная. Вам придется вернуться в Париж и оформить ей паспорт и визу. Извините.
— Но мы не можем вернуться в Париж! — почти выкрикнула Алена в отчаянии.
— Почему?
Алена растерялась:
— Потому что… по семейным обстоятельствам!
— Ну знаете… — укоризненно начал консул, но тут его перебил телефонный звонок, он взял трубку. — Да. Кто? Индусы? Иду… — И консул направился к двери, говоря Алене: — Все, девушка, я должен идти. Там еще из Индии полный самолет нелегалов приперся! Что вам тут у нас — медом намазано?
— А куда же мне-то?
— А вон там переждите — и домой, в Париж.
Алена посмотрела туда, куда он показал. Там, под лестницей на второй этаж аэровокзала, спали вповалку беженцынелегалы из Индии, Турции, Курдистана и Африки. С детьми, с чемоданами, с узлами…
