— С Рождеством Христовым, командир. Сколько мне еще тута куковать? Я уже дома должен быть.
И вдруг он с ужасом узнал, что этот паек предназначается Данилину, то есть как бы ему, но в то же время не ему. Смутное и грязное подозрение закралось в душу надутого соседом узника. Сергеев поставил миску на пол и что есть силы забарабанил кулаками по двери.
— Сергеев здесь, — завопил он страшным голосом, от которого задрожали даже стены. — Выпустите меня! Я не Данилин, я — Сергеев.
От волнения он перевернул миску с супом. Дверь открылась спустя полчаса, и его потащили по коридору. Подмена вскрылась быстро, и Сергееву засветил новый срок — за пособничество в побеге. Хотя на его лице читалось что угодно, но только не преднамеренная помощь убийце Данилину. После допросов и проверок Сергеева таки выпустили из тюрьмы, хотя и на следующий день. По следу его сокамерника пустились оперативно-розыскные группы. Одна из них прибыла к брату Данилина. В то время, как озлобленный конвой поднимался лестничными маршами, беглец трогательно дремал за кухонным столом. Он трапезничал уже вторые сутки, и пьянил его не только дух сдуру привалившей свободы. В углу кухни выстроилась батарея пустых бутылок. Идентифицировав мертвецки пьяного Данилина, которого не смогли привести в чувство даже армейские сапоги, конвой потащил его к автомобилю.
Беглец оклемался в той же камере тех же «Крестов». Он долго щупал голову, распухшую от водки, ударов и падений с небольшой высоты. В голове крутились обрывки мыслей и воспоминаний, которые никак не удавалось собрать воедино. В конце концов Данилин вспомнил тюремные ворота, расплывчатое лицо дежурного офицера на КПП, попойку у брата. Но все это казалось сном. Узник недоверчиво ощупал холодные стены, привинченный столик и вновь стал продираться сквозь обрывки мыслей. В конце концов он решил, что все последние события — не более чем сон, и успокоился. Телесный недуг он списал на драку с сокамерником, которого, видимо, потащили в карцер. В голове крутилась дурацкая фраза: «Упал, ударился головой, потерял сознание…» Спустя два часа Данилину вновь пришлось удивиться: ему предъявили обвинение в побеге из-под стражи. Для его свинцовой головы это было слишком…
Побеги, где беглец выбирает самый бескровный и легкий для себя путь, используя чужие документы, уже давно стали классикой. По прибытии зека в следственный изолятор тюремный фотограф увековечивает его «фас» и «профиль». Снимки входят в тюремное дело и служат основным отличительным признаком, чтобы вместо вора Иванова по этапу не отправился убийца Петров. Идентифицировать зека могут и по отпечаткам пальцев (по мнению английского антропометролога Гальтона, вероятность совпадения отпечатка одного пальца с отпечатком другого выражается отношением 1:4. Если же у одного лица снять узоры всех десяти пальцев, вероятность совпадения с отпечатками другого будет равна 1:64.000.000.000. Численность населения земного шара исключает даже однократное совпадение всех десяти отпечатков. Все свои наблюдения и расчеты Гальтон включил в книгу «Отпечатки пальцев», которая увидела свет еще в 1892 году), однако в большинстве случаев администрация тюрьмы не утруждает себя этой морокой, ограничиваясь внешним сходством и контрольными вопросами.
Да и то, чтобы отличать стриженых новобранцев по фотографиям, от «вертухая» требовались некоторые усилия. Коридорное освещение и хроническая озабоченность контролеров — лучшие друзья тюремной авантюры. Чаще всего подмена проходила на пересылках. Через транзитные тюрьмы круглосуточно циркулирует поток зеков, ожидающих этапа в самые различные уголки России. В книге «Антология заказного убийства» я подробно описал побег вора по кличке Бурлак из Котласской пересылки. Бурлак выиграл столь немаловажную услугу своего «двойника» в карты. Тюрьма Котласа знает много подобных побегов. Беглецу не приходилось брать на абордаж бетонные стены или нырять в сточные коммуникации. Опытный зек, зачастую рецидивист, высматривал подходящего новичка, осужденного на два-три года (скажем, за драку) и заключал с ним сделку. Старый вор вкрадчиво доказывал, что зеку за эту аферу грозит лишь пара суток карцера. За его молчание при отборе на этап предлагались деньги, теплые вещи, продукты. Пронумерованная осточертевшая армия зеков казалась надзирателям на одно лицо. Кроме этого, небольшой хабар мог «нагнать усталость» или «усилить сонливость» охраны.
Транзитные тюрьмы всегда переполнены. Случалось, «вертухаи» не могли закрыть дверь камеры и трудились сапогами, чтобы подвинуть выпиравших из дверного проема зеков. «Напряженней и откровенней многих была Котласская пересылка, — вспоминал Александр Солженицын. — Напряженней потому, что она открывала путь на весь Европейский русский северо-восток, откровенней потому, что это было уже глубоко в Архипелаге и не перед кем хорониться. Это просто был участок земли, разделенный заборами на клетки, и клетки все заперты. Хотя здесь уже густо селили мужиков в 1930, однако и в 1938 далеко не все помещались в хлипких одноэтажных бараках из горбылька, крытых… брезентом. Под осенним мокрым снегом и в заморозки люди жили здесь просто против неба на земле. Правда, им не давали коченеть неподвижно, их все время считали, бодрили проверками (бывало там двадцать тысяч человек единовременно) или внезапными ночными обысками. Позже в этих клетках разбивали палатки, в иных возводили срубы — высотой в два этажа, но чтоб разумно удешевить строительство — междуэтажного перекрытия не клали, а сразу громоздили шестиэтажные нары с вертикальными стремянками по бортам, которыми доходяги и должны были карабкаться как матросы… В зиму 1944-45 года, когда все были под крышей, помещалось только семь с половиной тысяч, из них умирало в день — пятьдесят человек, и носилки, носившие в морг, не отдыхали никогда».
В конце 40-х годов один из котласских зеков, притворившись трупом, покинул камеру и на носилках был переправлен в тюремный морг, где он намеревался совершить побег. «Живой труп» выбрал день, когда тюремный врач слег с простудой и на каждый смертный случай посылал молоденького фельдшера, мотавшего в Котласе срок за хищение государственного имущества. Фельдшер не стал щупать в камерной суматохе пульс и поверил братве, клятвенно заверявшей, что «покойник» валяется в умершем состоянии уже сутки. Два санитара погрузили тело на носилки и потащили к моргу.
Оставшись в одиночестве и оглядев холодные бледнолицые штабеля, беглец решил в этом мрачном месте не задерживаться. Он нашел грязный халат санитара и, надев его, направился к дверям. Но та оказалась закрытой. Невозможно было удрать и через окно. Пришлось ждать персонал. Когда дверь наконец открылась и вошли два санитара, зек прятался среди нар. Ему удалось незаметно покинуть морг. Он прошел сотню метров и, в конце концов, понял, что покинуть территорию тюрьмы не удастся. Спустя час несостоявшийся беглец выбросил халат и сдался охране. Отдубасив беспризорного зека, который уверял, что попал в морг по ошибке, так как долго провалялся в камере без сознания, «вертухаи» вновь запихнули узника в камеру. На этом его прогулка между бараками и завершилась.
Бывали случаи, когда притворщик добирался до морга не с целью побега, а с намерением отдохнуть от работы, пусть и в такой мрачной компании. Выходка могла закончиться трагически и походить на тот анекдот, где патологоанатом пишет в своем заключении: «Умер при вскрытии». В лучшем случае лжепокойник лежал в покое до следующего утра. Когда приходил врач и готовился распороть зека от горла до живота, обман выявлялся. Иногда в морг заходил «вертухай» и бесцеремонно протыкал труп штыком. В более редких случаях разбивалась молотком голова. Ничего не было удивительного в том, что симулянт задерживался в морге намного дольше, чем планировал.
При подмене беглец покидает тюрьму или лагерь легально. Он с охотой проходит все формальности, расписывается в журналах и отбывает по чужому тюремному делу. Афера требовала определенных правил, иначе вся затея могла с треском провалиться, и за попытку побега могли наградить прибавкой к сроку. Без внешнего сходства затевать хлопотную операцию считалось безумством. Хотя в 1959 году на Краснопресненской пересылке некто Пращин решил поменяться с евреем Тоньцем. Как веснушчатый широколицый туляк смог уговорить худосочного Тоньца, который по спецнаряду должен был ехать на металлургический завод в качестве инженера-технолога, никто не знает. Подмена не удалась. Конвой, прибывший за Тоньцем персонально, сразу же учуял неладное. Грубая и как бы недорисованная физиономия Пращина слабо вязалась с формулами и чертежами для выплавки стали. Один из офицеров открыл папку с личным делом Тоньца и попросил назвать место своего рождения. Через несколько минут скуластый рецидивист корчился на полу под сапогами наблюдательного конвоя. Когда зек мог отвечать на вопросы лишь кивком головы, его отволокли в БУР (барак усиленного режима) и оставили там на две недели. Затем принялись за инженера-технолога. Тоньцу досталось меньше. Не потому, что бедный еврей уверял, что подмена состоялась во время его сна и без его участия, а, скорее, потому, что инженер еще был нужен черной металлургии. После беседы в кабинете оперчасти Тоньц мог смотреть на мир сквозь узкие прорези опухших век.
