Польские газеты, опубликовавшие сообщения о секретном совещании и обвинениях в адрес премьер-министра, отнеслись к ним весьма скептически. Большинство поляков были убеждены, что Л. Валенса просто пытается отсрочить выезд из президентского дворца: за месяц Валенса дважды пытался опротестовать итоги президентских выборов. Международные агентства поспешили сообщить, что очередной политический скандал в Польше умер, по существу так и не родившись.
Утром того же дня в Москве пресс-секретарь Службы внешней разведки России Т. Самолис дала неожиданно подробное интервью по поводу передачи Radio Zet. Назвав слухи о сотрудничестве Ю. Олексы с российскими спецслужбами «политической провокацией», представитель СВР, к удивлению интервьюировавшего ее польского корреспондента, пускается в подробные объяснения, почему Ю. Олексы никак не мог быть российским агентом. Оказывается, еще в 1949 году советским спецслужбам было категорически запрещено вербовать агентов из числа граждан социалистических стран. В 1953 году это правило было распространено и на членов компартий несоциалистических стран.
По мнению Т. Самолис, эти два факта камня на камне не оставляют от обвинений в адрес Ю. Олексы. Примерно в то же время польские журналисты связываются с представителем ФСБ А. Михайловым. Как и коллега, генерал заявляет, что у польских властей нет оснований для претензий к Олексы. «Я могу твердо заявить, что таких материалов, подтверждающих сотрудничество Олексы с российскими спецслужбами, не существует… Президенту Валенсе будет очень трудно подтвердить что-либо и представить подлинные документы. Никто не подтвердит существование такого сотрудничества».
Представители специальных служб (в том числе и российских) крайне редко соглашаются комментировать слухи о сотрудничестве с ними кого бы то ни было. Можно, например, вспомнить явное нежелание Т. Самолис подтвердить контакты сотрудника ЦРУ О. Эймса с российскими и советскими спецслужбами даже после того, как агент был осужден за шпионаж в пользу СССР и России. Случаи же, когда советские или российские спецслужбы активно отстаивали невиновность лиц, не только не осужденных, но даже еще и не обвиненных в связях с разведкой, бывали крайне редко.
Выступая 21 декабря на заседании Сейма, министр внутренних дел А. Мильчановский впервые упоминает имя Олексы в связи со скандалом. По словам чиновника, «сведения, полученные в 1995 году, указывают на г-на Олексы как на информатора иностранной разведки. У нас есть данные, что г-н Олексы контактировал с сотрудниками иностранной разведки в период с 1982 или 1983 года по 1995 год».
Однако 22 декабря скандал снова при смерти. Военная прокуратура объявляет, что представленных министром внутренних дел данных недостаточно для начала официального расследования. Прокуратура, правда, не сообщает, какие именно сведения были ей переданы.
В досье А. Мильчановского было несколько фотографий Ю. Олексы вместе с сотрудником посольства СССР В. Алгановым и та самая аудиозапись беседы на Мальорке, в ходе которой чекист рассказал о контактах с Ю. Олексы. Никакими другими фактами произнесенные в частной беседе слова Алганова подтверждены не были.
А 30 декабря польское Агентство новостей вновь подогрело интерес к скандалу, опубликовав интервью с отставным генералом В. Павловым, до 1984 года руководившим операциями КГБ в Польше. Ветеран тайной войны весьма невысоко оценил роль Ю. Олексы в то время. «Впервые я услышал имя Олексы уже в Москве, когда тот стал спикером Сейма. И поверьте мне, если бы кто-либо из моих подчиненных хотя бы раз имел с Олексы серьезную беседу, а тем более если бы завязал с ним дружбу, я бы об этом знал непременно. Не боясь оскорбить премьер-министра, могу сказать, что в то время он вряд ли занимал сколь-нибудь видное положение. И какой смысл говорить с аппаратчиками, когда я напрямую контактировал с членами политбюро и министрами?»
Прошло еще несколько дней. Неожиданная пресс-конференция в Москве возродила всеобщий интерес к персоне польского премьер-министра. Перед журналистами предстал В. Алганов, с которого, собственно, и началась вся история. Чекист подтвердил многочисленные контакты с Ю. Олексы, но заявил, что это была «дружба семьями». «Никто не позволил бы мне переступить границы дружественных отношений». Самого же премьер-министра он представил как «высоко эрудированного человека» и выразил понятное для друга желание бороться за его честное имя.
На следующий день удивление высказывал уже Ю. Олексы. В интервью польским средствам массовой информации он признал, что встречался с Алгановым, но отказался характеризовать свои отношения с ним как «дружбу». Да и какая это может быть дружба, в сердцах посетовал премьер-министр, если он (Алганов) не только рассматривал его (Олексы) в качестве информатора и докладывал начальству о беседах с ним, но еще и присвоил ему агентурную кличку.
Польская военная прокуратура, изучив полученные от Управления государственной безопасности новые данные, сочла их более чем достаточными для начала расследования связей премьер-министра Польши Ю. Олексы с советскими и российскими специальными службами. На следующий день он со слезами на глазах объявил об уходе в отставку. «Я ухожу потому, что я невиновен», — заявил он [587].
В апреле 1997 года впервые в современной польской истории Народный банк Польши (NBP) отозвал лицензию коммерческого банка BPG. Причем министр Д. Ванек — начальник администрации (канцелярии) президента Польши — заявила группе российских журналистов, что «в этом банке находились средства российских спецслужб, предназначенные для инвестиций в стратегические области польской экономики».
Пикантность ситуации заключается в том, что сама чиновница в течение 20 лет была членом Коммунистической партии (в период «холодной войны»). Она считает, что все польские политики должны защищать национальные интересы вне зависимости от партийной принадлежности и что союз левых сил уже пострадал, когда бывшего премьера Ю. Олексы в декабре 1995-го польские и российские спецслужбы «подставили» как русского шпиона.
Еще в 1993 году прежние владельцы BPG решили продать банк. Крупными акционерами стали более десяти иностранных юридических и физических лиц, в том числе и некий гражданин Белиза С. Гаврилов. Впрочем, в Польше все, похоже, были уверены в том, что реально BPG владеет именно г-н Гаврилов. BPG именно так и называют — «Банк Гаврилова».
Член правления NBP Р. Кокощиньский заявил, что «с банком BPG уже давно были проблемы, но мы об этом не сообщали прессе». По его словам, органы банковского надзора Польши не получили от BPG документы, которые могли бы ясно доказать, откуда происходят деньги на покупку акций банка новыми владельцами. «Мы сказали, что если проблемы не удастся урегулировать, то возможны санкции. Впрочем, по польским стандартам BPG — маленький банк, и его закрытие не слишком важно для польской банковской системы. Это чисто политический вопрос».
Еще в середине февраля 1997 года министр-координатор польских спецслужб З. Сементковский заявил, что российские спецслужбы готовят провокации, чтобы попытаться помешать Польше вступить в НАТО и ЕС. Упомянул он и С. Гаврилова как человека, связанного с всесильными российскими спецслужбами. В ответ российский МИД выразил недоумение, а польский президент А. Квасьневский потребовал объяснений у З. Сементковского [588]. Аналогичным образом поступили депутаты парламента в отношении премьер-министра страны В. Чимошевича. Они потребовали подробно изложить все, что о «подготовке провокаций» известно правительству.
Слухи о том, что «русская агентура опять зашевелилась», ходили по Варшаве уже давно. Но в середине февраля 1997 года они впервые прозвучали из уст столь высокопоставленного чиновника. З. Семионтковский, который отвечает в кабинете министров за координацию работы национальных спецслужб, заявил в интервью близкой к правительству «Речи Посполитой»: «Цель России — скомпрометировать польскую элиту, выставив ее либо коррумпированной, либо до сих пор преданной своим старым — советским — хозяевам».
Правда, слова З. Сементковского были встречены достаточно холодно и внутри страны: и оппозиция, и власти отозвались в том смысле, что настолько серьезные обвинения хорошо бы доказывать — тогда по ним можно принимать меры. От высказывания министра дистанцировались, в том числе В. Чимошевич и А. Квасьневский.
«Возмутитель спокойствия» объяснился на заседании парламентской комиссии по спецслужбам, — повторив свои обвинения. Ему удалось убедить по крайней мере одно важное лицо: маршал Сейма Ю. Зых посчитал доклад министра «детальным, глубоким и основанным на подлинных материалах». После этого события скандал стал стихать [589].
С новой силой он разгорелся в апреле 1997 года, когда ближайшая помощница президента А. Квасьневского Д. Ванек заявила о том, что «закрытие банка BPG подтверждает заявление министра З. Семионтковского об активном вмешательстве российских спецслужб в польскую политику». Другой бывший польский коммунист — шеф Бюро национальной безопасности М. Сивец заявил российским журналистам в Варшаве, что «в Польше российских шпионов несколько больше, чем предполагают добрососедские отношения. Теперь они, кстати, называют себя аналитиками».
