Третья природа – сотворенная и нетворящая – мир вещей, в котором мы живем. Это самая последняя и низшая ступень Бытия: будучи сотворенным, этот мир не может произвести ничего более, ниже его спуститься уже невозможно. Поэтому единственное движение, которое может быть далее, – только в обратную сторону. Вещи или предметы материального мира должны вернуться к своим первообразцам – идеям, а те, в свою очередь, к Богу.
Таким образом, четвертая природа, несотворенная и нетворящая, – это Бог как конечная цель всех вещей, как результат всего мирового процесса. Обратим внимание: и в первой, и в четвертой природе Эриугена говорит о Боге, тем самым подчеркивая две его главные особенности: творить и не творить, быть началом всего и концом всего, то есть быть Всем. В первой части Бог – творящая природа, дающая начало всему существующему, в четвертой Он – нетворящая природа, являющаяся конечным результатом всего существующего. Таким образом, все происходит от Бога и в нем же разрешается (то есть растворяется и пропадает впоследствии).
Эриугена предлагает уже знакомую нам триаду: пребывание (все в Боге), отпадение (мир вещей, построенных в соответствии с Божественными идеями) и возвращение (все вновь в Боге). Таким образом, наш мир – это отпадение от Бога, нечто несовершенное и неподлинное, а главное – временное, что когда-либо должно вернуться в начальную свою точку, а значит, закончить телесное, физическое, материальное свое существование. Стоит ли тогда вообще размышлять о том, что нас окружает и что мы можем воспринимать, не правильнее было бы презреть вовсе наш мир, отвернуться от него и обратить свои взоры к высшему, истинному Бытию – Богу, который только и есть единственное, действительное и безусловное существование, тогда как все остальное – всего лишь различные варианты его непостижимого замысла и бесконечной воли. Мироздание ведь не что иное, как развернутый Бог, а сам Он – свернутое мироздание.
Гармония веры и знания. Фома Аквинский
Схоластика как попытка синтеза веры и разума, религии и философии достигла своего расцвета в учении итальянского религиозного философа Фомы Аквинского. Религиозная вера и философское знание не противоречат друг другу, говорит он, напротив, взаимодополняют, образуя единство. Окружающий нас мир является Божественным творением, а значит, несет в себе тайну великого замысла, скрывает воплощенную в телесные вещи волю Творца. Поэтому через восприятие мира, или творения, мы пусть косвенно, но постигаем отчасти Божественное, пусть незначительно, но приближаемся к нему. Однако познание мира, в котором мы живем, происходит с помощью разума и философии, в силу чего философское знание через постижение окружающей действительности приближает нас к ее первопричине – Богу. Этот путь опосредованный, или косвенный, и конечно же не способен открыть всей истины, однако он ведет через познание творения к частичному постижению Творца, и поэтому отвергать данную возможность приближения к Богу нет смысла. Наоборот, стоит всячески разрабатывать этот путь, совершенствовать разум, приумножать знание, так как оно оказывает великую услугу религии, укрепляя и обосновывая веру в начальную причину всего существующего – творящего Бога. Мысль о том, что философия должна быть служанкой богословия, принадлежит как раз Фоме Аквинскому.
Фома Аквинский (1225–1274)
Но философское знание – всего лишь подспорье, потому что есть еще и прямой, непосредственный путь постижения Бога – через религиозную веру в него. Путем молитвы, поста, благоговения и трепета верующий может получить Божественное откровение, то есть неким непостижимым чудесным образом узреть истины величайшие и вечные, которые никогда не могут быть добыты разумом и философией. Понятно, что этот мистический путь выше и совершеннее, чем рациональное познание, что вера выше разума, а религия выше философии. Если, например, между положениями веры и разума возникают противоречия, значит, ошибается разум, потому что вера ошибаться не может. Важно, что между тем и другим возможна гармония, что религия и философия ведут к одному и тому же, поэтому надо всесторонне обосновывать и разрабатывать их союз. Необходимо уметь преодолевать возникающие противоречия между верой и разумом, ибо они возникают не от принципиальной неразумности веры и не от абсолютной неприменимости разумного к религиозным предметам, но только от нашего неумения, а возможно, и нежелания увидеть и понять их возможное согласие.
В своей философской системе Фома Аквинский при объяснении мироздания во многом использовал учение Аристотеля о форме и материи. Все нас окружающее, говорит Фома вслед за Аристотелем, – это единство материи и формы. При этом несовершенная материя – всего лишь возможность чего-то, сущность вещей, тогда как форма – начало идеальное и неизменное – из этой возможности созидает действительность, а сущность приводит к подлинному существованию. Вклад Фомы Аквинского в разработку всевозможных проблем средневековой философии был наиболее значительным по сравнению с философской деятельностью других мыслителей Средневековья, и поэтому современники назвали его «ангельским доктором». Вообще, латинский термин «доктор» означал в Средние века «ученый» или, точнее, «наиболее ученый» (хотя и сегодня один из смыслов слова «доктор» – ученый человек) и являлся званием, которое присваивали наиболее отличившимся своими философскими заслугами (сегодня «доктор» – это также высшая ученая степень).
Раймунд Луллий ок. 1235 – ок. 1315
Другим представителем зрелой схоластики был испанский философ Раймунд Луллий, который так же, как и Фома Аквинский, полагал, что между верой и разумом, религией и философией возможны полное согласие и гармония, что все предметы как физического, материального, мира, так и высшей, Божественной, идеальной сферы можно описать или выразить в рациональных понятиях и таким образом объять разумом необъятное мироздание, полностью исчерпать все существующее, получив о нем окончательное знание.
С этой целью он построил так называемую «машину истины», которая выглядела следующим образом. Семь окружностей с одним общим центром располагались одна внутри другой. Каждая из них разделена на девять частей, или отрезков, или, вернее, дуг. Над каждой дугой – какое-либо понятие. Так, например, на первой окружности располагались такие термины, как Бог, ангел, небо, человек, воображаемое, чувственное, растительное, стихийное, инструментальное, – все эти понятия означают некие предметы, или вещи, или стихии, сферы, области существующего. На второй окружности – термины, означающие какие-либо признаки или свойства, качества вещей: благость, величина, длительность, могущество, знание, стремление, добродетель, истина, слава. На следующей окружности – понятия, соответствующие возможным отношениям между вещами: различие, согласие, противоречие, начало, середина, конец, превышение, равенство, умаление. Не приводя здесь всех остальных понятий, расположенных на оставшихся окружностях, скажем, что главное заключается во вращении этих окружностей в разные стороны (вокруг общего центра). При этом получаются всевозможные комбинации понятий, например: «благой, могущественный Бог», «добродетельный, знающий человек» и другие. Понятно, что количество этих комбинаций будет очень большим. Если даже в кейсовом замке, состоящем из трех колесиков, на каждом из которых расположено десять цифр (от 0 до 9), возможна 1000 комбинаций, то в «машине истины» Раймунда Луллия, состоящей из семи окружностей, каждая из которых разделена на девять разных понятий, этих комбинаций – огромное количество. Они-то, по мнению философа, и охватывают все многообразие мира, исчерпывают его, тем самым обеспечивая полную и окончательную истину.
Теория двойственной истины
В начале Средних веков были сильны сомнения в возможности применения философии к религии; зрелое Средневековье ознаменовалось торжеством схоластики, в которой философствование стало средством укрепления веры; неудивительно поэтому, что на закате рассматриваемой эпохи стали звучать сомнения в совместимости философского знания и религиозной веры, которые постепенно перерастали в полное освобождение философии от роли служанки религии.
В схоластике изначально были заложены противоречия, которые со временем разложили ее изнутри и привели к гибели. Они явились миной замедленного действия, которая рано или поздно должна была сработать. Эти противоречия заключались в несостыковке положений веры и разума, в их несовместимости. Поэтому можно говорить о том, что схоластика вообще была одним грандиозным противоречием, ибо представляла собой попытку совместить несовместимое, в силу чего долго существовать не могла и должна была прийти к упадку сама по себе, без всякой внешней помощи.
