Парадокс! А суть его проста: порой позволяет выстоять не твёрдость, а гибкость или даже мягкость. Честертон не одобрял яростную борьбу Бернарда Шоу за социальную справедливость: „Этот писатель не может стать поистине великим только потому, что ему трудно угодить. В нём нет смирения — самого мятежного из наших свойств“. Надо быть снисходительней к слабостям людей…
Вот только не станет ли приспособление к слабостям и оправдание их воспитывать именно жалких приспособленцев?
Есть у Честертона цикл рассказов „Парадоксы мистера Понда“. В одном из них автор, упомянув о парадоксах Бернарда Шоу и Оскара Уайльда, заявил с иронией: „Именно в таких делах погрязают писатели; и когда критики объясняют им, что всё это — болтовня, рассчитанная на эффект, а писатели отвечают: „На какого же ещё дьявола болтать? Чтоб не было эффекта?“ В общем, всё это довольно нелепо“.
И хотя Честертон утверждал — „Парадоксы мистера Понда… бросали парадоксальный вызов даже самим правилам парадокса“ — это было сказано, как говорится, для красного словца. Ведь Понд просто доводил приём парадокса до абсурда. Например: „Так как выпить было нечего, все они тотчас захмелели“. Честертон был более склонен к шутке, чем к сарказму, умел оставаться джентльменом в исконном смысле этого слова.
Но подлинный парадокс, а не словесно-логические выкрутасы — это неожиданность, открытие, опровержение ложной истины. А Честертон, как отметил Х. Пирсон, „любил спор и битву ради них самих, а не ради выгоды или победы. Наверное, он не хотел одолеть противника, ведь это положило бы конец спору. Однажды ему предложили выставить свою кандидатуру в парламент. Он согласился — но с условием, что поражение обеспечено“.
Пожалуй, если б Честертон любил словесные перепалки ради них самих, то ему было бы самое лучшее место — в парламенте. Однако он вообще избегал, в отличие от Шоу, общественной деятельности. А в отличие от Уайльда, не любил выставляться напоказ. На предложение баллотироваться в парламент он мог бы усмехнуться: „Я ещё не пал так низко“.
„Наше время — эпоха пигмеев…
Другие так плохи, что я оказался лучше.
Кинематограф обречён, ибо это индустрия потребления, рассчитанная на потребу миллионов. Не говоря уж о том, что фильм делает целая куча идиотов.
Я пишу картину потому, что не понимаю того, что пишу.
Механизм изначально был моим личным врагом…
Сюрреализм — полная свобода человеческого существа и право его грезить. Я не сюрреалист, я — сюрреализм“.
Так утверждал Сальвадор Дали (1904–1989). Он был универсалом. Говорил, что писательством занимается из-за своей недостаточной одарённости в живописи. Называл себя гением: „…Я часто думаю, что ведь куда труднее (а значит, и достойнее) — достичь того, что я достиг, не обладая талантом, не владея ни рисунком, ни живописью. Именно поэтому я считаю себя гением. И от слова этого не отступлюсь, потому что знаю, чего это стоит, — без никаких данных сделаться тем, что я есть“.
Он был всемирно признанным чудаком и оригиналом — в полном соответствии с его целью оставаться постоянно перед публикой, будоражить и эпатировать, возмущать и восхищать её. „Дон Сальвадор всегда на сцене!“ — восклицал он. И создавая свои многочисленные картины, он играл со зрителем, предлагая разгадывать символы или находить изображения, возникающие из соединения разобщённых фигур.
Дали называл свой метод параноико-критическим, хотя не страдал паранойей, да и критицизмом тоже, если не считать его отдельных высказываний. В Америке шокировал публику, написав „Декларацию независимости воображения и прав человека на своё собственное безумие“.
Имитация безумия приносила ему не только славу, но и значительные доходы. (Два его постулата: „Я брежу, следовательно, я существую. И более того: я существую, и потому что брежу“. И ещё: „Простейший способ освободиться от власти золота — это иметь его в избытке“.) Его раздражали те, кто бездарно разыгрывает свои эпатирующие роли: „В Нью-Йорке я видел панков, затянутых в чёрную кожу и увешанных цепями… Нам выпало жить в дерьмовую эпоху, а им хочется быть дерьмее самого дерьма“.
Сам он любил позировать в экзотическом виде, закручивая усы двумя стрелками вверх, почти до вытаращенных глаз. Артист в жизни, творец в мастерской, имитатор и провокатор; писатель среди художников, художник среди писателей. Признанный — прежде всего самим собой — гений, а потому заставляющий сомневаться в этом. Тем более что о нём слагали мифы, и первым — он сам.
Вот что пишет филолог-испанист Н.Р. Малиновская:
„Более полувека Дали олицетворял для нашего искусствоведения „разложение буржуазного искусства“. Нисколько не сомневаюсь, что Дали — узнай он об этой формулировке — оценил бы выразительное определение (ведь именно он ввёл в эстетический обиход термин „тухлятина“) и даже, полагаю, авторизовал бы его, как авторизовал прозвище Авидадолларс, „Деньголюб“.
О прозвище мы наслышаны. Как и о том, что Дачи заявился на бал в свою честь, украсив шляпу протухшей селёдкой; сошёл с корабля, таща на голове многометровый хлеб, испечённый ради такого случая; окунул в краску морскую звезду и принародно пустил её ползать по холсту, уверяя, что собравшиеся присутствуют при рождении шедевра. Дошла до нас и информация об аудиенции, данной Хачатуряну, — о танце с саблями, исполненном, в чём мать родила. Балетное искусство семидесятилетнего художника впечатляло, но всё горше становилось оттого, что его судьба — блистательный трагифарс длинною в жизнь, заслонивший подвижническое служение искусству, он стал непременным атрибутом салонной беседы, а его творчество всё отчётливее присваивается масс-культурой“.
Биография Дали — как многих гениев — сосредоточена в творчестве, а не во внешних событиях. Родился в испанском городке Фигерас (Каталония) в семье нотариуса, получив имя Сальвадор Фелипе Хасинто Фарес Дали-и-Доменеч. Учился в католическом колледже, рано начал рисовать, обучаясь в муниципальной художественной школе. В 1921 году поступил в Королевскую академию изящных искусств в Мадриде. Восхищался старыми мастерами, писал о них вдумчивые статьи, в то же время интересуясь новейшими направлениями в живописи. Одним из наиболее близких его друзей стал гениальный поэт Федерико Гарсиа Лорка.
Первая персональная выставка Дали состоялась в 1925 году. На следующий год он посетил Париж, встретился с Пикассо. В 1928 году стал одним из авторов „Каталонского антихудожественного манифеста“, где утверждалось, в частности, что „спортсмен, не тронутый знанием и не ведающий художеств, лучше поймёт современное искусство, чем подслеповатые умники, отягощённые ненужной эрудицией. Для нас Греция жива в чертеже авиационного мотора, в не претендующей на красоту фабричной спортивной ткани…“
Тогда же Дали воспел техническое достижение:
„О фантазия фотографии! Она удачливее и проворнее мутных процессов подсознания!..
О фотография, свободное творчество духа!“
Его выпад против подсознания был вызван, пожалуй, стремлением опровергнуть или преодолеть „Манифест сюрреализма“ французского писателя Андре Бретона, который призывал к величайшей свободе духа, граничащей с безумием, соединению реальности и сновидений в сверхсюрреальность. Согласно его определению, сюрреализм — „чистый психический автоматизм… Диктовка мысли вне всякого контроля со стороны разума“.
В ту пору Сальвадор Дали призывал „раскрыть глаза на простую и волнующую красоту волшебного индустриального мира, красоту техники… Телефон, унитаз с педалью, белый эмалированный холодильник, биде, граммофон — вот предметы, полные истинной и первозданной поэзии!“
Слова его расходились с делом. Он создавал сюрреалистические картины — синтез бреда и яви, сновидений и продуманных фантазий.
В том же 1925 году Дали познакомился с французским писателем Полем Элюаром и его женой Галой (Еленой Дмитриевной Дьяконовой). Написал с другом кинорежиссёром Луисом Буньюэлем сценарий авангардистского фильма „Андалузский пёс“. А на следующий год Гала стала женой Дали, его натурщицей и музой, опекуншей, спасающей художника от депрессии, а также его „коммерческим директором“, банкиром и кассиром (подчас алчным).
Увлечённый фрейдизмом, он вносит в картины эротические символы, сюжеты и ассоциации. В конце 1930 года издал книгу „Зримая женщина“, посвящённую Гале. У него появляется всё больше поклонников. Он организует в разных странах свои выступления и выставки, выполняет живописные и графические работы, сотрудничает с театрами, публикует статьи и книги, оформляет журналы мод…
В 1936 году он создаёт фантасмагорию „Предчувствие Гражданской войны“ — тело, расчленяющее, раздирающее самоё себя. С началом гражданской войны в Испании покидает родину и едет с Галой во Францию, Англию, а затем обосновывается в США. Возвращается в Европу только через 12 лет. Им завладевают религиозно-мистические темы, которые он решает по-своему. Финал жизни Дали был печален и жалок. Когда в 1982 году умерла Гала, он впал в депрессию. Великий актёр-художник ушёл со сцены. Возможно, ему уже нечего было сказать людям…
