Насколько древняя застройка Яковлевского? Судя по прямой улице, по ровным рядам домов, подобная планировка села возникла не ранее XVIII столетия. Древние кучевые планировки, когда избы поселений располагались хаотично, лишь бы поближе к пастбищам и покосам, были не только неудобны для жизни растущего села, но и не мешали разгуляться пожару.
Деревни и села в XVIII веке перестраиваются по строгим геометрическим планам. В основном вдоль улицы фасадами или же продольными сторонами выстраивались порядки домов. В ту пору кучевая хаотичная застройка села Яковлевского сменилась на четкие шеренги домов. Между домами достаточно просторно, и нестрашно селу, если паче чаяния с одним из домов случится беда. Но лучше отогнать из воображения грозные образы красного петуха. Сколько брело по дорогам Руси погорельцев!..
Еще нам встретились солнышки на доме № 58, а вдали виднелся очень симпатичный домик с высокой крышей. Фронтон дома украшали причелины с изящным орнаментом по внутреннему краю доски. Фигурное полотенце свешивалось над небольшим слуховым оконцем, окаймленным веером расходящихся лучей накладных дощечек. Но по угадываемой под тесовой обшивкой легкости сруба можно было понять, что дом не старинный. Наличники окон были исполнены в технике пропиловочной резьбы и выдавали возраст постройки. И действительно, подойдя ближе, мы увидели на доске-ветренице четкие цифры — 1922. Случай редкий.
Пожалуй, нет необходимости в таких датах на каждой избе, ибо один такой датированный топором дом говорит сразу за весь строй изб времени строительства новой, социалистической деревни. Эти-то избы и составляют большую часть домов на селе.
Бывает, не сразу понимаешь, отчего еще издали начинаешь испытывать приязнь к дому. Как будто и ничего особенного, но что-то неуловимое для осознания его облика уже подмечено глазом. И, лишь приблизившись, начинаешь вникать в архитектурный строй народного творения.
Два дома под № 38 и 18 (в порядке нашего прохода по деревенской улице) чуть-чуть отличались от рядовой застройки. Так вот это «чуть-чуть» может сделать обычную постройку произведением народного искусства. Строительные приметы вроде бы не выделяют эти дома из ряда. Невысокий подклет в восемь венцов до окон, но бревна чуть крупнее, чем у других домов на селе. Небольшие окна, но с крупными наличниками с солнечными знаками на лобовой доске. У дома № 18 фронтон рублен из бревен. Совсем на стародавний манер. А дом № 38 немного починялся. У него дощатый фронтон, и покрыт он рубероидом. Правда, и дом № 18 хотя и полностью сохранил патриархальный облик, но вместо теса крыт дранкой, да и курицы кровли (едва ли не единственные в Подмосковье на жилом доме) держат ныне не поток — желоб для сбега дождевых вод, а прогон, с которого начинается укладка дранки вверх.
Но каковы в своей искусной простоте консоли-помочи, поддерживающие вынос фронтона над окнами! Торцы слег прикрыты узорными досками-причелинами. Легкий подзор зубчатой линии, напоминающий ломаную линию вершин дальнего бора, бежит по краям причелин. Поперечная доска фронтона, украшенная тем же мотивом, лишь напоминает о том времени, когда она держала гнет на тесовой кровле.
Сохранилась и композиция традиционной крестьянской трехчастной избы с зимней и летней половинами и хозяйственным двором с кровлей на четыре ската.
В наши дни судьба особенно неблагоприятна к таким домам. Архаичность их внешнего облика тяготит самих хозяев. Вот и на окнах этого дома отчего-то решили заменить седые резные наличники на новые, выбеленные, со скучной накладной порезкой.
И мы пожалели, что нельзя унести с собою обветренные и промытые дождями старинные резные доски коруны и подзора. Как же сохранить художественно исполненный наличник из села Яковлевского, который стал не нужен хозяевам избы? И мы, не жалея пленки, фотографировали его двумя камерами.
Мы покидали Яковлевское. Совсем рядом погромыхивала электричка. Долго ли отсюда до Москвы? Мы видели, как в селе «вывешивали» сруб, заменяя обветшавшие нижние венцы постройки. Дом буквально повис в воздухе. Мощные балки-подпорки удерживали его над землей. Ни домкратов, ни кранов, ни единого хитроумного механизма строительной практики нашего века. Сруб был вывешен настолько логичным и крайне простым способом, что и в голову не могло прийти другое решение.
За околицей Яковлевского ветер гулял по ржаному полю. Кузнечики неумолчно ковали пронзительно синие васильковые цветы. Впереди высокие сосны взметнули кроны над тихим журчанием малой речонки Нерской. Сосновые леса светлы, пахучи. Этот воздух так и хочется паковать в брикеты и везти в Москву. А черники и земляники столько, что просто походя наедаешься лесной ягодой.
Какие-то странные насечки на стволах сосен привлекли наше внимание. Стройный мачтовый лес пестрел белыми надрезами в виде елочек стрелками вниз, а под стрелками были подвешены жестяные конусовидные баночки, напоминающие колпачки гномов. В эти чудные баночки стекал белый сок сосны — живица. Из нее потом получают скипидар, канифоль, что-то еще, крайне нужное для техники, и даже живица является компонентом для приготовления лекарств.
Через два года из этого леса получается отличный строительный материал. В начале книги мы говорили о том, что по старому мудрому плотницкому правилу лес для стройки заготавливают зимой, в пору, когда замер бег сока под корою, когда дрема охватывает оцепеневший под снежными кронами лес. А наши сосны, отдав человеку живицу, готовы для стройки в любое время года. И говорят знающие плотники, что нет лучше этих звонких сухих дерев. Да что там избяной сруб! Из этой звонкой сосны делаются деки для плачущих скрипок.
Незаметно лесной дорогой мы вышли к селу Анциферову. Застройка села напомнила нам ранее виденное село Душоново. Та же долгая улица, не уступающая улице в Яковлевском, и так же, как и в Душонове, на половине пути перпендикулярно к улице отходит другая дорога, короче. В конце малой дороги стоит деревянная без верхов церковь, рубленная где-то в начале нашего века. Весь этот сельский пейзаж мы видим еще с холма, спускаясь к сельской улице.
Нас встретила сень развесистых ив и… ряд заурядных построек. После облика домов в Яковлевском начало улицы в Анциферове не производило впечатления. К тому же рев мотоциклов и сверкание лака «Жигулей» создавали совсем иную обстановку, нежели в тихом, задумчивом Яковлевском.
И когда мы увидели чудом уцелевший наличник с солнечными розетками над заколоченными ставнями окон дома № 51, появилось двоякое чувство. И отнюдь не возникло желание сказать: «Вот прекрасное, его надо сохранить». Разве можно законсервировать целое село только лишь для того, чтобы вызвать умиление у заезжего любителя старины?
Жизнь наступает в своей неистребимой ярости к обновлению. На месте дедовских изб (и это мы не раз видели) встают добротные коттеджи со всеми городскими удобствами. Отчего это на селе нельзя принимать каждодневный душ?! Долго ли, дорого ли подвести совхозу к домам своих тружеников необходимые коммуникации?! Но вот в чем вопрос. Все ли мы делаем, чтобы сохранившиеся ценности народного искусства остались в нашей обновленной жизни, заставляя с душевным трепетом вспомнить искусство стародавнего плотника, древоделя, вырубавшего из обычного бревна предметы житейского обихода?
Так размышляя, мы и подошли к перекрестку улиц села и здесь-то снова встрепенулись при виде необычно выразительного уголка. Высокая изба, объединенная с хозяйственным двором П-образной связью, главенствовала над двумя улицами, а перед нею стояла легкая, стройная звонница. Бечева от набатного колокола туго натянулась на ветру, и казалось, вот-вот сорвется со щеколды и начнет раскачивать язык вестника пожаров и тревог. Так было испокон веков. И эта звонница, и эта изба почти без изменений в своих формах дошли до нашего бурного столетия.
Мы стояли перед без сомнения музейным домом. Вынос высокого рубленого фронтона поддерживали изящные консоли-помочи с легким орнаментом подсечек. Под карнизом фронтона, словно укрываясь от дождя, светились плотницкие солнышки в лобанах наличников.
Изба была поистине высокой. Еще бы, снизу до подзоров окон насчитывалось девять венцов хороших бревен! Высоту избы увеличивал острый клинчатый фронтон. Дранка кровли кое-где исчезла.
Ворота и калитка крестьянской усадьбы напоминали театральные декорации, ибо не было нужды стучать ни в распахнутые ворота, ни в растворенную калитку. Во дворе нас встретило высокое крыльцо. Рядом с крыльцом малая дверь вела в подклет. Прямо-таки северная композиция трехчастной избы.
Постояли мы у заколоченного дома и отошли ни с чем. А звонница стояла удивительная, сделанная из одного ствола раздвоенного дерева. Развилка начиналась с высоты более двух метров. Вряд ли залезет к бечеве и ударит в колокол несмышленый деревенский мальчуган. А выше были набиты перекладины, чтобы можно было подняться к колоколу, точно пожарные лестницы в московских дворах, обшитые снизу досками от озорной детворы.
