— Мать..! Мать..! Мать..! — разносится над пустынными водами, на разные голоса отражается от скал…
— Шухер! Док за бортом! — надо же, спохватились. Ассоциации — те же. Доком, как в уже упомянутом фильме, меня, заглазно, именуют давненько. Человек скотина подражательная. Вот и вырвалось наружу.
— Пи…ец Доку настал! — умудрено-глубокомысленная эпитафия в собственный адрес обескураживает. Хочется возразить, но из ушибленной груди, вместо полноценной отповеди, удается выжать только жалкий писк… Зато пнуть ногой, деревянную обшивку борта, получается лучше. Хе… Довольно звонко. И ещё…
— Бл…!!! — судя по звуку, кто-то несется ко мне, тяжелыми прыжками… Сотрясая палубный настил… Увидели? Услышали? Глянуть? Небеса закрывает тень. Нечеловечески громадная ручища, торчащая из полосатого рукава драной тельняшки, хватает за хилый столбик ограждения… Её владелец склоняется над бортом сверху. Одежду на спине туго сжимает — Ух ты! Ручища, сграбаставшая меня за ворот, видимо для верности, захватила в горсть не только материал комбинезона и рубаху с майкой, но и участок живой кожи под ними. Синяк будет знатный. Рывок! Не слабее, чем в те далекие времена, когда я в секции ДОСААФ прыгал с парашютом. Мама! Едва-едва успел разжать свои занемевшие вокруг скобы пальцы… Крутануло, перевернуло боком, пронесло высоко над леерами ограждения. Затрепыхался в воздухе А ведь — далеко не пушинка. Верных 70 килограммов, однако — держит. Ещё и потряхивает, сволочь! Рисуется же, на публику.
— Вот ваш Док! Куда он, на хрен, денется! — и, словно в подтверждение этих слов, с моей левой ноги наконец-то спадает и веско бухается о палубу одетый на босянку кирзовый сапог. Мокрую пятку холодит ветер. Скрипит натянутая кожа. К счастью, уже не моя. Крепкий комбез достался… Чего держит? Пора бы и перестать. Опять потряхивает. Нет, это просто палуба дрогнула, мы плывем дальше. Повернуть голову…
Ну да, разумеется, против моего малодушного желания скорее ощутить опору под ногами, у старшины Варнакова, куда как веский повод затянуть представление — "Возвращение блудного Дока". Это — женский восторг. Елена откровенно светится счастьем. Ну, да… Такое приключение! Почти целое кораблекрушение, в первый же день плавания! Со спасением утопающих… Остальная толпа зевак откровенно хихикает… Про себя, но видно же. Один не сдержался, захохотал. Обидно. Да-с. Представляю картинку — вставшая на дыбы гигантская горная горилла в поношенной форме морского пехотинца показательно воздела могучей дланью свеже пойманного сухопутного интиллигентишку… Словно кутенка нашкодившего, право слово, за шкирку сцапал. Дергаюсь, пытаюсь вывернуться. Тьфу! Бесполезно, как в тисках. Единственный результат — второй сапог спадает на палубу вслед за первым. Тут уже грохают все хором… А сказать ничего не выходит — грудь сдавило, не продохнуть. Елена прекращает смеяться первой, это дурной признак. Трепыхаюсь из последних сил. Видно, со стороны это смотрится потешно. Рождает новый взрыв хохота. А что? Есть повод веселиться.
Рулевой штурвал крутил — палубу качало,
Дока за борт уронил, будто не бывало…
Стишок потом сочинили. Кстати, радио позывной у Варнакова — "Ирген". По-местному — дух-людоед. Гольдан его так окрестила. И? От более уместного "Кинг-Конг" он отказался. Даже и не знаю, что лучше…
Монументальный детинушка… Первобытное неандертальское чудовище, одинаково легко прыгающее по веткам, скалам и такелажу, наглое и свирепое, как его предки — беглые каторжники. Варнак — это самое и значит в местной России… Разбойник-рецидивист, из категории — "Человека не зарезал — день пропал зря". Тяжелая челюсть, сломанный нос, маленькие, широко расставленные глазки. Буйная щетина, которую берет только опасная бритва, и которая вылезает заново, уже через несколько часов. Даже когда Варнаков стоит по стойке смирно он кажется ссутуленным, поскольку руки висят ниже колен. Легко могу его вообразить на палубе струга Стеньки Разина, или с дубиной на большой дороге. Трудно сказать, что ждало парня с такими данными в Федерации, скорее всего, то же самое — ОПГ. Вышло иначе… Срочная служба. Контракт. И вот — он здесь. С звериной внешностью и болезненной страстью к справедливости по "понятиям" (хотя уголовных наколок нет). С фотографической памятью на лица и на слова, с невероятными пробелами в образовании (сочинителей современной школьной программы я задушил бы собственноручно), дикой силищей и острым своеобразным умом ничего хорошего не ждущего от жизни пещерного человека. Надежда и опора режима…
Нашего предводителя, Вячеслава Соколова, уважает. Елену — тихо боготворит, как чудесную игрушку, случайно доставшуюся в знакомые (и скорее всего, неосознанно любит, без надежды на взаимность), а всех остальных нас — снисходительно терпит. Включая непосредственное начальство. Сильный самостоятельный зверь. Краем глаза видна широченная ухмылка, от уха до уха… Радуется! Совсем по-собачьи, что доставил удовольствие своей "даме сердца". Ох и напрасно! Я эту даму знаю чуть-чуть лучше… Она, твой рыцарский порыв, сейчас использует в корыстных целях. Дергаюсь очередной раз, чуя недоброе… Бесполезно… Хоть ногами пинай. Ждет знак от предмета обожания. Ужо, дождешься! Ага, я так и знал — целит фотоаппаратом. Мигом сориентировалась… Предупредить спасителя об угрозе нет сил, дух перехвачен… Да хоть бы чуть ниже меня опустил, Полифем недоделанный! Ек, мык… Поздно.
— Пых! Ой! Бл..! — полыхнуло. Противно, быть самому себе Кассандрой. Как ожидал — так и случилось. Этот бизон (где они таких лбов понабрали?) от неожиданности меня выронил! А хотел похвалиться, лихой молодецкой удалью… Здравствуй невесомость! Куда лечу — не вижу, в глазах — чернота и круги с искрами…
— Хлоп! Ой! — до палубного настила малость не долетел. Знакомая лапа вслепую хлопнула по спине, жадно сгребла одежку по второму разу (теперь точно вместе со шкурой), рывком дернула обратно. Млять!
— Пых! Эк… Бум! Пых! — а фотовспышка сверкает, беспощадно вбивая в цифровую память жалкое и поучительное зрелище. А ведь почти 170 сантиметров роста во мне есть! Сколько же тогда в этом громиле, что меня держит? Два метра с лишним? Два-десять? Выпусти-ти-те меня отсюда!
— Трах! Крак! — палубу дергает, назад и вбок. Все катятся кувырком… Кажется, мы сели на мель… Из распахнутого люка командирского бокса вздымается к небесам сущая Эйфелева башня матерного морского сквернословия. Начальство объясняет порядок службы подробно. И вот так пошло, каждый день… Плывем!
Теперь ограждения бортов, затянутые маскировочной сеткой, превращены в подобие детского манежа. Захочешь — не укатишься. Теперь за мною постоянный пригляд. Только и слышишь, тихое… Дока кормили? Док тапочки надел? Сапоги отняли, как обувь скользкую и тяжелую — не выплыть, если что. Выдали шлепки из оленьей шкуры, мехом внутрь. Босиком ходить запрещают — типа могу простудиться. Я им маленький? Спасибо, хоть на веревку не привязали… для надежного сбережения. Делать ничего не дают. Сижу — пишу. Днем. Иногда рыбачу… В сумраке клюет хорошо, на свету — заметно хуже. А в темноте… Р-р-р-романтика!
Ночью края люков, ручки, перила, надстройки зловеще горят мертвенными желто-зелеными пятнами фосфорной мази. Вместо лампочек-сигналок… Настоящей! Той, которой, по Конан-Дойлю, разрисовывали несчастную собаку Баскервилей. Почему несчастную? А пробовали фосфорную мазь нюхать? Мерзостный чесночный запах. И вдобавок ядовитая. Однако, для нас — находка. Светит! Ярко. За борт, и в полном мраке, свалиться невозможно. Всё озарено, как новогодняя елка… из лесных гнилушек или… "Летучий Голландец". Интересно, что думают о нас аборигены? Должно же сложиться мнение. В нашей истории никаких легенд о светящемся корабле, на Байкале нет. Мы и сами — легенда. Вместе с пресловутой "платформой-причалом". Вездесущая Елена показывала, на дисплее цифрового фотоаппарата, подборку снимков для разного времени суток. Занятно. Особенно в тумане. Искаженные цвета, рассеянное водяной взвесью зеленоватое мерцание… Примерно так, в дешевых книжках про Чернобыль, рисуют зону радиоактивного заражения. А думаете, чего она вокруг меня вьется? Из сюжета о ночной рыбалке — я, в плаще и с удочкой, в руках голомянка… при свете фосфора, у Елены уже вышел эпичный до жути кадр "Старый сталкер и рыба-мутант". Бл…! Как вспомню, своё первое впечатление, так до сих пор, при виде жареной голомянки, вилка из пальцев выпадает. Талант…
О! Забыл самое главное. "Как вы яхту назовете, так она и поплывет!" Поскольку поименовать "это", для морячков, означало де-факто признать ублюдка родней нормальным судам и даже (свят-свят) кораблям, а оставить без названия — ещё более страшное попирание традиций (суеверны же, как столетние бабки) — то объявили конкурс. Условие — позывной (и только!) должен быть "неназываемым", без надписи на борту, так как борта у сцепки фактически нет. Вытекать из сокровенной сути данного безобразия. Подозреваю, моряки лелеяли надежду, что монстрик, составленный из лихтеров, уйдет в "пробный рейс" безымянным. Наивные! Хе… Позвольте вас приветствовать на борту линкора "Матрас"! Термин "лихтер" для населенного и вполне вооруженного агрегата, гм, переиначили… Не в бровь, а в глаз! Тем более, что 120 мм миномет, в окованной металлом центральной секции, мирному лихтеру — как боевая алебарда у дворника. Хотя судно и рудовоз. О ствол миномета, в итоге, ритуальную бутылку спирта, по ходу "крещения" и разбили. Как компромисс, ибо, не отличить тут носа от кормы. А название… Да что название? Заря ж местного судостроения. Обходимся… В радиообмене — "Матрас" органично звучит. М-м-дя! Зови хоть горшком, только в печь не сажай, ага… На борту названия нет. И не будет. Россыпь лихтеров каждый раз соединяется заново. Модульность, граждане!
