Десятки орлов кружились и кричали вверху; может быть, они удивлялись нашему приходу в их царство и обдумывали, что сделать за это с нами.
Но не одни орлы летали над Чатыр-дагом; летали тут мухи и ба¬бочки, как в садах и на лугах береговых равнин; как они залетели сюда, в эти выси, доступные только орлу? Мы видели с Чатыр-дага и облака, которые собирались на него в стороне; ветер задумывал гнать их на голову великана, и они уже шевелились понемногу, по¬двигаясь вперед. Облака были видны нам совсем не в той проекции, в какой обыкновенно видим мы их снизу, а как-то сбоку, особенно рельефно и, так сказать, материально.
Однако не резон было дожидаться, пока собиравшиеся облака подвинутся на гору. Суруджи очень торопил нас, угрожая серьезною опасностью. В тумане Чатыр-даг чрезвычайно опасен: найти дорогу с него тогда почти невозможно: тропинок нет, только и руководишься окрестностью. Ничего не стоит попасть в провал или кружиться око¬ло одних и тех же утесов. Мы торопились завтракать, доедая послед¬ние путевые запасы; опустошенные бутылки эффектно разбивались об утесы пропасти, куда мы низвергали их. Недоеденное оставили полакомиться орлам. Обратная поездка стоила немалых трудов. Сам суруджи ехал неуверенно и менял иногда направление.
Из опасения ли действительно грозы, или просто из желания воз¬вратиться поскорее домой, он повел нас назад кратчайшим путем. Эта краткость равнялась отсутствию пути. Непривычному трудно бы¬ло сидеть на лошади и еще труднее было верить, что лошадь благо¬получно спустится с крутизны. Вместо следов зато было несчетное множество каменьев. Они сыпались и катились из-под ног лошадей, не прибавляя всадникам особой уверенности. Глядя вниз, сам не ве¬рил, что проедешь, и, совсем тем, спокойно проезжал. Впрочем, большинство смалодушествовало и спешилось. Крымская лошадь об¬наружилась во всем блеске своих достоинств. Она несла на своем хребте тяжкую ношу, как заботливая кормилица, а не как бессловес¬ная скотина. Она ступала каждым копытом с такою внимательною осторожностью, как будто сознавала свою нравственную ответствен¬ность, постигала опасность порученного ей всадника.
Но ума тут мало, необходима еще каменная нога; у нее было четыре таких каменных ноги, где нужно гибких, где нужно недвижи¬мых. Мало того, что они спускали: некоторые из нас скакали с горы, крутой как горб, по грудам сыпучих камней, и ни одна нога не спот¬кнулась на скаку об эти камни. Кто не ездил на Чатыр-даг на горской лошадке, тот откажется верить. Но и на Чатыр-даге нет в других местах такой кручи, таких дебрей, по каким мы теперь спускались. Зато мы выкидывали семь верст. Татарин-проводник не хотел заме¬чать наших затруднений и опасений, он удирал помаленьку вперед своим ходким аяном, заботясь только об одном — скорее приехать. Как ему было войти в наше положение, когда он с ребячества привык считать пустяками все эти прогулки по стремнинам и оврагам. Он знает, что их буйволы постоянно возят с Чатыр-дага в огромных ма¬жарах лес и сено, что такие же мажары они втягивают туда по ка¬менным колеям; что же тут говорить о верховом? Мучительно съез¬жать верхом с крутой горы несколько часов без всяких промежутков; с непривычки, очень больно и досадно. Ламы наши почти плакали от утомления; жар и жажда увеличивали мученье. Какое все почув¬ствовали удовольствие, когда после многих часов нестерпимой тря¬ски, сначала по голым камням и рытвинам, потом по крутым, леси¬стым оврагам, мы выехали, наконец, на большую дорогу. Нельзя было отказать себе в удовольствии отчаянной скачки наперегонки вплоть до самой Алушты. Даже лошади этого хотели. Но еще было приятнее, сбросив свое потное, несколько изломанное тело с потной и усталой лошади, раздеться и броситься в холодную волну всеосвежающего моря и плыть, плыть навстречу плещущим хлябям; и после ночи на голой земле, с седлом под головой, как хорошо было заснуть в све¬жих простынях своей постели… Пещеры, волынка, овцы, чабан с собаками — мерещились мне всю ночь напролет, перепутываясь в безобразно-затейливые сны…
Характер Судакских гор. — Судакское виноделие. — Развалины Сурожа. — Данные для его истории и археологии. — Очерк истории Кафы. — Внутреннее устройство генуэзских колоний. — Турецкое разорение.
Если вы не большой охотник карабкаться по скалам и обрывам и не особенно лихой наездник, то не огорчайтесь необходимостью проехать в Судак почтовой дорогой из Симферополя, вместо перевала верхом из Алушты через дикую горную местность над берегом моря.
Вы оставляете плодородную степь, орошаемую Карасу, в двадцати верстах за Карасубазаром, и со станции Бурундуки сворачиваете направо в горы, которые постоянно провожали вас издали. В половине мая зеленые предгорья Крыма везде очаровательны. Но в феодосийской части гор они особенно свежи и роскошны от обилия горных вод, стекающих в Сиваш целою сетью речек. Два Карасу, или по-русски Карасовки, Булганак, два Эндола, — вот конечные русла этих многочисленных горных ручьев. Долина Мокрого Эндола прежде всего встречает вас после поворота в горы.
Она вьется зеленою змеею через светлую степь до самых Сивашей, мерцающих сквозь туман. Долина Эндола, как все Крымские долины, — сплошная густая поросль садов, под сенью которых бежит узенькая, проворная речка. В эти влажные, цветущие и плодоносные впадины жадно стремится забиться и укрыться от степного зноя, от степной неприютности всякая жизнь: ветла и груша, птица и человек. Человек, как звери, как насекомые, ищет трещин и нор. Обширный и богатый Кишлав, колония болгар, захватил весь горный склон Эндола; ниже него засели в своем Цюрихтале немцы; сейчас возле Кишлава, в притоке Эндола, богатое русское село Салы. Вы проезжаете как раз посредине и подниматесь в лесные горы.
Горы Крыма, зачавшись у Балаклавы отвесными прибрежными стенами, по мере движения на восток все более отступают от моря, все больше захватывают под себя места, насколько ширятся, на столько же плющатся, так что вместо грозного, сплошного хребта, теснящего к морю Южный берег от Байдар до Кикинеиза, за Алуштою до самой Феодосии вы видите только систему разнообразно перепутанных, широко раскинутых гор, среди которых торчат отдельные каменные гребни и скалы. причудливой формы. Характерная Крымская Яйла, Альпы Крыма — эти заоблачные столообразные пастбища — почти исчезают в феодосийской части гор; только Караби-яйла отдельным островом попадается при самом начале феодосийской цепи. Но, потеряв в грандиозности, горы феодосийские, особенно же судакская часть их, много выиграли в прелести и удобствах. Нигде в Крыму нет таких прохладных лесов, таких лесных лугов. Таких сочных и веселых долин, как вокруг Судака. Здесь царство виноградарства, обильного и дешевого. Здесь разводятся не те дорогие, нежные сорта винограда с бальзамическим запахом, с струею, густою как масло, которыми гордится Южный берег: здесь качество вознаграждено количеством. Влажная, поливная почва долин осыпает лозу крупною, водянистою ягодою, которой величина напоминает нашу русскую сливу. Из этой сочной, большой ягоды обильно льется дешевое легкое вино, которое называется судакским и которое распространяется по России в громадном количестве под всевозможными названиями и во всевозможных превращениях. В России вы платите за бутылку этого вина, испорченного сандалом или свинцовым сахаром, по меньшей мере, 1 рубль; в Судаке, в Отузах за это самое вино русский купец заплатит за ведро тот же 1 рубль, иногда и 50 копеек.
Десятина хорошего поливного виноградника дает в Судаке 400–500 ведер, иной добрый куст в одиночку дает ведро. Судите о доходах таких виноградников, когда на ежегодную обработку десятины нужно не более 40–50 рублей. Не мудрено, что целые семьи существуют с одной десятины, и что доходный виноградный сад продается в Судаке от 3000 до 4000 рублей за десятину. Нужно еще сказать, что настоящее положение судакских виноградников в высшей степени стеснительно.
Правильного морского сообщения виноградных долин с торговыми центрами не существует. Пароход заходит в Судак редко, и то только в известное время года. Цены на вино держаться крайне низкие, потому что жители находятся в руках немногих случайных покупателей. Мелкие садовладельцы, которыми кишат долины, действуют сами по себе, без уговора и плана, по русской непривычке действовать сообща.
Таким образом, главный барыш остается в руках скупщиков разного рода. Больше всего помогает сохранению низких цен на вино мохамеданский взгляд татарина. Татары до сих пор еще владеют здесь огромным количеством садов, составляющих их единственный доход. Но они поставлены в безвыходное положение: вина татарин, по закону своему, не смеет ни делать, ни держать, ни пить. Он принужден, во что бы то ни стало, продать свой виноград на корню. Купец получает от татарина вино пря мо из-под тарапана, пока оно еще виноградный сок, а не вино. Ясно, что при таком условии хозяину не много надежды отстоять свою цену. Впрочем, общий недостаток у хозяев оборотного капитала заставляет и русских, и греческих владельцев поступать по примеру татар. Большинство их запродает вино по контрактам на несколько лет вперед, прельщаясь возможностью получить задатки в тяжелые минуты хозяйской деятельности.
