29
Под Корочюном указанным новгородскою летописью (так называемою Первою, изд, 1888 г., стр. 134), надо принимать именно день преподобного Спиридона, епископа тримнеийского, 12-го декабря. Это ясно видно из последующего текста летописной записи, что в ту ночь озеро Ладожское замерзло, но ветер разбил лед («растьрза и вънесе в Волхово»). Причем льдом поломало городской мост и снесло неизвестно куда («без вести») четыре городки (т. е. либо 4 сруба, насыпанных землей и каменьями для укрепления в виде быков или устоев под мостом, либо четыре обыкновенные сваи). Во всяком случае в следующем 1144 году «делаша мост весь через Волхов, по стороне ветхаго, новь весь».
См. «Живописная Россия», изд. Вольфа, где оппонент мой (Филолог. Зап., Воронеж. 1891 г.), увидит, что этот рассказ не мною выдуманная сказка.
Между прочим «чура» у запорожцев и малороссов был нечто в роде мальчиков-оруженосцев доверенных, воспитанников. Так у Богдана Хмельницкого чурой был «Иванец» — впоследствии Ив. Март. Бруховецкий.
Насколько было важно перепахиванье межи или уничтожение пограничных знаков, видно из «Судебника» Ивана Третьего, в котором, как известно, вместо пени Русской Правды впервые узаконено битье кнутом на торгу. «Торговая казнь» ожидала всякого, кто решался уничтожать чужие чурки и заезжал сохой в чужую полосу пахотного поля, наравне с татьбой.
См. «Словарь белоруского наречия» Носовича. Восстановляю эти указания в свою защиту против подозрений, высказанных в «Новороссийском крае» и настойчиво и самоуверенно повторенных (перепечатанных) в «Филологических Воронежских записках».
Впрочем, эта гипербола слишком сильна, особенно для людских плеч, и в живой речи ею злоупотребляют неосновательно: косую сажень исстари принято считать от большого пальца вытянутой левой ноги по диагонали человеческого тела до конца указательного пальца правой руки (или наоборот): тут около трех аршин. Более близкою к правде отчасти окажется маховая сажень раскинутых крестом рук от среднего пальца правой до такового же левой: тут 21 /г аршина. Да ведь и притом, каков сам измеритель ростом.
С переносом ударфния это слово получает двоякое значение: полчи ще значит большой полк, имеющий число людей свыше определенного количества, и по лчище — сильная рать, могучая сила — армия.
Последний женский убор, сорока — некрасивый, был особенно распространен, B. И. Далю еще удалось видеть сороку ценой в десять тысяч рублей.
Следует заметить, что в обычаям московского царского двора в приветах царем подданных существовала разница. Так, напр., желая оказать высокую милость ласковым словом, царь спрашивал светских людей «о здоровье», а духовных «о спасении». Царь Алексей привечал протопопа Аввакума при встрече вопросом: «каково, протопоп, поживаешь?» — и шапку-мурманку бывало приподнимал. А после того все бояре челом да челом: «благослови-де нас, и помолися о нас». Согласно Мышкинскому сборнику, священника исстари приветствовали одним словом: «священствуй!» — Кто возвращался от него с исповеди, того встречали приветом: «поздравляю, избавясь от греховного бремени!» А ему советуется (в Сборнике) отвечать: «Грешен я, опять принимаюсь грешить. О, невоздержность!» и проч.
Известная, даже слишком популярная игра песни, или вернее, сочиненного романса «Вниз по матушке по Волге» с хлопаньем в ладоши сидящих друг против друга на полу, в подражание ударам весел, с атаманом, расхаживающим между рядами и прикладывающим кулак к глазу при разговоре с есаулом о погоне, — доказывает то же стремление к изображению песенного смысла в лицах. К сожалению, излюбленная песня эта — не народная, и самое представление, приделанное к ней — вышло из солдатских казарм по следам «Царя Максимилиана».
Дурным предзнаменованием служат также встречи с девкой, со вдовой, с монахом, вдовцом, холостяком, с пустыми ведрами и т. д.
В купеческих счетах на Волге давно уже значатся «начайные» деньги, стоящие рядом с наволочными и нахлебными. В указанном же примере следую тому же образцу, который указан давно установившимся обычаем, приложенным к слову «завтра» (заутро, завтрие), как существительному среднего рода. Родительный падеж будет, по желанию, или завтрея, или завтрего, или завтрева (не далее до завтрева). А затем дательный — день к вечеру, а работа к завтрему, — к тому же времени можно теперь из Петербурга и в Москву попасть, — к завтрею, завтра, заутру. Когда завтра будет? (винительный) — ответ: никогда. Сегодня не сработаешь — завтреем не возьмешь (творительный). В творительном говорится и так: завтрим, заутром; в предложном, стало быть, о завтрее, о завтрем, о заутре. Вообще у завтра нет конца, между прочим, нет конца и предела той свободе обращения с родным языком простого народа, не стесненного грамматическими правилами, навязанными в школах. Своеволье (если только имеем право так выразиться) доходит до изумительных дерзостей. Укажу на один курьезный пример. Знакомое нам со школьной скамьи из уст учителя русского языка личное местоимение в родительном падеже множественного числа во многих местах, среди мещанского купеческого и крестьянского люда принято за существительное имя и дерзостно склоняется на разные лады, конечно, в значении «не моего, чужого», принадлежащего другим. Говорят: иха, ихо, а потому, ихова, ихой, ихому, иху, ихи, ихим, ихих, ихими. Затем, конечно, по последовательности усвоенного привычкою правила: ихния, ихна, ихно, ихнова, ихному, икну, икни, ихних, ихним, ихными, и т. д. Это, впрочем, то же самое, что «ейный» петербургских кухарок, у которых замечается особенная наклонность уродовать родной язык — говорить: «уседчи», вместо ушел, т. е. в замену прошедшего времени всех залогов глагола говорить причастиями и деепричастиями прошедшего времени.
На Дону, когда сажают каравай в печь, то все собрание держится за лопату; свахи освещают печь и эти свечи, обвитые лентами, на другой день вручаются жениху и невесте пред алтарем. Теперь все это стало там забываться и не везде исполняется.
В. И. Даль в своем Толковом Словаре привел приговор на свадебном пиру, когда вынимают каравай: «Мой каравай в печь перепелкой (небольшой птичкой) из печи коростелкой» (т. е. с припеком, значительно покрупнее). Указан также старинный свадебный чин каравайника, обязанного, во время свадебного домашнего священнослужения, носить каравай.
Такой же заговор применяется и к чуме, во время скотского падежа, и во всех болезненных случаях, где предполагается действие живой злоехидной силы.
А терлик (несомненно монгольское слово) — самая употребительная и обычная одежда удельных князей и московских царей? Кашинский князь пробежал мимо Твери в одном только таком терлике — халате, похожем на узкий кафтан, почти без сборов. Но он был узкий и имел короткие рукава, даже и впоследствии в одеждах московских царей из дома Романовых. (Примеч. С. В. Максимова.)
Вместо аллилуйя говорят еще и «ахинею», что означает тот же вздор, чепуху, бессмыслицу, нелепицу, бредни, чушь, аллу — в прямом значении (по объяснению В. И. Даля) и пошлости, глупости — в переносном.
Другое дело такие выражения, как, например, употребительный в г. Болхове (Орловск. губ.) такой совет: «без козла с узла» — это значит в покупке или при продаже будь решительнее, чтобы другой не подвернулся и из-под носу не унес бы вещь, тебе очень нужную, или сам купец не раздумал бы и не попятился. Попадаются и такие поразительные случаи, как в Архангельске, где поговаривают до сих пор: «день ушел между чаки и ляхи», т. е. и не знаю куда, ни в тех — ни в сех, без дела, ни туда — ни сюда, и не видал, как ушел и в самом деле, как древний киевский князь Святополк Окаянный, про которого говорит летопись, что он «ушел между Чехи и Ляхи», и в Киев больше не возвращался.
Из книги г. Барсова «О причитаниях Северного края».
На нынешнем посуле, по народной поговорке, «что на стуле: посидишь да и встанешь».
