ограниченный гуманным законодательством, во времена Василия Великого был страшнейшим бедствием для должника. Заимодавец имел над ним, так сказать, право жизни и смерти. Он мог уморить его голодной смертью в тюрьме, продать все его имущество, продать его самого, его жену и детей в рабство — словом, имел возможность лишить его самых лучших и дорогих привязанностей человека. Промышлять подобным занятием значило, таким образом, посягать на личность человека, посягать на его свободу и, следовательно, становиться в прямое противоречие с законом любви христианской и даже с простым, естественным чувством человеколюбия. Поэтому в Священном Писании порок этот весьма строго порицается. Пророк Иезекииль полагает в числе самых тяжких грехов брать
лихву и избыток (Иез. 22:12). Закон ясно говорит:
да не даси в лихву брату твоему и ближнему твоему (Втор. 23:19). Псалмопевец, изображая город, исполненный
беззакония и пререкания, говорит о нем:
не оскуде от стогн его лихва и лесть (Пс. 54:12). И в четырнадцатом псалме также отличительной чертой человеческого совершенства Пророк ставит доброе свойство не брать лихвы:
сребра своего не даде в лихву.
Святой Василий Великий, все свои богатые дарования и всю силу своего красноречия употреблявший на то, чтобы направить жизнь своих пасомых по духу истинной христианской любви, не мог, конечно, равнодушно видеть существование этого страшного порока среди своей паствы. Понятно поэтому его сильное негодование против этого зла, негодование, которое так ясно отражается во всем его «Слове на ростовщиков». Здесь он громит своим сильным обличением как тех, которые, по слабости ли своей или по пристрастию к роскошной жизни входя в долги, лишают себя спокойствия душевного, лишают даже самого дорогого свойства человеческого — свободы, так равно и тех, которые пользуются слабостью или бедностью своего ближнего и извлекают для себя из несчастий убогого доход и обогащение.
Мы предлагаем здесь в кратких чертах содержание этого Слова, чтобы дать читателю некоторое понятие о другой стороне проповеднической деятельности св. Василия Великого, которая должна подлежать нашему рассмотрению. Доселе мы видели в св. Василии учителя, который, изъясняя своим слушателям слова Писания, выводит из них нравственные правила, по которым они должны устроять и располагать свою жизнь. Но этим одним деятельность пастыря-проповедника не ограничивается. Он должен еще наблюдать, чтобы преподанные им правила сделались действительно правилами жизни его пасомых, то есть чтобы пасомые не только их знали, но исполняли бы и на деле. В этом случае пастырь-проповедник, если встречает в своей пастве уклонения от идеала нравственно-христианской жизни, является судьей и обличителем пороков. Эта-то, если можно так сказать, нравообличительная сторона пастырско-проповеднической деятельности св. Василия Великого и должна подлежать теперь нашему рассмотрению. В Словах его на разные случаи мы встретим немало Слов нравственно-обличительного характера, которые дадут нам ясное, полное и отчетливое представление об этой критической стороне его проповеднической деятельности. Среди же изъяснительных его Бесед Беседа на окончание четырнадцатого псалма, или «Слово на ростовщиков», есть единственная Беседа с подобным характером. Поэтому мы представляем здесь содержание этой Беседы. Она введет нас в новую, еще не рассмотренную нами область проповеднических трудов св. Василия Великого — область живую, имеющую непосредственное отношение к жизни его пасомых.
Беседе предпосылается краткое вступление, в котором проповедник на основании слов Священного Писания доказывает, что лихва и рост суть пороки самые тяжкие и нетерпимые в человеке-христианине. Вслед за вступлением представляется трагическая картина, в которой действующие лица — богач-ростовщик и бедняк, просящий денег. Богач смотрит на бедняка как на жертву, с которой он хочет взять побольше прибыли, долго отказывается неимением денег и потом с радостью ссужает ими, лишь только бедняк упомянет о росте и процентах. Изображение и описание этой сцены в высшей степени живописно, наглядно и вполне согласно с действительностью, каковым характером отличаются вообще все изображения пороков, встречающиеся в проповедях св. Василия Великого. «Сребролюбец, — говорит он, — видя, что человек, борющийся с нуждою, просит у колен его, не хочет сжалиться над поступающим вопреки своему достоинству, не думает о единстве природы, не склоняется на просьбы, но стоит непреклонен и неумолим, не уступает мольбам, не трогается слезами, продолжает отказывать, божится и заклинает сам себя, что у него вовсе нет денег, что он сам ищет человека, у кого бы занять; и эту ложь утверждает клятвою, своим бесчеловечием приобретая себе недобрую покупку — клятвопреступление. А как скоро просящий взаймы упомянет о росте и поименует залоги, тотчас, понизив брови, улыбнется, иногда припомянет о дружбе своей с отцом его, назовет его своим знакомым и приятелем и скажет: „Посмотрим, нет ли где сбереженного серебра. Есть у меня, правда, залог одного приятеля, положенный ко мне для приращения, но приятель назначил за него обременительный рост; впрочем, я сбавлю что-нибудь и отдам с меньшим ростом“. Прибегая к таким выдумкам и такими речами обольщая и заманивая бедного, берет с него письменное обязательство и, при обременительном убожестве, отняв у него даже свободу, оставляет его». [867] Такое бесчеловечное отношение к нуждам ближнего, невозмутимая холодность и жестокость и даже как будто самодовольное услаждение его унижением и несчастием должны возмутить и покоробить нравственное чувство всякого человека. Бедняк просит хлеба, а ему дают камень; он ищет врачевства, а ему подносят яду; он хочет поправить свое состояние, а из его бедности делают доходную статью. «Скажи мне, — спрашивает св. Василий ростовщика, — денег ли и прибыли ищешь ты у бедного? Если бы он мог обогатить тебя, то чего бы стал просить у дверей твоих? Он пришел за помощью, а нашел врага; он искал врачевства, а в руки дан ему яд. Надлежало облегчить убожество человека, а ты увеличиваешь нужду, стараясь отнять и последнее у неимущего». Бедность и нищета составляют, таким образом, для ростовщика богатую и роскошную ниву, с которой он, ничего не посеяв, хочет собирать и действительно собирает обильную жатву. «И как земледельцы, — продолжает проповедник, — молят дождя для приумножения семян, так и ты желаешь людям скудости и убожества, чтобы деньги твои приносили тебе прибыль. Или не знаешь, что ты более приращаешь грехи свои, нежели умножаешь богатство придуманным ростом?» [868] Такова ослепляющая человека сила страсти. Богач-ростовщик действительно и не хочет видеть, и не видит нравственного вреда для самого себя от своего поведения. Не видит он также страданий бедности; не видит тех бессонных ночей, которые проводит бедняк, размышляя о средствах к прокормлению своей семьи, не хочет знать тех нравственных мучений, которые испытывает он, решаясь на заем, то есть решаясь расстаться со своей самостоятельностью и свободой, со своим семейством и отдать все
