свидетельство от приходских священников о неспособности к труду, или об особой нужде просителя, выдавалась ещё добавочная сумма. В последний год по распоряжению начальства раздача милостыни стала производиться два раза в неделю, во избежание постоянного пребывания нищих в монастыре и впоследствии этого и частых случаев кражи. Когда мне пришлось рассказать Батюшке про одну попытку покражи нищею девочкою, Батюшка задумчиво и со скорбью в голосе сказал: «Нужда»!
К Рождеству и к Пасхе Батюшка получал целые кипы писем и открыток с просьбой о пособии к празднику. На каждое из них старец отвечал кратким приветствием с праздником, преподаянием мира и благословения и вложением денежной лепты. Однажды за болезнью письмоводителя Батюшка поручил мне надписать адреса на конвертах со своими ответами на эти письма и дал мне для этого большую пачку полученных им открыток с указанием адресов. Я обратил внимание батюшки на то, что многие письма были написаны одною и тою же рукою. Батюшка, весело смеясь, сказал: да они все одной рукой написаны! А потом ласково и снисходительно прибавил: «Уж Бог с ними, они — беднота»!
По двунадесятым праздникам Батюшка служил обедню в монастыре, принимая участие в соборной службе поздней литургии. С какою радостью, бывало, ждёшь торжественной минуты, когда, разоблачившись по окончании обедни, светлый, улыбающийся, сияющий неземною благодатною радостью от таинственного общения с любимым Господом — из боковой двери левого придела собора показывался батюшка! Монашествующие обоего пола, и мирские всякого звания и положения густой толпой окружали святого Старца, стараясь получить его благословение, поздравить с праздником, поднести просфорочку, вынутую о его здравии…»
Такой трогательной и умилительной всенародной любовью был окружён о. Иосиф, как знак признательности и благодарности за его молитвенные труды.
Преподобный Варсонофий Оптинский, который исповедывал и причащал Старца во время Его предсмертной болезни
Болезнь и праведная кончина
С 1905 года Старец стал как-то особенно часто прихварывать и, видимо, ослабевал телесно, но духом был всё также бодр и весел. Силы ему изменяли настолько, что он не мог уже исполнять должность скитоначальника и, после серьёзной и опасной болезни, перенесённой им в мае этого года, он просил об увольнении его на покой. Затем он принужден был отказаться и от духовничества, которое особенно изнуряло его. «Мне труднее всего исповедовать, — говорил старец, — потому, что это дело неотложное, — хоть умирай, да исповедуй». Преданные старцу лица, конечно, приняли это с большой скорбью, но с другой стороны, любя и храня старца, безропотно подчинились этой необходимости. Но духовная связь детей со своим отцом не прекратилась. По-прежнему братия шла к нему со своими скорбями и недоумениями, также несли они и инокини женских обителей к этому опытному духовному врачу свои больные души, открывали ему тайники своего сердца, все помыслы, искушения, свои раны греховные. И любвеобильный старец никому не отказывал — он терпеливо всё выслушивал, кротко наставлял в терпении всего находящего; часто одной его ангельской улыбки было достаточно, чтобы уныние и ожесточение рассеялось бесследно.
Последний раз Батюшка служил на Успение 1905 года, а с 16-го августа начал жаловаться на слабость, которая не покидала батюшку всю осень, то усиливаясь, то уменьшаясь. 9-го октября, под память батюшки о. Амвросия, Батюшка почувствовал себя плохо, так что не мог принимать посетителей и исповедывать готовившихся ко дню кончины Батюшки о. Амвросия многих Шамординских сестёр, но потом дня через два начал опять принимать, несмотря на слабость.
В ночь на 24-ое октября батюшка так ослабел от переутомления, что едва не умер; его особоровали ночью же и приобщили Св. Таин. Приглашенный на другой день доктор нашел сильное переутомление на почве страшного малокровия, но утешил нас словами, что «у батюшки сердце как у молодого», предписал полный отдых в течение продолжительного времени и улучшение питания.
С этих пор батюшка не мог исповедовать такое количество народу и Шамординских сестёр передал духовнику. А братий ещё с полгода продолжал исповедовать сам. Но в апреле 1906 года Батюшка заболел вторично сильною инфлуенцией и с падением температуры на 9-й день болезни так ослабел, что сделано было распоряжение пускать прощаться братий и всех желавших. Приехавший вечером Козельский доктор велел прекратить прощание, сказав, что Батюшка, хотя и очень слаб, но сердце у него хорошее и, если предоставится ему полный покой и начнётся подкрепление пищей (которую батюшка не вкушал в течение 8 дней), то есть ещё надежда на выздоровление.
Прощание прекратили, хибарку заперли, и батюшка начал, хотя и медленно, выздоравливать. Только через месяц, 28-го мая, батюшка первый раз вышел к народу на благословение в хибарку. Никогда не забыть этого радостного выхода! Когда батюшка, исхудалый, но веселенький, озарённый своей чудной улыбкой, показался в дверях, опираясь на палочку, все мы одновременно ясно поняли, что он поистине воскрес из мёртвых, и каким благодарным чувством к Господу переполнились сердца присутствующих при виде этой явной милости Божией.
И ещё раз Господь помиловал нас, ещё раз сохранил дорогую всем жизнь Старца. Это было в феврале 1909 года, когда Батюшку постигла третья опасная болезнь, настолько серьёзная и мучительная, что выписан был из Москвы доктор. И на этот раз Московский доктор удивлялся хорошему состоянию батюшкиного сердца в такие преклонные лета. Батюшка мне после сам говорил, что это от того, что он смолоду никогда не пил вина и не принимал никаких лекарств, кроме гомеопатии.
После каждой из этих тяжёлых болезней Батюшка говорил: «Вот — совсем должен был умереть, да вымолили»!
Настал 1911 год… Везде жизнь шла своим чередом. Старец был слаб, чувствовал недомогание, но не оставлял своего подвига. В феврале месяце в Шамординской Пустыни случилось событие, сильно отразившееся на его здоровье. Скончалась неожиданно настоятельница этой обители игуменья Екатерина. Чрезвычайно умная и развитая, обладавшая высотой и благородством характера, она отличалась истинным монашеством. Преданная и близкая ученица старца Амвросия, она с тою же полнотою веры относилась и к его преемнику, и старец Иосиф был вполне покоен за обитель, зная, что она находится в верных и хороших руках, и потому её кончина была для старца большим огорчением. Кроме того, сразу усилился приток дел, вопросов, забот, и измождённый старец слёг. В половине Великого поста он окреп настолько, что мог опять принимать. И всю Страстную неделю был особенно бодр и энергичен. Замечая его необыкновенно радостное настроение, окружающие невольно приходили к мысли, что ему было какое-нибудь благодатное видение.
Первые два дня Пасхи старец принимал всю братию и