В этот момент мне показалось, что стена, разделяющая Младена от «Интенсива», была не толще паутины. Я не мог упустить этот шанс.
— Младен, пойдем на «Интенсив»!
Он снова улыбнулся. В этой улыбке затаились печальная мудрость от осознания себя и намек на воспоминание о когда-то давно упущенном им последнем шансе:
— Я признателен тебе за беспокойство, но моя цель заключается в чем-то другом. Помочь тебе осознать то, что с тобой происходит, — он взял паузу, после которой добавил: — Чем я сейчас и занимаюсь.
— Но как это может быть тебе под силу, когда ты сам не прошел через эти вещи? — Мой голос стал громче, раздражительнее и напряженнее, так как он не принимал очевидное.
— Ну, как-нибудь, да могу, — сказал он смиренно. Склонив голову, он посмотрел в окно. Над высокими зданиями парила стая голубей. Их всех развели неподалеку. Во многих дворах стояли голубятни с породистыми птицами, чьи хозяева сидели часами на траве, попивая сливовицу и наблюдая за полетами стай. К началу лета у некоторых из них от солнца загорала только половина лица, та самая, которая бывала обращена к солнцу, когда они поднимали лицо к небу, наблюдая за полетом птиц. Птицы в сером небе словно что-то пробудили в памяти Младена, и он сказал: — Видишь этих голубей? У покойного дяди Манойло не было своей стаи, но он был Знатоком с большой буквы. Когда первый голубь взлетал высоко в небо, он мог безошибочно определить, был ли это настоящий летун или изгой. Такое трудно поддается объяснению словами... Во время беседы с человеком, поплававшим в наших морях, я стал бдительным охотником за всеми тонкостями его переживаний, наблюдая за каждым внутренним его содроганием. Возможно, я тебе оказываю медвежью услугу, рассказывая про такое, но я никогда еще не совершал ошибки.
Он говорил убедительно и, возможно, был прав. Младен упускал возможности в собственной жизни, но обладал настоящей внутренней силой, подталкивая остальных к осуществлению того, что искали они в жизни. Его лицо вдруг растянулось в улыбку, которая на этот раз была беспечальной, придавая ему отроческую невинность. Он как будто сбросил тридцать лет:
— Мой дорогой Боги, когда ты родился, ты плакал, а все вокруг тебя улыбались. Просто следуй за своей целью в жизни, и, когда она подойдет к концу, ты сможешь спокойно и с улыбкой закрыть глаза, а остальные будут оплакивать тебя.
— Младен, спасибо от всего сердца, — сказал я, вставая из-за стола. — Мне ее стоит прочесть? — показал я на книгу Кэмпбелла.
Он покачал головой.
— Нет необходимости, ты сейчас пишешь ее сам.
– 29 –
Я осторожно укладывал свои вещи: белые тренировочные брюки, три пары нижних рубашек и три пары носков. Вся эта одежда мне была нужна на «Интенсиве», поскольку там нельзя было помыться, а во время духовных усилий я потел точно так же, как береговой рабочий, таскающий мешки. Я взял с собой записную книжку с именами участников, пару ручек, две кассеты с записью ударов в гонг и два магнитофона. Я боялся, что что-нибудь из этих вещей может сломаться, поэтому взял всего по паре.
В то же утро Мучи и еще двое участников тренинга принесли в дом еду. Я несколько раз проверял по списку, все ли было на месте: выбранные из многих книг рассказы, одним из которых я открывал «Интенсив», книга с короткими дзенскими историями и коллекция суфийских мудростей, которые должны были вдохновить участников во время коротких перерывов между диадами. По комнате ходил из стороны в сторону Ненад в надежде услышать от меня что-то важное. Его живот и руки неприятно дрожали, вызывая у него самого резкие вспышки истерического смеха или внезапного раздражения. Прозвонил дверной звонок, и через мгновение от двери донесся голос Лидии:
— Пришел твой друг.
Это был Мучи.
— Я пришел забрать тебя и Ненада.
— Я же сказал, что не нужно. Мы поедем на такси.
— Но мне же по пути. Зачем брать такси?
Он кружил вокруг меня, как какая-то мясная муха, от которой невозможно было просто так отмахнуться. Я подозревал, что он снова создаст проблемы на «Интенсиве»: обесценит партнеров и окружающих участников, завопит при виде новоиспеченного просветленного и попытается изо всех сил захватить мое внимание и вызвать сострадание. Ему удалось действительно меня удивить после первого «Интенсива»: «Боги, больше всего на свете я хочу стать Мастером и вести „Интенсивы“. Я осознал, что в этом заключается моя цель в жизни. Я прошу тебя обучить меня». Боже мой, и такой человек будет Мастером?! Да я бы не позволил ему охранять и пару овец, нарисованных на бумаге. Я сдерживал бурлящие внутри меня слова.
— Пойдем, выпьем кофе, — сказал я. Я хотел появиться в Доме учителя в самый последний момент, когда участники уже будут проварены до костей. Отправив вперед Ненада и Мучи, я долго расплачивался в приемной за три дня аренды помещения. А затем, когда входил в комнату, внимательно наблюдал за происходящим. Кто-то сидел на кроватях и креслах, кто-то — на полу. Пришло двадцать четыре участника, но их казалось больше. Комнату наполнили бледные лица, внимательно смотревшие на меня. Большую часть пришедших составляли участники прошлого «Интенсива», но они беспокоились не меньше новичков. Я сел в кресло и, сделав глоток воды, сказал:
— Приступим.
Я вкратце объяснил правила «Интенсива», подробно остановившись на технике и проблемах, с которыми столкнутся участники на пути к просветлению. Когда я начал рассказывать о прямом переживании Истины, мой голос задрожал, а на лицах участников первого «Интенсива» выступили слезы. Я ощущал сильное возбуждение, которое преследовало меня с момента пребывания в ашраме Йогендры в Санта-Барбаре, убежденный, что Истина — самое ценное, что есть на Земле, чему нет равных на этой планете.
В конце выступления наступила долгая пауза. Я сдерживал себя, сгорая от желания рассказать что-нибудь еще и окидывая взором каждого из участников. Ненад смотрел на меня с серьезным выражением лица, которого я раньше не замечал, будто он повзрослел за последние тридцать минут. Наконец я произнес:
— Не забывайте. Сама судьба назначила нам встречу здесь, в этот вечер. Воспользуйтесь возможностью. Засыпайте с мыслью о своем коане!
В течение первого дня я опять столкнулся с явлением параллельных зеркал. То, что происходило внутри меня, отражалось на группе, вытесняя процесс, при котором их мысли и чувства влияли на меня. После третьей диады такое ощущение исчезло. Многие участники во время разговора, охваченные сильными чувствами, считали ошибкой прийти сюда. Такого же мнения были и участники первого «Интенсива». Они сравнивали этот «Интенсив» с первым, где все было в его пользу. Я пытался выяснить причину такого мнения. Они сравнивали два совершенно разных периода: действующий, во время которого они сражались, извиваясь, как крепко сжатые пальцами черви, и конец первого «Интенсива», где все было прекрасно и замечательно, где энергия била через край, а все они разрывались от любви.
В то, что я научусь любить этих людей во время «Интенсива», было трудно поверить. Я проявлял нетерпение, мне хотелось побыть одному, удалиться из этой комнаты, в которой начало попахивать потом и вонью от слюны, высыхающей вокруг их ртов. Такой запах характерен для людей, находящихся в центре духовного кризиса, пациентов, страдающих от тяжелой депрессии, и людей, чье терпение и нервы сдали. Этот запах напоминал мне гнилые яблоки. Я был удивлен самим собой — где я раздобыл эту стабильность, настойчивость упрямого осла, которых мне всегда не хватало в остальных аспектах жизни? Не стоило думать об окончании «Интенсива», где вовсю сияли лица и любовь. В этом заключалась суть игры Истины. Пока все в кризисе, мысли о скоротечности и нереальности этого процесса не приносят никакой пользы. По окончании «Интенсива» прежнее страдание начинает выглядеть, как откровенная иллюзия какого-нибудь мага-любителя. Я понимал, что буду страдать до самого закрытия «Интенсива», начало и окончание которого будут сопровождаться моими полетами на крылатом коне воодушевления. Я знал, что по окончании обниму себя и весь остальной мир, сожму в объятиях и поцелую все это лучшей частью своего существа. Нет большего счастья, чем увидеть человека, оторвавшегося от паутины лжи и слившегося с Истиной. Одно такое Просветление было куда более ценной наградой для Мастера, чем целая жизнь, наполненная изумлением и сомнением. Тем не менее, такая идея не срабатывала на тот момент — я едва мог выносить как себя, так и их.
Меня все более и более настораживал и раздражал Мучи. Он постоянно приставал к партнерам. Будучи активным, он болтал, суетился и смотрел по сторонам широко открытыми глазами. Как только в паре он становился пассивным, то закрывал глаза во время речи другого партнера и просто дремал. Сквозь сжатые зубы я уже предупреждал его по этому поводу, но этому скверному созданию требовалось куда более сильное лекарство. Я встал перед ним и на протяжении некоторого времени через каждые пару секунд делал ему предупреждения:
