[Они] возникают из глубинного источника, не сотворенного сознанием и не находящегося пол его контролем. В древней мифологии эти силы именовались мана или духи, демоны и боги. Сегодня они также активны, как и когда-либо прежде. Если они соответствуют нашим желаниям, мы называем их счастливыми предзнаменованиями или предчувствиями, импульсами — "что-то как бы кольнуло" — и полностью на них полагаемся, будучи весьма сообразительными. Если же они направлены против нас, то мы говорим, что это просто несчастливая звезда, или неудача, или что какие-то люди настроены против нас, или же, что причина наших несчастий лежит, должно быть, в какой-то патологии [невроз]. Единственная вещь, которую мы упорно не хотим признать, — это то, что мы зависимы от «сил», которые находятся вне нашего контроля. [52]
Мы не можем узреть сам архетип или динамический фактор, как таковой, но можно распознать его с помощью эффектов и репрезентаций, которые он вызывает, точно так же, как мы распознаем инстинкт вить гнезда через поведение птиц, строящих эти гнезда.
Одним из примеров архетипической привычки или рутины является герой. В своей книге "Герой с тысячью лиц" Джозеф Кэмпбелл показывает нам, что мифологические герои весьма различаются по своим особенностям, однако всегда соответствуют основной символической модели (паттерну) поведения общему во всем мире (в широком смысле, это паттерн ухода, инициации (посвящения) и испытания, получение-овладение "сокровища, которое трудно добыть", и возвращение). Снова и снова мы сталкиваемся с теми же самыми деталями "чудесного и простого рождения героя, раннего проявления его сверхчеловеческой силы, быстрого возвышения до заметного положения в окружающем мире, получения власти или силы, триумфальной борьбы с силами зла, подверженности гордыне (грех гордости — hibris) и падения в результате предательства или «героической» жертвы, завершающейся гибелью героя".[53] В силу нашей архетипической предрасположенности продуцировать героические образы и переживать их, как составляющие авторитарное и нуминозное (божественное) содержание, мы способны к переживанию героического в другом человеке и говорим о своем собственном "поклонении герою". Поведение другого человека не выходит за пределы человеческих возможностей, однако, в силу присутствия архетипа героя, мы наделяем данное лицо качествами, присущими сверхличной богоподобной силе. В такой модели человеческой реакции мы постигаем сам архетип на фоне, образуемом под влиянием наших личных чувств и восприятий. Сходным образом, архетипический образ героя со всей его нуминозной сущностью и оснасткой констеллируется (приобретает форму) в сновидениях и фантазиях и тогда, когда мы оказываемся в экстремальных ситуациях, требующих от нас полной отдачи сил. Героические устремления, сновидения и идолы у разных людей различны, равно как они различны и в разных культурах, но сама героическая тенденция остается неизменной.
Прекрасной иллюстрацией косных (неизменных, рутинных) составляющих комплекса является сказка Братьев Гримм "Йоринда и Йорингель". Ее текст воспроизводится здесь:
Воспроизводится по тексту: Сказки Братьев Гримм. Художественная литература, 1978. Пер. Г. Петникова.
Стоял когда-то в большом и густом лесу старый замок, и жила в том замке только одна старуха, и была она самая большая колдунья. Днем превращалась она в кошку или ночную сову, а вечером принимала опять свой прежний человеческий вид. Она умела приманивать всяких зверей и птиц, убивала их, варила и жарила себе на еду. Если кто подходил на сто шагов к этому замку, тот останавливался как вкопанный и не мог сдвинуться с места, пока она не снимала с него заклятья: а если входила в тот заколдованный круг невинная девушка, колдунья обращала ее в птицу, запирала в клетку и уносила в одну из комнат замка. Так собрала она в замке целых семь тысяч клеток с разными диковинными птицами.
А жила-была в ту пору девушка и звали ее Йориндой, и была она прекрасней всех остальных девушек на свете. Посватался за нее такой же прекрасный юноша, звали его Йорингель, и это были предбрачные дни, — и, весело радостно было им вместе.
И вот, чтобы поговорить наедине, пошли они раз погулять в лес.
— Только смотри, — говорит ей Йорингель, — к замку близко не подходи.
А вечер был хороший, ярко светило солнце сквозь деревья в темную лесную зелень, и жалобно пела горлинка над старыми буками.
Йоринда несколько раз принималась плакать, потом села она на солнышке и пригорюнилась. Йорингелю тоже стало грустно. И были они так печальны, будто предстояла им близкая смерть. Они оглянулись — видят, что заблудились, не знают, как найти им теперь дорогу домой. А солнце еще не зашло за горы, но скрылось уже наполовину за вершинами.
Глянул Йорингель сквозь заросль лесную, видит — стоят перед ними уже близко-близко старые стены замка. Испугался он и стало ему до смерти страшно. А Йоринда запела:
Как птичка красногрудая все жалобно поет,
Про гибель неминучую все голубку поет,
Так жалобно, все жалобно,
Тю-вить, тю-вить, тех-тех!
Посмотрел Йорингель на Йоринду и видит — обернулась она соловьем, который пел свое "тю-вить, тю-вить".
Ночная сова с горящими глазами трижды облетела вокруг соловья и трижды ухнула: «угу-угу-угу». И не мог Йорингель сдвинуться с места, стоял точно вкопанный — ни плакать, ни слова молвить, ни рукой пошевельнуть, ни ногой двинуть. Вот закатилось и солнце. Улетела сова в лесную чащу, и вышла тотчас оттуда горбатая старуха, желтая да худая; большие красные глазища, нос крючком до самого подбородка. Проворчала она что-то себе под нос, поймала соловья и унесла с собой на руке. И слова вымолвить не мог Йорингель, и с места не сойти ему было: пропал соловей. Вернулась, наконец, старуха и говорит глухим голосом:
— Прощай, Захиэль! Как глянет месяц в клеточку, ты развяжись — и прощай.
Освободился от чар Йорингель. Упал он перед старухою на колени, взмолился, чтобы вернула она ему назад Йоринду.
Но старуха ответила:
— Никогда тебе больше не видать Йоринды, — и ушла.
Он кричал, горько плакал и горевал, но все было понапрасну. "Ах, что же мне делать теперь?" — И ушел Йорингель оттуда и попал, наконец, в какую-то чужую деревню; там долгое время он пас овец. Он часто бродил вокруг замка, но близко к нему никогда не подходил. И вот приснился ему сон, будто нашел он алый цветок, а в середине его большую, прекрасную жемчужину. Цветок он сорвал и пошел с ним к замку, и к чему он ни прикасался тем цветком, все освобождалось от злых чар; и приснилось ему еще, что и Йоринду он нашел благодаря тому же цветку.
Проснулся он утром и стал искать по полям и горам, не найдется ли где такой цветок. Он все искал, и на девятый день нашел на рассвете алый цветок. И лежала внутри цветка большая росинка — такая большая, словно жемчужина. Пошел он с этим цветком, и он шел целый день и целую ночь, в сторону замка. Он подошел к нему на сто шагов, и никто его не остановил, и вот подошел он к самым воротам. Сильно обрадовался Йорингель, прикоснулся цветком к воротам — и распахнулись они перед ним. Вошел он, идет через двор, прислушивается, не слыхать ли где птичьего пения; и услышал он вдруг птичьи голоса. Он отправился дальше и нашел зал, а в нем колдунью, и увидел, что она кормит птиц в своих семи тысячах клеток. Как увидела она Йорингеля, рассердилась, сильно разгневалась, стала браниться, плевать на него ядом и желчью, ну а подступиться к нему и на два шага была не в силах. А он на нее и не смотрит, идет себе по залу, осматривает клетки с птицами; и видит он много сотен соловьев в клетках, но как найти ему свою Йоринду?
Присматривается он и замечает, что старуха тайком достает одну клеточку с птицей и несет ее к двери. Мигом прыгнул он за нею, дотронулся цветком до клеточки и до старухи-колдуньи, — тут потеряла она свою колдовскую силу, и вот явилась перед ним Иоринда; она бросилась к нему на шее, и была она такая же красивая, как и прежде. И он обратил тогда и всех остальных птиц в девушек и воротился домой со своей Йориндой, и жили они счастливо долгие-долгие годы. [54]
В этой сказке колдунья предстает в образе автономного негативного комплекса, обладающего способностью заманивать юные девичьи души (или души юношей, если бы мы интерпретировали сказку с маскулинной точки зрения). Колдунья воплощает динамически организованный фактор — архетип — в ядре этого комплекса. Замок, с другой стороны, отражает структуру и порядок, равно как и строгость, устойчивость и идею защищенности комплекса как такового. Комплекс имеет сферу влияния; по мере приближения к нему, мы попадаем под его чары (воздействие). Степень воздействия комплекса (50 шагов, 100 или 500) зависит от частоты и интенсивности проявления внешнего фактора, его образующего (констеллирующего), и от индивидуальной способности или неспособности сталкиваться с конфликтами и страданием и переносить их. Например, если мать оставляет своего ребенка без всяких объяснений, то отношение ребенка к женщинам и его самооценка пострадают больше, чем это могло бы произойти, если бы она попросту находилась от него вдалеке по причине ее других обязательств, но при этом присутствуя эмоционально и тем самым поддерживая. Интенсивность комплекса, однако, зависит не только от таких наблюдаемых личных факторов, но также и от факторов архетипических — другими словами, от того, что делает детское воображение с переживанием потери.
