— Спасибо тебе, моя нежная радость. Ты не представляешь, сколь много для меня значит твое переживание. Ты — самое лучшее, что случилось со мной за всю мою жизнь.
— Спасибо. До этого я стыдился признаться кому-то в своей любви, расценивал это как хвастовство... а теперь я могу громко прокричать об этом всему миру.
Просветление — заразное переживание. Тем вечером в последней диаде четверо участников стали просветленными.
– 30 –
Молчание — одно из четырех герметических достоинств и, по некоторому мнению — самое ценное. На этот раз я не мог молчать. Тем вечером, когда мы с Ненадом пришли домой, я написал длинное письмо Питеру. Я так подробно расписал ему произошедшие на «Интенсиве» события, что казалось, будто все мое волнение вылилось на бумагу. Я признался, что по возращении из Чикаго я неоправданно обвинил его в допущении ошибок в своем учении, видениях и моей инициации. Я думал, что он своим ответом выразит снисходительное отношение к блудному сыну, который преклонился перед ним и признал свою ошибку. Тем не менее, в его письме не было ни малейшего намека на интуитивную или исключительную смелость его суждения.
Дорогой Живо!
Известие о том, что тебе удалось оказаться в личине Айваза, пусть и ненадолго, принесло мне огромное удовольствие.
Я знал уже с первой нашей встречи, что тебе удастся отождествиться с ним, и что такое открытие его в себе поможет тебе выразить подлинную натуру Айваза. Твоя нерешительность принять себя таким, какой есть, была простым отражением сомнения, появляющегося обычно перед огромной ответственностью, которую несет такое сознание, — ответственность за других, которые будут слетаться к тебе, как ночные бабочки на свет. Чтобы испытать подлинное просветление, тебе нужно было встретиться с Истиной о том, Кто ты есть и Что ты есть.
Я согласен с тобой, что Переживание Гнозиса на «Интенсиве» являлось истинной инициацией. Это высший Путь, по которому ты поведешь людей к глубинным уровням Истины.
Не буду скрывать, но, увы, тебя будет поджидать чрезвычайно неприятный соблазн. Ты будешь ощущать себя Христом, распятым на кресте. Но не забывай, чему учит Христос своим примером — после распятия наступает воскресение! Из высших уровней сознания у меня сложилось отчетливое предчувствие по поводу предприятия тобой новой, более серьезной миссии.
По-братски твой Питер
– 31 –
Питер был прав. Я сделал следующий шаг. Учителя школы Йогендры называли четырнадцатидневный «Интенсив» мясорубкой. Ведя его, они клялись, что больше никогда не будут ввязываться в него снова. После восстановления они с ужасом размышляли над тем, через что прошли, и в них надолго задерживалась мысль о том, что «...на этот раз я вышел целым и невредимым». Но со временем духовная чесотка становилась все сильнее, они, сначала не всерьез, играючи, начинали раздумывать о еще одном четырнадцатидневном «Интенсиве» и в результате снова попадали под этот безжалостный жернов.
Томики Кенджи из Окаямы, которого я повстречал в ашраме Йогендры в Санта-Барбаре, был одним из тех редких людей, кому я сообщил по секрету о своем решении вести четырнадцатидневный «Интенсив» и о своих тревогах по этому поводу. В ответ он похвалил меня за смелость, но и не забыл предупредить: «„Интенсив Просветления“ Йогендры почти идентичная копия сешина школы Харады Дзен. Я недавно узнал об этом. Ты столкнешься со многими трудностями. Но на сешине учитель, Роши, имеет статус неприкосновенности, так что критиковать его действия не представляется возможным. На „Интенсиве“ у Йогендры участники могут свободно критиковать Мастера. Трудно даже представить, как на тебе отразится эта критика. Будь уверен, ты встретишься с некоторыми ужасными ситуациями».
Я предчувствовал это, однако все же разослал приглашения на четырнадцатидневный «Интенсив».
Я арендовал огромный пустой хлев в деревне Жова неподалеку от Виолин До. Несколько лет назад в нем проживала община из семи-восьми людей, в основном это были социологи и студенты по философии. Община распалась через год, так как они занимались лишь тем, что скрещивались друг с другом, как змеи; и после того, как все возможные комбинации партнеров были перепробованы, они разошлись. Лишь супруги Ремаки, владельцы имущества, остались жить там дальше. Они сдавали хлев за маленькую плату.
Во время «Интенсива» многие из утверждений Йогендры, которые поначалу досаждали мне, оказались ложными. Никакого восстания участников не было, никто не набрасывался на меня, никакие галлюцинации меня не посещали. Но меня все время трясло — дрожь шла от живота по рукам, ногам и губам. Иногда, из-за сильной зажатости мышц губ, мне было сложно говорить. Хоть агрессия и ярость участников были направлены не на меня, вразрез с заявлениями Йогендры, она выражалась в форме общей нетерпимости. Те, кто принимал и любил друг друга, теперь кипели и разрывались от общей вражды. Они говорили гадости дипломатичным образом, но все в комнате отчетливо понимали, о ком шла речь.
Можно было уловить регрессию в поведении участников. Начиная «Интенсив» с вечерней речи, я предвидел будущие события. По выражениям их лиц было видно, что они решили не сдаваться, запереться и оградить себя от существенных перемен. По мере продвижения «Интенсива» их решения таяли, как лед в горячей печи, и они начали переносить свои проблемы на других. Они заявляли о том, что не желают быть в группе для медитации с тем или иным партнером. «Я ничего не имею против него, но не хочу с ним работать». После чего шло: «Я НЕ МОГУ находиться рядом с ним, его отношение такое... Я не хочу нести ответственность за свои действия, просто посадите меня отдельно от него!» В результате стало трудно собрать группу, так как несколько человек не могло работать с оставшимися участниками.
Мои собственные трудности заключались в другом. «Интенсив» застыл на месте, и для того, чтобы как-то заставить его двигаться дальше, мне нужно было найти силы для признания в своей к ним любви, однако три эти слова, «я люблю вас», никак не могли выйти наружу. А расшевелить «Интенсив» можно было, лишь дав людям огромный заряд эмоциональной энергии и веры в Свет. Но я был полностью обездвижен одной только мыслью, что своими воодушевляющими словами я просто попытаюсь их задешево купить.
Решение пришло неожиданным образом. Я вспомнил одну историю из детства, о которой совершенно позабыл. Ее образы вдруг ясно и в красках предстали передо мной, и те чувства, что я тогда испытывал, забились во мне с той же силой. Высокообразованные люди, в отличие от меня, говорят, что не верят в ангелов. После того, как во мне пробудились те воспоминания, я уже не был так убежден в этом утверждении. Дело в том, что однажды, когда я был маленьким, я встретил одного человека, обладающего всеми качествами ангела, и эта встреча полностью изменила мою жизнь.
...Когда моего отца приговорили к трем годам лишения свободы за то, что один из коллег по работе посчитал его сторонником Сталина, мы начали борьбу за жалкое существование. Мать работала на почте, и злые соседи говаривали, что ей платили за облизывание марок. Ей платили гроши, поэтому мы голодали и ходили в ошметках. Накопившаяся озлобленность к людям и к себе за посаженного отца и бедно выглядевшую мать, ходившую в отрепьях, начинала перерастать в ненависть. Из-за моего отца соседские ребята называли меня Боги Тюремником. И я сделал многое, чтобы заработать себе эту кличку. Приставал к младшим, ломал электрические звонки у входных дверей и в итоге заработал репутацию опасного ребенка. Те, кто был послабее, хотели со мной подружиться, но только для того, чтобы я побил других, с кем у них были проблемы. Мне это разонравилось с того момента, как я начал понимать, что они звали меня лишь для драки, и что никто из них никогда не приглашал меня к себе на день рождения, куда приходили благовоспитанные детишки. Передо мной безвозвратно закрывались и надежда на лучшее будущее, и дверь в уютную жизнь в теплой комнате, с кофе и свежими пончиками на завтрак по воскресным утрам. Я был озлоблен и негодовал по этому поводу, в мою душу пробрались гнев и ненависть к людям. Я понимал, что либо их оскорблять буду я, либо — они меня. Я стал по-настоящему плохим мальчиком. Но однажды во мне произошло что-то, после чего мне вдруг стали безразличны и глупые злые проделки, и некоторые приятели. Что-то произошло, чему я до этого трудного дня «Интенсива» не мог дать никакого объяснения.
Прошло уже какое-то время с того момента, как я заметил, что люди стали смотреть на меня по-другому. А однажды соседка с нашей улицы остановила меня, чтобы расспросить об успехах в школе. Она погладила мою голову. «Ты стал хорошим мальчиком», — сказала она, протягивая мне конфету. Мне следовало бы удивиться ее словам, но удивления не было. Вместо этого у меня в душе затрепетал слабый огонек признательности. Так проснулось чувство доброты к людям. Я пошел вниз по улице, прошел ворота, ведущие к нашему двору, и направился в парк, где провел большую часть времени. В парке почти никого не было, лишь несколько молодых матерей с детьми в колясках прогуливались по тропинке, вымощенной камнем. Я сел на скамейку под огромным диким орешником и погрузился в долгие размышления по поводу слов той женщины. Часть ее фразы, где она говорила, что я стал хорошим мальчиком, сильно сбивала меня с толку, наводя на мысль, что раньше я хорошим не был. В ее словах таилась не загадка, а осознание чего-то непостижимого и темного во мне. Теперь знакомые взрослые понимали, что я хороший мальчик, и я принимал это. Тем не менее, воспоминание говорило мне о том, что я не всегда был таким. Тюремник — я не мог забыть эту кличку. Иногда кто-нибудь из друзей, с кем мы не виделись долго, еще называл меня так. Что изменилось, и как это странное изменение произошло? Я пришел к выводу, что, возможно, стал «более серьезным», более зрелым с возрастом.
