Принято считать, что среди «совершенных» в Окситании на всем протяжении существования катарской веры было больше мужчин, чем женщин (возможно, в отношении 6:4), но это происходило в результате индивидуального выбора, а не целенаправленной политики и компенсировалось большим количеством женщин среди credentes.[146]
В целом по контрасту с католической церковью статус женщин в религии катаров был высоким, а их роль — важной и общепризнанной. Такое освобождение женщин тоже должно было сыграть свою роль в великом пробуждении идей и человеческого потенциала, происходившем в Окситании в XII веке.
Революция и новый мировой порядок
Хотя катаризм являлся организованной системой духовного знания и во всех отношениях представлял собой настоящую религию, он был еще и чем-то гораздо большим.
Из предыдущего раздела мы могли убедиться, что катары осуществляли общественную программу, на многие века опередившую современное понимание, что человеческий потенциал не может быть полностью осознан без «освобождения женщины». Мы также видели, что доктрина катаров о равной участи человеческих душ независимо от пола, расы или вероисповедания естественно сочеталась с либерализмом, открытым мышлением, космополитичностью и демократическими тенденциями в обществе Окситании.
Катаризм также представлял собой последовательную антиматериалистическую философию, предлагавшую всем ее сторонникам выбор между двумя четкими путями в этой жизни: «высшим» путем и «низшим» путем. Высший путь сопровождался уединением, молитвой и отречением от мира — волевым подавлением всех физических потребностей, привязанностей и желаний, этому пути следовали «совершенные». Низший путь подразумевал участие в мирских делах, ему следовали обычные «верующие» до тех пор, пока они не получали consolamentum на смертном одре. Они надеялись достигнуть заметного прогресса в своем нынешнем воплощении в рамках грандиозного проекта освобождения собственной души от уз вещественности, но понимали, что им придется снова и снова возвращаться на материальный план бытия, прежде чем эта цель наконец будет достигнута.
Мы не можем сказать, какими были бы долговременные политические и экономические последствия такого мировоззрения, если бы ему было позволено распространяться и одержать победу в борьбе с католической церковью по всей Европе. Прочая логика подсказывает, что такое развитие едва ли привело бы к формированию двух великих политических и экономических систем — капитализма и коммунизма, которые в итоге об рели власть над душами людей в XIX и XX веках. Обе системы были основаны на полностью материалистическом мировоззрении и расходились друг с другом лишь в вопросе о производстве и распределении мирских благ. Мы можем лишь предполагать, что совершенно иные побуждения катаров, страшившихся ловушек материального мира, привели бы к формированию совсем других учреждений, связанных с производством, собственностью на средства производства и эксплуатацией рабочей силы.
Есть свидетельства, что уже в XII веке катары начали преобразование феодального экономического слоя через программы образования для взрослых и ремесленного обучения для бедных и обездоленных. К примеру, в мастерских под руководством опытных perfecti подмастерья обучались кожевенному и бумажному делу, ткачеству и торговле тканями.[147] Одна из целей этих мастерских, несомненно, заключалась в подготовке миссионеров, которые могли бы самостоятельно ходить от одного города к другому и обращать людей в свою веру (как было отмечено раньше, в сохранившихся хрониках повествуется об особенно сильном влиянии катаров на ткачей и других работников текстильной отрасли). Долговременные последствия такой просветительской программы, которая привела к образованию целого класса профессиональных ремесленников, были бы в буквальном смысле революционными, если бы она могла продолжаться и дальше. Поэтому неудивительно, что французский философ Вольтер воспользовался воспоминаниями о гонениях на катаров для обличения злодеяний католической церкви и феодального угнетения народных масс.[148] Идеи Вольтера, посвященного в масоны в 1778 году, оказали влияние на ход событий, предшествовавших французской революции 1789 года.
Пацифизм был другой основополагающей ценностью в этической системе «совершенных»; решительный отказ от насилия был частью режима самоконтроля над низменными телесными потребностями и желаниями, необходимого для посвященных. Известны случаи, когда «совершенные» предпочитали быть сожженными на костре вместо того, чтобы продемонстрировать перед инквизиторами свою невиновность в ереси, убив даже курицу.[149] Однако удивительно, что для людей с таким явным презрением к собственной жизни и к смертным мукам было характерно «абсолютное уважение к самому факту жизни; они не допускали насильственного вмешательства человеческой воли (которое неизменно считалось злым и произвольным) в участь души, находящейся на пути к спасению».[150]
Та же самая логика объясняет, почему perfecti твердо противостояли введению смертной казни даже за тяжкие преступления. Они также утверждали, что обычных мелких преступников не следует наказывать; их нужно учить, чтобы они стали лучшими гражданами.[151] Такие авангардные доктрины, разумеется, отвергались католической церковью как возмутительные.[152]
Столь же удивительно, что катары решительно утверждали — в противоположность духу времени и учению католицизма, — что проповедники крестовых походов являются «убийцами».[153] Если бы катары продолжали завоевывать души людей с такой же скоростью, как в Окситании, вместо того чтобы пасть под ударами крестоносцев, к каким последствиям это могло бы привести? Не представляется ли весьма вероятным, что они могли бы преобразить международный ландшафт Средних веков опять-таки с непредсказуемыми, но, возможно, очень позитивными последствиями для хода мировой истории.
ОтветныйударНо мир таков, какой он есть, а не таков, каким он мог бы стать, и катары потерпели поражение. Как мы убедимся в главах 6 и 7, они потеряли все — свою землю, свою культуру, свободу и даже жизнь — в кровавых ужасах альбигойских крестовых походов. Тридцать пять лет практически непрерывной войны, опустошавшей Окситанию с 1209 по 1244 год,[154] были временем жестоких осад, пожаров и ужасающей резни. Несмотря на то что эти вегетарианцы и пацифисты принадлежали к «церкви любви», которая «не совершала насилия ни над одним человеком»,[155] сам факт того, что катары смогли так долго противостоять папским армиям, говорит о том, что они не стали капитулировать, когда подверглись нападению. Они защищались изо всех сил.
Это далеко не единственный парадокс катарской веры. Мы уже отмечали, что их догматический ужас перед совокуплением (поскольку деторождение приносит в мир новые материальные тела для пойманных душ) не привел к значительному сокращению населения Окситании во времена расцвета катаров. Напротив, в катарских семьях рождалось много детей, и в регионе наблюдался быстрый рост населения. Разгадка этого парадокса заключается в очень разных стандартах поведения, ожидаемых от credentes и perfecti. Первые придерживались катарских убеждений, но не были обязаны следовать всем обрядам адептов веры.
Мы видели, что эта система позволяла «верующим» жениться, заводить детей и употреблять мясную пищу по своему выбору. Точно так же, несмотря на пацифистский настрой, она позволяла им противостоять гонениям, защищать свою страну и свою веру силой оружия, даже если при этом от них требовалось совершать акты «насильственного вмешательства в судьбу других душ». Сами perfecti всегда оставались в стороне от схватки, предоставляя credentes право сражаться с врагом в материальном мире. Впрочем, есть свидетельства, что перед лицом безжалостной католической агрессии и невероятных зверств, учиняемых над катарами, даже perfecti находили основания для временного отказа от своей философии абсолютного пацифизма и ненасилия. Поскольку этот мир являлся творением Бога Зла и материальное царство полностью находилось в его власти, то он мог создавать существа, исполненные чистого зла, — демонов, похожих на людей, но не имевших душ, — для уничтожения добрых мужчин и женщин катарской веры. Вооруженная борьба с такими существами, которые были многочисленны в армиях крестоносцев и среди инквизиторов, едва ли могла считаться преступлением.[156]
Древний врагЗащищаясь от смертоносного натиска крестоносцев, катары еще сильнее утвердились в своей вере. Католическая церковь была орудием Бога Зла, создавшего материальный мир как свое личное царство ужасов и страданий, боли и несчастья. День за днем в Окситании накапливались все более убедительные свидетельства подлинности этого мировоззрения: массовые казни гражданского населения, пытки и культура осведомителей, созданная инквизицией, нескончаемое истребление катарской веры.
