Так что натравил кто-то нравственно чуждый — не русский. «Христианин» какой-нибудь. Какой-нибудь «мантейфель» или «павлов».
Врёт Павлов и о механизме появления мудрых волков. Дескать, «матёрый зверь, многократно побывавший в крутых переделках во время облав». Волк не Павловская собачка с наработанными рефлексами, а если и собачка, то в меньшей степени, чем сам Павлов. Пойдите, поговорите с лесниками: травят ядами одних волков, а от смерти собрата обучаются отраву не брать — другие. Подумайте сами и посоветуйте «павловым» тоже подумать — но на этот раз уже головой.
Волк — уж слишком тонко чувствующее существо, чтобы встреча его со смертью происходила случайным образом.
На Валдае был такой случай: молодой волк, съевший отравленное мясо — теперь на Валдае сколько мясо отравленное ни выкладывают, ни один волк не берёт, даже пришедший сюда за сотни и сотни километров, — пришёл умирать под окно одного из лесников.
Смерды какие только объяснения не придумали этому удивительному выбору места смерти. Дескать, на свет лампочки пришёл — как будто «лампочка Ильича» только у одного этого лесника! Заведующий охотхозяйством Валдая уверенно врал мне, что волка привела дорога. Дескать, по дороге идти легче, шёл-шёл, вот и упёрся. Но не учёл заведующий, со шкурой волка над столом, что дотошный москвич — везучий, свезло ему и в этот раз: попалась попутка как раз в ту дальнюю деревню, словом, побывал у того лесника рядом с домом (в отсутствие хозяина). Нет там дорог. То есть, вообще нет. Удивительно, но это так — нету вообще. Врал заведующий — но ведь как убеждённо врал!
Тот лесник — третий человек в моей жизни, который сажает дубы. Не по работе, а от души. Даже целые в лесу аллеи. Выводы делайте сами.
Кстати, Борис Воробьёв, прежде чем написал «Весьёгонскую волчицу» — а чтобы написать такое, надо быть готовым, защищая волка, встать на линию по нему огня, чтобы заслонить, — прежде сам был охотником на волков.
Когда человек движим одной только интуицией и с Воргой на логическом уровне не знаком, то он петляет.
«…Придя домой, Егор сказал жене, что вот она и дождалась своего, теперь он никакой не охотник, а с будущей недели начнёт работать в колхозе.
Жена сначала не поверила, а потом, как Егор и думал, обрадовалась. Да и он сам чувствовал себя по-другому. Не радостнее, нет, а вроде бы спокойнее, как будто что-то свалилось с души. Всё стало определённым, и начинается новая жизнь. Завтра отпустит волчицу, а с понедельника — на работу. Хоть куда. Хоть к Василию на конюшню, хоть в кузницу к Гошке. Лучше к нему. Василий ничего мужик, да больно командовать любит. Он и с лошадьми-то не по-лошадьи, а всё командует. А Гошка, тот молчун, знай себе стучит молотком. У него сейчас работы навалом, к посевной надо и плуги отремонтировать, и бороны, и телеги. А помощник у Гошки-то не очень-то — мальчишка Пахомов. Парень смышлёный, ничего не скажешь, да силёнок ещё маловато…»
А может, потому Гошка молчун, что не готов ещё Егор к серьёзному разговору? А больше и поговорить не с кем.
Сдаётся мне, что волк приходил плакать под окно к леснику, чтобы его усовестить. Противоядия-то он волку дать не мог. Противоядия не существует. И волк это знал. Или, если не сам волк, то координатор.
Академическая наука о волке — суть лженаука.
Лженауки уже торжествовали во времена Древней Греции — об этом говорят тексты античных трагедий. Уже тогда их зрители утратили ведение — соответственно, удовольствие получали при удачном варианте самооправдания.
Ладно, плевать и на этих «искусствоведов».
Созерцание науки начинается с момента определения границ, где кончается точное знание, а где начинаются фантазмы или, наоборот, догадки.
В волковедении такой границей является волк-одиночка.
В лесу испокон веков обнаруживали следы одиноких матёрых волков.
Волков-одиночек.
Бирюков.
Да, конечно, встречаются в лесу совсем седые волки, с обломанными о стальные капканы клыками или стёршимися в голодные годы о высохшие мослы. «Старики» жмутся к помойкам столовых и о пуле чуть ли не умоляют. Их убивают — но, увы, отнюдь не их жалости.
Но есть и другие волки-одиночки — самые крупные, самые красивые, самые неуловимые — и монахами (МН-Х — «праотец», точнее, «носитель-Х ведения-М праотца-Н») они живут не один год.
Цивилизаторы втирают нам под кожу веру, что волк-одиночка образуется в результате того, что его выгнали из стаи — за неспособность. Некую неспособность. К примеру, за невозможность помогать волчице кормить волчат. Я понимаю, что городского оболванить легче лёгкого, но дело оболванивания поставлено так широко, что под каток цивилизаторов попадаются даже охотники.
Изгнанный, говорите, молодыми сыновьями? Которые матёрому в пупок дышат?
Неподалеку от Сольвычегодска встречают следы громадного волка-одиночки вот уже четвёртый год. Раз «четвёртый», то одиночкой он стал не в предсмертном состоянии. Да и на волков в тех местах давно не охотятся — и волчицу его убить не могли.
Да и вообще, кто когда видел, чтобы матёрого выгоняли? Кто, когда и в какие времена? Подсмотреть за интимной жизнью волка практически невозможно, его и просто намеренно встретить — проблема. Чтобы утверждать, что самых сильных и мудрых именно выгоняют, надо обвешать всю волчью семью телекамерами, каким-то образом сделать, чтобы волки на эти камеры не обращали внимания, а потом долго-долго наблюдать. Долго, потому что надо дождаться, когда дети подрастут и начнут грызть отца.
Такой эксперимент пока не поставлен — соответственно и вывода обоснованного сделать невозможно. Миф об изгнании («Акела промахнулся!») — фантазм. Да и появился задолго до появления телекамер.
Словом, весь этот желудочный механизм бредятины об изгнании — не более чем продолжение того фантазма, что волки суть желудки на ножках, что якобы они Павловские собачки с рефлексами и цель их — пожрать да размножиться.
Но вся видимая часть жизни волка тому противоречит.
На самом деле, высшая цель волка («популяции» как целого) — воскрешение Чура.
В жертву себя приносит не просто так волк. Не волчонок. Не прибылой. Не переярок. И даже не средний вожак семьи.
Восходит на плаху из волков самый лучший — праволк.
Эвены его называют «дух волка».
Праволк — лучший их волков-одиночек.
Волк-одиночка из стаи уходит сам. Само слово «стая» (СТ — «преддверие», «суть») говорит о том, что семья волков — ячейка «учебного заведения». Во всяком случае, в том биологическом объекте, которому изначально прилагалось слово «стая».
Пока будущий бирюк учится в семье — начинает волчонком, потом стажируется в качестве вожака семьи — он просто лучший. Но потом он перерастает семью и служит сразу многим семьям. Становится координатором.
Успех коллектива предполагает наличие координатора.
Неподалеку от Сольвычегодска, на большой посёлок Харитоново (пара тысяч населения) волки однажды зимой совершили нападение — таскали собак. Собаки и пискнуть не успевали — а всё для них уже кончалось.
В этом посёлке охотников много, и утром, не досчитавшись собак, мужики сообща внимательно осматривали следы. Среди прочего, выявили одного странного поведения волка. Клыками он не работал. Он взобрался на высокую поленницу дров и залёг там. Лежал долго, достаточно долго, чтобы снег с одной стороны подтаял. Сама «операция» волков длилась минуты — следовательно, волк пришёл «сканировать» Харитоново задолго до того, как туда ворвался волчий «спецназ». С поленницы руководил волк-координатор.
Он никак себя не проявил в звуковом отношении — волки вообще договариваются о совместных действиях без звуковых сигналов. И без мимики тоже. Договариваются даже на бегу, догоняя, скажем, сохатого: рассматривать на бегу морды тех, кто бежит позади хвоста, недосуг.
Охотники во время облав убивают только молодёжь, прибылых и переярков, а матёрого взять им не удаётся. Если и удаётся, то очень-очень редко. А о матёром рангом повыше, координаторе нескольких семей, и вовсе могут даже не мечтать. Охотники ещё на охоту не вышли, а координатор уже в курсе. Так что от координатора только следы по снегу — да и то в начале зимы.
Из того, что охотники вышли на волка, вовсе не следует, что координатор бросится на помощь потомков вожака, которой позволил свою семью выследить. У координатора другое предназначение. А лохов надо учить. От балласта и вовсе надо избавляться.
По глубокому следу охотники «пупков не рвут», а на насте конца зимы следов не остаётся — волка в бесснежье, можно считать, не существует. «Не существуют» даже молодые волки, а уж что говорить о матёром или координаторе…
