Хикарерос много путешествуют, потому что священная территория индейцев виррарика очень велика. Она включает в себя не только пустыню Сан Луис Потоси (Хумун Куллуаби), но также и святые места штата Дуранго (Хаурраманака), озеро Чапала (Рапавийаме), океан (Татей Арамара) владычицы вод Найарит (Татей Матиниери), а также знаменитый Теотихуакан, колыбель тольтекской культуры. Они должны совершать ежегодные жертвоприношения во всех этих местах и в каждом из них отправлять соответствующие ритуалы. Но все это вовсе не избавляет их от необходимости ежедневно бороться за выживание, — сеять зерно и собирать урожай. Они не получают никакого жалования; наоборот, все эти путешествия, все их приготовления, все те предметы, которые они используют в ритуалах, требуют очень больших расходов, и хикарерос приходится платить за все это из собственных карманов, зачастую столь же пустых, как и карманы остальных индейцев виррарика. Из меххх хикарерос больше других работает и путешествует как раз маракаме. В то время, как обычные хикарерос помогают друг другу в выполнении многочисленных функций, а некоторые из них в каких-то случаях могут и не совершать походы к святым местам, маракаме должен принимать участие в каждом паломничестве, так как без него ритуалы просто не могут быть совершены.
Само название «хикарерос», по-видимому, очень древнее. Я считаю возможным связать это наименование с тем фактом, что они собирают кактус пейот, то есть Хикури или Хикули. В работах Лумхольца, написанных в конце прошлого века, они называются hikuleros, что звучит практически как хикарерос., хотя сам автор так ничего и не поняла их деятельности, ибо не сообщает о ней ничего существенного. Эта возможная связь подтверждается также тем, что в настоящее время в повседневной жизни они часто зовутся пейотерос. Несмотря на все сказанное выше, когда я спросил моих «теокарис» (братьев, друзей) хикарерос, что означает это наименование их группы, то получил такой ответ:
— Тайау, почему вы называете себя хикарерос?
— Уууу, это идет с давних времен! Послушай, вот, к примеру, наша группа. Мы называемся хикарерос, потому что мы сохраняем традицию. Не только потому, что это нам нравится, но и потому, что мы обязаны это делать; благодаря нам традиция не будет утеряна, ибо в тот день, когда обычаи умрут и традиция прервется, мы, виррарика, тоже погибнем, как если бы нам дали яда! Поэтому мы, хранители традиции, все вместе образуем хикара Бога. В этой чаше хранятся знание и важнейшие обычаи наших прапрадедов!
Перед тем, как начать рассказ о Паломничестве на Хумун Куллуаби, я должен сказать несколько слов о той группе хакарерос, членом которой я был и вместе с которой совершил Паломничество.
Санта Мария представляет собой общину индейцев виррарика, затерянную в наиболее недоступной части гор, в районе глубоких ущелий и высоких вершин; люди из внешнего мира проникают туда крайне редко. Если общины индейцев виррарика сохранялись в изоляции благодаря как географической среде, так и своим обычаям, то Санта Мария представляет собой лучший образец во всех отношениях, так как община эта наиболее недоступна физически, а ограничения на посещение этих мест посторонними людьми особенно суровы. В этом она отлична от остальных общин, где присутствие людей из внешнего мира не такая уж редкость — их посещают бродячие ремесленники и торговцы. К ней нельзя добраться по проселочным дорогам из Закатекас, как это наблюдается, например, в случае с общиной Сан Андрее Коамиата. Именно в Санта Марии традиции оказались сохраненными в своем наиболее ортодоксальном виде и почти без каких-либо внешних примесей. Однако Санта Мария имеет особую значимость не только в силу своего географического положения. В некотором смысле это центр духовной вселенной индейцев виррарика, так как, предположительно, именно здесь родился Татевари, что делает это место одним из центров космогонии виррарика. Это с особой ясностью проявляется в том, что индейцы виррарика из других общин время от времени предпринимают путешествия в Санта Марию, которая, таким образом, оказывается целью посещений паломников, стремящихся «сделать приношение», получить одобрение или совет от одной из мировых Сил.
Именно в этой общине, центре истории и космогонии народа виррарика, я столкнулся с наиболее чистым и сильным выражением выжившего тольтекского духа: с магической вселенной индейцев виррарика.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
В МИРЕ ТОЛЬТЕКОВ
ГЛАВА ШЕСТАЯ
АНТИЭТНОГРАФИЯ В ДЕЙСТВИИ
Ниже я привожу фрагменты из отчетов о моих полевых исследованиях, относящихся к моей жизни среди индейцев виррарика. Я не буду детально рассказывать о моих пятнадцатилетних взаимоотношениях с этим миром, я просто расскажу о некоторых типичных случаях из моего опыта, которые соответствуют основной цели этой книги. Мои намерения не являются чисто академическими, я не пытаюсь создать всестороннее и всеобъемлющее исследование, я даже не пытаюсь дать сколько-нибудь цельное описание культуры индейцев виррарика. Это всего лишь мои воспоминания, которые помогут читателю лучше понять некоторые особенности необычного образа жизни и способа существования индейцев виррарика, а также уяснить суть использовавшегося мной для работы с индейцами комплекса «антиэтнографических» методов.
Ко времени моего первого контакта с индейцами виррарика, я еще интересовался этнографической наукой, но уже тогда мне было ясно, что академическая этнография и ее теоретические рамки вряд ли помогут мне в поисках контакта с Духом. Еще работая по изучению индейцев нахуа, я начал применять в своих исследованиях некоторые методы антиэтнографии, которые со временем стали определять все, что я делал среди индейцев. Мое стремление жить и работать среди виррарика с самого начала мотивировалось моей собственной внутренней неуспокоенностью. Я направлялся к ним не изучать их, не собирать их фольклор и не за какой-нибудь экзотикой, а в поисках подходящих путей для моего собственного внутреннего роста. Я хотел приобщиться к другим формам знания и испытать их на себе. Речь идет о том знании, что неизвестно современным людям и которое индейцы ревностно охраняли на протяжении веков и тысячелетий.
Западный мир уже знаком с основными чертами культуры виррарика, благодаря разнообразным работам и исследованиям, написанным с разной степенью глубины и завершенности. Большинство этих исследований внушает безусловное уважение, особенно если принять во внимание все то, что исследователям пришлось вынести для их написания. Им пришлось затратить много времени и труда для того, чтобы добраться до этих крайне малодоступных мест, найти информантов, провести интервью и сделать все необходимые записи, найти переводчиков, а затем изложить результаты своих исследований в письменной форме. Опубликованные в конце прошлого века труды Лумхольца поражают степенью открытости и любознательности, проявленной этим исследователем. Они были написаны в ту эпоху, когда «недоразвитость» индейцев считалась чем-то самоочевидным, и поэтому даже не обсуждалась. Тем не менее, и такие исследователи как Фюрст, Зинги Бенитез внесли свой вклад в изучение образа жизни и мышления индейцев виррарика.
Несмотря на всю серьезность подобных работ и самые лучшие намерения их авторов, большинство исследователей осталось лишь сторонними наблюдателями, они не жили в том мире, который стремились узнать. Подобное наблюдение извне не рассматривается как что-то предосудительное представителями академической науки. Они разделяют уверенность всей рационалистической западной культуры в том, что совсем не обязательно пережить что-либо самому для того, чтобы изучить это; достаточно лишь наблюдать, регистрировать и классифицировать какие-либо явления, находить в них некие закономерности. В случае с этнографами существует целый спектр теоретических подходов, которые, как считается, помогают им в понимании реалий, являющихся предметом этнографического исследования. Исследования эти исходят из посылки, согласно которой существует лишь одна единственная реальность, а точка зрения западной науки является самой правильной. Подобная посылка отрицает возможность существования таких аспектов реальности, которые не могут быть обнаружены простым внешним наблюдением.
Один из основных недостатков этнографических исследований заключается в том, что этнограф ничем не отличается от любого другого современного человека: он верит, что все воспринимаемое им и есть то, что на самом деле происходит и наблюдателем чего он является. Таким образом, когда мы наблюдаем за отправлением ритуала и видим индейцев в сидячем положении с головами между колен, мы можем сказать: «После танцев члены группы выглядели очень уставшими, и сели отдохнуть», — не замечая, что эти люди вовсе не ощущают себя уставшими, и не предполагая, что они могут быть заняты очень интенсивной работой на таком уровне реальности, о котором мы даже не подозреваем. В своем высокомерии мы воспринимаем как непреложный факт то, что все, чего мы не видим собственными глазами, на самом деле просто не существует. Этнографы формулируют свои объяснения, рассуждения и теории, исходя из увиденного и из собственных интерпретаций увиденного. Их убежденность в собственной правоте основана на мнении, что реальность именно такова. Однако исследователи не могут принимать в расчет того, чего не заметили сами. Информанты-индейцы отвечают только на те вопросы, которые им задают, а люди с западным мировоззрением обычно не знают, как правильно спрашивать об основополагающих моментах космовидения. В результате разговор будет вращаться вокруг тех вопросов, которые кажутся важными этнографам, но которые совсем не обязательно касаются действительно фундаментальных аспектов вселенной индейцев. Ситуация дополнительно осложняется тем обстоятельством, что многие индейцы, и в особенности как раз те из них, кто сильнее прочих вовлечены в духовные занятия, наделены потрясающей способностью говорить назойливым иностранцам именно то, что от них хотят услышать. Они знают, что таким образом смогут поскорее отделаться от надоедливых чужеземцев.
