В 1978 году физики Института радиотехники и электроники не сомневались: телекинез – реальность, требующая изучения.
Сомневались в другом – чем объяснить движение предметов, чем истолковать вращение магнитной стрелки, столь явное жжение?
– Что все это значит – не понимаю, а раз не понимаю, не могу объяснить. И выступать публично не могу. Но я буду заниматься этим до конца жизни, пока мне все не станет ясно, – вот так объяснил мне свою позицию профессор член-корреспондент Академии наук СССР, заместитель директора Института радиотехники и электроники Юрий Васильевич Гуляев при первой встрече у него на службе.
Именно он обнаружил, что когда двигаются предметы, у феномена происходит излучение ультразвука. У него появилась гипотеза, что ультразвуковым полем можно объяснить телекинез. Но оказалось, силы этого поля недостает. Кто же ответственен за телекинез, какое поле, какая сила передвинули во время опыта анодированный колпак, легкую полусферу, бумажную коробку, наконец, перочинный ножик, что оказался у профессора под рукой?
– Но ведь вы можете еще десять лет разбираться, не находить объяснение. А люди живые, ждать не могут! Кулагина живет который год с клеймом аферистки, муж ее, которому доверяют строительство океанских кораблей, наделен таким же клеймом. Почему нельзя отделить одно от другого, реальность от объяснения реальности? Меня слушали, но не понимали.
– Писать об этом не могу. Никаких интервью!
– Почему?
– Если мы не можем объяснить, мы об этом не пишем, такая традиция у Академии наук…
– Зато другие пишут и говорят! И что пишут?! Если не можете объяснить, не значит – этого нет! Выходит, нет, – твердо ответил Гуляев.
– И Джуне успели навесить ярлык «околомедицинский миф». А к ней идут сотни людей. Она лечит, кстати, многих ученых. Как же вы можете смотреть ей в глаза, работать с ней, когда ее публично оскорбляют?
Джуну профессор видел, даже проверял ее способности в домашней лаборатории.
– У нее воздействие особое…
Вот почему в институте занялись поисками приборов, которые были бы на три порядка, то есть в тысячу раз более чувствительными, чем те, что имелись. Требовались приборы, чтобы воспринимать физические поля не только феноменов, но и самых обычных людей. А кроме того, занят был профессор созданием программы «Физические поля биологических объектов». По ней предстояло исследовать и Джуну.
Наконец-то!
Наконец-то я познакомился с физиками, которые собирались исследовать явление в государственной лаборатории…
* * *
Решение об этом принималось Госкомитетом по науке и технике СССР. 26 января 1981 года я подъезжал в автомашине к большому, облицованному красным гранитом зданию этого Госкомитета на улице Горького с сидевшей впереди ликующей Джуной. Ее пригласили на совещание, где обсуждалась научная программа, разработанная профессором.
– Ну, что там? – поинтересовался я у Джуны, когда она через пару часов выходила из широких дверей.
– Будут изучать, и я буду ученым! – высказала она свою мечту.
– Каким ученым?
– Научным сотрудником! Нет, старшим научным сотрудником. Никаких младших лейтенантов. Старший научный сотрудник, доктор наук – вот кто я буду!
Можно было посмеяться над этими словами. Но что изучение начнется – сомнений не осталось: Джуна возвращалась домой с заседания в Государственном комитете, где решилась ее судьба.
Однако сообщить об этом я не мог, задыхался от бессилия, невозможности разорвать невидимую, но непреодолимую цепь безгласности, опутывавшую по рукам и ногам. Что бы случилось, если бы появилась короткая информация, мол, ученые начинают исследование феномена Джуны в Институте радиотехники и электроники? Неужели тем самым сдалась бы крепость науки на милость врагам?
В то самое время, когда ни я, ни какой-то другой московский журналист не могли сообщить соотечественникам о начале исследований, не представлявших никакой военной и государственной тайны, поздно вечером радио вещало из Лондона:
«Корреспондент Би-Би-Си, ссылаясь на информированный источник, сообщает из Москвы, что Государственный комитет по науке и технике на специальном совещании признал эффективность лечения различных заболеваний советским экстрасенсом, известным под именем Джуна, как очевидный факт и собирается предоставить ей благоприятные условия для продолжения ее работы, в частности, выделить специальную лабораторию».
Эта весть пронеслась в эфире на второй день после поездки Джуны в Госкомитет. Еще потребовалось с того момента почти два года усилий, чтобы сообщить об этом же на страницах советской газеты! Если кто-нибудь сомневается в том, что мы жили в обстановке безгласности и застоя, то я этот гнет ощутил на себе полной мерой.
Пока разрабатывалась программа, определялись участники исследований, закупалась аппаратура, пока большая наука разворачивала широкий фронт для генерального наступления, я старался делать свое дело, памятуя слова Ленина о том, что газета – коллективный организатор. И не только фиксировал события, но и искал ученых, которые могли бы своим авторитетом противостоять мнемонизму, поддержать новое направление.
События разворачивались одно за другим. Вместе с врачами поликлиники, где три месяца работала Джуна, приняли ее в Минздраве СССР, пообещав предоставить одну из московских клиник для официальных опытов на больных. Это я узнал от руководителя Консультативного центра Владимира Иосифовича Вашкевича, побывавшего тогда в Минздраве. Джуна радовалась, как ребенок.
С Эдуардом Годиком у входа в институт
– Лев, мне дают больницу и больных!
Но она ошиблась, как и врачи, ожидавшие обещанного. Никакой клиники, разрешения на продолжение работы они не получили. Просто в Минздраве, как было это в Академии медицинских наук, состоялось очередное знакомство с «целованием рук».
Тогда произошла у меня первая встреча с новым министром здравоохранения СССР Буренковым.
– Видел я Джуну, – ответил министр. – Ну и что из этого? Мои убеждения она не изменила… Наши товарищи ее смотрели. Ничего не подтвердилось. Этими товарищами были профессора Института неврологии.
Требовалось время, чтобы все стало на свои места. Требовались физические эксперименты. А их следовало подготовить: этим уже занимались.
* * *
А я решил повторить то, что случилось в 1978 году, когда на квартире академика Кикоина собрались академики и профессора, чтобы посмотреть своими глазами поразительный телекинез… Почему бы вновь не собраться на той же самой квартире академика, посмотреть, как Джуна ставит диагноз, почувствовать ее биотоки? Ведь человек только тогда может быть в чем-то убежден, если он все видел своими глазами. Иначе зачем они? В науке выработался, к сожалению, тип ученого, который не верит глазам своим, уповая на приборы, не понимая, что часто видят перед собой «мираж естественно-научной объективности». Так охарактеризовал эту черту современных исследователей польский психиатр Антоний Кемпинский.
В общем, обратился к академику, хозяину квартиры, где проходил домашний опыт. Он отдыхал под Москвой на даче. Договорились еще раз созвониться, когда академик вернется на службу. А служил он в Институте атомной энергии имени И.В. Курчатова, где директором являлся академик А.П. Александров, он же – президент Академии наук СССР. Надеялся, что от квартиры академика Кикоина недалеко до квартиры академика Александрова. А он, как я полагал, рано или поздно, должен сказать решительное слово. Одной негативной репликой на объединенной сессии двух академий ему не обойтись…
* * *
Начал обзванивать остальных участников давней встречи, не догадываясь, как много сил потребует эта простая, как казалось поначалу, операция. Академики – народ занятый, и, хотя все они люди пожилые, работают от зари до зари.
Математик Андрей Тихонов, будучи директором Математического института имени В.А. Стеклова, являлся деканом факультета университета. Жена академика посоветовала позвонить ему домой после одиннадцати вечера. Примерно в такое время и встретился я с академиком в доме на Ленинском проспекте, где живут многие ученые. Своим обликом он напоминал современников Антона Чехова. А живости его ума и свежести мысли могли позавидовать студенты, которых он учил на факультете вычислительной математики и кибернетики.
– Физиков смущает неясность, – объяснял мне их позицию Тихонов, – не ясны физические причины явления. Но во всякой науке первый вопрос – есть ли факт, а уж потом надо искать причины и искать ответы на все другие вопросы. А проходить мимо таких фактов как телекинез Кулагиной (ее я видел) или целительство Джуны – нельзя. Нужно их либо зафиксировать неопровержимо, или же опровергнуть, но аргументированно.
– Я поинтересовался у Кулагиной, – рассказывал академик, – когда она заметила у себя способности читать чужие мысли? Она ответила, что в госпитале, когда играла в домино с раненым товарищем. Вопрос тут непростой: то ли она подглядывала, то ли читала мысли на расстоянии. Я видел своими глазами, как она передвигала стеклянный бокал на столе. Стол был прикрыт газетой. Я заметил, на какой строчке стоял бокал до начала движения, и какой строчки он достиг, когда двинулся по желанию Кулагиной. А проехал он восемь сантиметров! Нет, все это не шарлатанство, я даже хотел бы избегать такого слова. Вот почему подписал письмо в Академию наук. И явление Джуны – серьезная вещь. Вот так давайте и напишем…
