Елена Блаватская - Разоблаченная Изида. Том II

В восточной части Турции и Персии с незапамятных времен обитают воинственные племена Курдистана. Этот народ, будучи чисто индоевропейского происхождения без капли примеси семитской крови (хотя некоторые этнологи, кажется, думают иначе), несмотря на свои разбойничьи наклонности, объединяет в себе мистицизм индусов и практику ассиро-халдейских магов, обширными областями территории которых они завладели и не отдадут их ни в угоду туркам, ни в угоду даже всей Европе.[713] Номинально, будучи магометанами секты Омара, их обряды и верования чисто магические и магианские. Даже те, кто называются христианами-несторианцами, являются христианами только по названию. Калданы, которых насчитывается почти 100 000 человек, вместе со своими двумя патриархами, несомненно, скорее манихейцы, нежели несторианцы. Многие из них — езиды.

Одно из этих племен отмечено своим расположением к культу огня. При восходе и заходе солнца всадники слезают с коней и, повернувшись к солнцу, бормочут молитву; а при каждом новолунии совершают таинственные обряды, длящиеся всю ночь. Для этой цели у них поставлена особая палатка, и ее толстая, черная, шерстяная материя украшена вещими знаками ярко-красного и желтого цветов. В центре помещается что-то вроде алтаря, охваченного тремя медными обручами, к которым подвешены многочисленные кольца на веревках из верблюжьей шерсти, которые каждый поклоняющийся во время церемонии держит правой рукой. На алтаре горит любопытная старомодная серебряная лампа, — реликвия, найденная, возможно, в развалинах Персеполиса.[714] Эта лампа с тремя фитилями представляет собою продолговатую чашку с ручкой и очевидно принадлежит к классу египетских погребальных ламп, которые когда-то в изобилии были находимы в подземных пещерах Мемфиса, если мы можем верить Кирхеру [219, с. 544]. Она расширяется с конца к середине, и ее верхняя часть имеет форму сердца; щели для фитилей образуют треугольник, а центр ее покрыт опрокинутым гелиотропом, прикрепленным к изящно вырезанному стеблю, начинающемуся из ручки лампы. Это украшение ясно говорит о ее происхождении. Это был один из священных сосудов, употреблявшихся в культе Солнца. Греки дали «гелиотропу» его имя из-за его странного свойства всегда наклоняться в сторону солнца. Маги древности пользовались ею в своих поклонениях; и кто знает не совершал ли Дарий эти таинственные обряды, озаряя ее тройным светом лицо царя-иерофанта!

Если мы вообще упоминаем эту лампу, что потому, что с нею связана одна странная история. Что делают курды во время своих ночных обрядов поклонения луне, мы знаем только понаслышке; так как они это тщательно скрывают и ни один чужестранец не может быть допущен к этим церемониям. Но в каждом племени есть старик, иногда несколько, которые рассматриваются как «святые существа», кто знают прошлое и могут рассказать тайны будущего. Их очень уважают и обычно обращаются к ним за сведениями в случаях краж, убийств или опасности.

Путешествуя от одного племени к другому, мы провели некоторое время в компании этих курдов. Так как мы не собираемся писать автобиографию, то мы пропускаем все подробности, неимеющие непосредственного отношения к какому-либо оккультному факту, и даже из этих помещаем лишь несколько. Мы просто скажем, что очень дорогое седло, ковер, два черкесских кинжала, богато оправленных и окованных золотом, были выкрадены из палатки, и курды во главе с вождем племени пришли к нам и поклялись призывая Аллаха в свидетели, что этот вор не мог принадлежать к их племени. Мы поверили этому, так как это был беспрецедентный случай среди этих кочевых племен Азии, славившихся своим отношением к гостю, как к чему-то священному, как и, однако, легкостью, с какой они грабят и иногда убивают его, как только он переходит границы их аула.

Один грузин, принадлежавший к нашему каравану, посоветовал обратиться за помощью к кудиану (колдуну) их племени. Это было устроено с большой секретностью и торжественностью, и наше собеседование было назначено на полночь, когда будет светить полная луна. В назначенный час нас провели в вышеописанную палатку.

Большая дыра или квадратная щель была проделана в куполообразной крыше палатки, и через нее вертикально лились в палатку лунные лучи, смешиваясь с колеблющимся тройным пламенем небольшой лампы. После нескольких минут заклинаний, обращенных, как нам показалось к луне, колдун, старик огромного роста, пирамидальный тюрбан которого касался потолка палатки, вынул круглое зеркало того рода, которые известны под названием «персидских зеркал». Отвинтив его крышку, он начал дышать на зеркало более десяти минут и стирал влагу с поверхности пучком трав, все время бормоча заклинания вполголоса. После каждого обтирания стекло становилось все более и более сверкающим, пока, наконец, его хрусталь, казалось, излучал сверкающие фосфорические лучи по всем направлениям. Наконец эта операция была закончена; старик с зеркалом в руке стал бездвижным, словно статуя. «Смотри, ханум… смотри пристально», — шептал он, едва двигая губами. Тени и темные пятна начали собираться там, где за минуту до этого ничего не отражалось, кроме сияющего лика полной луны. Еще несколько секунд и там показалось хорошо знакомое седло, ковер и кинжалы, которые, казалось, поднимались как бы из глубины ясной воды, с каждым мгновением становясь все более четко очертанными. Затем появилась еще более темная тень, витающая над этими предметами, которая постепенно уплотнилась, и затем, так же видимо, как в меньшем конце телескопа, во весь рост появилась фигура мужчины, припавшего над ними.

«Я знаю его!» — воскликнула пишущая эти строки. — «Это татарин, который приходил вчера вечером и предлагал продать своего мула».

Изображение исчезло как бы по мановению волшебной палочки. Старик утвердительно кивнул головой, но остался бездвижным. Затем он забормотал опять какие-то странные слова и вдруг запел. Мелодия была медленная и монотонная, но после того, как он пропел несколько строф на том же самом незнакомом языке, не меняя ни ритма, ни мелодии, он произнес речитативом на своем ломанном русском языке следующие слова:

«Теперь, ханум, смотри хорошенько, поймаем мы его или нет — судьбу этого вора — мы узнаем этой ночью», и т. д.

Те же самые тени начали сгущаться, и затем, почти без перехода, мы увидели этого мужчину, лежащего на спине в луже крови поперек седла и двух всадников полным галопом удаляющихся вдалеке. Охваченная ужасом и отвращением при виде этой картины я не хотела дальше смотреть. Старик, вышедши из палатки, позвал нескольких курдов, стоящих около палатки, и, как казалось, давал им указания. Спустя две минуты дюжина всадников полным галопом помчалась с горного склона, на котором находился наш лагерь. Рано утром они возвратились с утерянными вещами. Все седло было покрыто свернувшейся кровью, и, разумеется, мы оставили его им. Они рассказали, что, приближаясь к беглецу, они увидели на гребне отдаленного холма двух удаляющихся всадников, и подъехав она нашли этого татарина-вора мертвым на украденных им вещах в точности так, как мы видели его в магическом зеркале. Он был убит двумя бандитами, и их несомненное намерение ограбить его было пресечено внезапным появлением отряда всадников, посланных старым кудианом.

Наиболее замечательные результаты достигаются восточными «мудрецами» простым актом дыхания на человека, либо с доброй, либо со злой целью. Это чистый месмеризм; а среди персидских дервишей, которые этим занимаются, животный магнетизм усиливается магнетизмом стихий. Они думают, что если кто-либо стоит лицом против ветра, то он подвергает себя опасности; и многих из этих «сведущих» в оккультных делах невозможно уговорить пойти во время солнечного захода против ветра. Мы знавали одного старого перса из Баку,[715] на Каспийском море, который обладал наиболее незавидной репутацией умельца наводить чары с помощью ветра, который очень часто дует в том городе, как показывает само его персидское название.[716] Если жертве, против которого возгорелся гнев этого старого черта, пришлось идти против этого ветра, то он появлялся как бы по мановению волшебной палочки, быстро переходил через дорогу и дышал ему в лицо. С этого момента всякие несчастья преследовали последнего — он находился во власти чар «дурного глаза».

Применение человеческого дыхания колдунами в качестве дополнительного средства для достижения своих гнусных целей, поразительно отображено в нескольких ужасных случаях, отмеченных во французских летописях — в особенности с несколькими католическими священниками. В сущности, этого вида колдовство было известно со времен глубочайшей древности. Император Константин (в уставе IV, «Code de Malef.», и т. д.) предписал суровейшие наказания для тех, кто прибегают к колдовству, чтобы посягать на невинность и возбудить незаконную страсть. Августин («Citй de Dieu») предостерегает против него; Иероним, Григорий, Назианзен и многие другие церковные авторитеты осуждают это преступление, нередкое среди духовенства. Бафе (кн. V, т. 19, гл. 6) излагает дело кюре из Пейфана, который посредством колдовства обесчестил весьма уважаемую и добродетельную леди, свою прихожанку Дам дю Лье, за что был сожжен заживо парламентом Гренобля. В 1611 году священник по имени Гауфрид был сожжен парламентом Прованса за совращение в исповедальне кающейся Магдалины де ла Палю, путем дышания на нее, и погружения ее, таким образом, в состояние иступленной грешной любви к нему.