Конечно же, в действительности это представление носит фигуральный характер речевого выражения, ибо истоковый дзэн не имеет «слоев», выделяемых в сознании. Сознание, как его рассматривает дзэн, не есть целое с какой-либо структурной раздробленностью. Но, с точки зрения практического объяснения, теория двухструктурного уровня очень удобна.
То, что подразумевается под «поверхностным уровнем», есть ни что иное, как наше обычное сознание, характеризующееся непрестанным возбуждением, вызываемым бесконтрольной пролифирацией (разрастанием) образов, концепций и мысле-форм, главным образом, из-за активности дискурсивного мышления, которое никогда не отвлекается от погони за объектами внешнего мира. «Глубинный уровень» относится к тому же сознанию и всегда остается спокойным и непотревоженным, несмотря на постоянную бурю, наблюдаемую в «поверхностном сознании». Дзэн представляет эту структуру сознания в образе океана, поверхность которого взволнованна, но в глубине его вечное спокойствие.
С таким представлением станет легче понять изначальное стремление дзадзэна, как утверждает школа Сото, привести всю физическую энергию в концентрированное состояние единства так, чтобы сознание, теперь абсолютно единособранное, могло мгновенно наблюдать свой собственный «глубинный уровень», который в обычном состоянии сознания остается невидимым, погруженный в волны мысле-форм.
Медитация типа «чистого дзадзэна» физически состоит из того, что человек сидит уравновешенно и спокойно, «совершенно незыблемый, как скала» в позе полного лотоса или полулотоса, со скрещенными ногами, прямой спиной, ритмически отрегулированным дыханием, направленным к нижней части живота.
Поддерживая тело в подобном устойчивом состоянии, необходимо все более и более входить в однонаправленную внутреннюю концентрацию сознания. Но самое любопытное в этом однонаправленно сконцентрированном сознании есть то, что в нем абсолютно отсутствует что-либо определенное для фиксации его. Иначе говоря, нет никакого осязаемого объекта концентрации. Не имея ничего, за что можно было бы «зацепиться», сознание как бы зависает в пустотности. Концентрацию не нужно поддерживать, как в случае дзадзэна Риндзаи, всепоглощающим вниманием к разрешению проблем коана. Его не надо подпитывать и постоянной визуализацией некой формы или модели, или актом поддержания определенного рода идеей перед внутренним взором. Нет здесь и обращения даже к наиболее простой йоговской технике счета вдохов и выдохов. И лишь приподнятое состояние концентрации должно быть поддержанным.
Такова вкратце идея медитативной практики школы Сото, школы «чистого дзадзэна». Это понятие дзадзэна достигает своей кульминации в точке зрения Догена, японского основателя Сото-дзэн, видевшего в практике сидячей медитации саму актуализацию природы Будды, как внутренне недифференцированного единства Бытия. Для Догена дзадзэн не искусственно изобретенная техника для достижения просветления. Фактически высшим принципом дзэна, созданного Догеном, есть то, что просветление и практика – это одна и та же вещь. Человек просветлен процессом сидения в медитации, знает ли он об этом или нет? Ибо сидение в таком положении не просто поза тела. Это наиболее прозрачное восприятие в высшей степени экзистенциального изобилия. «Он» есть сам процесс сидения. И «он» есть осознание Бытия. «Он» есть выкристаллизованная точка универсальной Жизни. Доген говорил: « Дзадзэн состоит всецело из сидения в спокойствии. Он не средство для достижения чего-либо. Само сидение и есть просветление. Если бы, как полагают простые люди, практика отличалась от просветления, два этих понятия как бы определяли наличие друг друга (то есть осознано было просветление, связанное с дзадзэном, и оставалось сознание процесса самодисциплины, после которого достигалось состояние просветления). Такое просветление, «зараженное подобным видом сознания, не есть подлинное просветление».
Очевидно, что медитация «тихого озарения» в своей сути имеет статическую природу и вполне способна привести к чистому квиетизму. Школа Риндзаи отрицает такую тенденцию, утверждая, что квиетизм идет вразрез с духом дзэн. Таким образом, школа Риндзаи поддерживает динамизм шестого патриарха Эно (Хуэй Нэнга).
Мастер Нангаку, преемник Эно в передаче учения южной школы, однажды предостерегал одного из своих учеников: «Ты хочешь стать мастером дзадзэна или намерен достичь состояния Будды? Если твое намерение – изучать дзэн как таковой, тебе следует знать, что дзэн не состоит в сидении или лежании. Ты хочешь достичь состояния Будды, сидя в позе со скрещенными ногами? Но Будда не обладает специфической формой... Попытка достичь состояния Будды сидением в медитации со скрещенными ногами более бесполезна, чем убийство Будды. Сколько бы ты ни сидел в данной позе, ты никогда не достигнешь сатори».
Школа Риндзаи, верно следующая учению шестого патриарха, занимает нетерпимую позицию в отношении медитативного метода школы Сото. Даиэ, вышеупомянутый мастер школы Риндзаи, говорил: «Когда вы разговариваете с вашим гостем, сконцентрируйте вашу энергию на разговоре с ним.
Когда вы чувствуете спокойствие в сидячей медитации, сконцентрируйте вашу энергию на акте сидения в спокойствии. Но никогда в процессе сидения не считайте само сидение за что-либо высшее.
Есть ряд фальшивых мастеров, ведущих своих учеников к заблуждению, говоря, что спокойное сидение в «тихом озарении» есть высшее достижение в дзэне.
Вполне понятно, что под выражением «фальшивые мастера дзэн» Даиэ подразумевает мастеров школы Сото.
Однако школа Риндзаи не обходится без медитации. Даже напротив, так как для последователей школы сидение в медитации – основной пункт всего процесса, при помощи которого они продвигаются к просветлению. Но внутренняя структура медитации Риндзаи полностью отличается от разновидности Сото. Дзадзэн, как он понимается школой Риндзаи, не состоит из просто сидения в успокоенной ясности медитации с сознанием без мыслей, а, напротив, дзадзэн состоит из сотворения сознания, ушедшего исключительно в живую, экзистенциональную проблему или мысль. Иначе говоря: «Я», теряя себя, становится как бы полностью трансформировано в Мысль. Это и есть вкратце риндзаистское понятие «думания» или «думание думания». А эта экзистенциальная трансформация происходит посредством коанов.
«Я» человека и высшее «Я» – одно.
Сомерсет Моем
Коан (кит, кунг-ан) в своем истоке, то есть во времена династии Тань, представлял собой разрешенный термин, обозначающий узаконенное обстоятельство, определяющее прецендент, положась на который, выбирались решения в случаях, одинаковых по своей природе. Как дзэнский технический термин он возник во время поздней династии Сунь, обозначая особого рода проблему или тему для медитации. В XI веке коан-упражнение был стандартизирован Даиэ, и с тех пор стал популярен в школе Риндзаи Китая и Японии в течение последующих восьми веков. Многие коаны были составлены в сборники, известные под названиями Хекуган Року (кит. Пи Иен Лу), 1228 г., и My Мои Кан (кит. By Мэн Куан), 1228 г. Это наиболее выдающиеся сборники.
Все коаны были предназначены как медитационные темы, искусственно составленные из некоторых знаменитых древних мондо, то есть вопросов и ответов учеников и мастеров периодов Тань и Сунь, фрагментов некоторых буддийских сутр, значительных частей лекций мастеров и анекдотов, относящихся к различным аспектам жизни мастеров.
Коаны, невзирая на разнообразие их контекстов, все имеют одну и ту же структуру, ибо все они представляют собой медитационные темы. И все они являются выражением парадоксального, шокирующего, сложного языка высшей Реальности в понимании дзэн. Это означает прямую, сильную презентацию в вер-бальной форме Бытия – голую индивидуальную кристаллизацию, изначально непродифференцированную. Как проблема, заданная мастером ученику, в большинстве случаев преднамеренно бессмысленная, она представлена таким образом, что с самого начала путает дискурсивное мышление с целью пробуждения в ученике особого уровня экзистенциального понимания с включением всей его личности – тела и сознания – далеко за пределами постижения интеллекта.
Мои поступки всегда искренни, – ответил дон Хуан.
– И все же они – не более, чем актерская игра.
– Но тогда все, что ты делаешь, должно быть контролируемой глупостью, – изумился я.
– Так и есть, – подтвердил он.
К. Кастанеда
Однако не следует думать, что коан предназначен лишь для сбивания с толку своей бестолковостью. Имея в виду, что коаны изначально образовывались из ранних мондо, анекдотов и т.д., легко заметить определенное значение, присущее каждому из них также и в рамках интеллектуального понимания, стоит лишь нам вернуть тот или иной коан в его исторический контекст и воспринять его с этого угла зрения. Другими словами, каждый коан содержит особое значение, благодаря которому он выглядит как краткий конспект философии дзэн.
