Но религия не ограничивается влиянием на мысли и эмоции; она стремится, как уже сказано, повлиять на духовное развитие людей. Она отвечает тому внутреннему побуждению, которое присуще всему человечеству и которое непрестанно толкает его вперед. Ибо глубоко внутри каждого сердца – часто отягченного преходящими затруднениями или заполненною неотступными заботами и тревогами – существует постоянное искание Бога.
«Тебя от ранней зари ищу я, Тебя жаждет душа моя, по Тебе томится плоть моя в земле безводной…»[7] Так жаждет человечество Бога. Искание это иногда как бы прекращается, жажда по временам исчезает. Бывают периоды в цивилизации и в сознании, когда этот крик человеческого духа, ищущего свой божественный источник – как вода, по выражению Джордано Бруно, ищет свой уровень – когда это томление человеческого духа по сродному началу, это устремление частицы к целому кажется на время угасшим; и, тем не менее, стремление это возрождается снова, и снова раздается тот же крик духа, ищущего Бога.
Заглушенная временно, с виду уничтоженная, жажда эта возникает снова и снова с непреодолимым упорством, она вновь возрождается, сколько бы раз ни заглушали ее; это доказывает, что жажда Бога – врожденное свойство человеческой природы, неискоренимая составная часть ее. Бывает, что люди говорят: «видите, она умерла!», но торжество их непродолжительно и они убеждаются, что она снова возникла с неуменьшенной жизненностью. Все, кто строят, не принимая ее в расчет, убеждаются, как их тщательно возведенные здания разрушаются словно от землетрясения. Все, убежденные, что их эпоха переросла эту жажду, видят, как самые дикие суеверия возникают, когда для нее нет удовлетворения.
И до того присуща нам эта жажда Бога, что человек не может обойтись без ответа на свои вопросы: он хочет во что бы то ни стало ответа, хотя бы это был и ложный ответ. Если он не может найти религиозной истины, он предпочтет заблуждение полному отсутствию религии. Он воспримет скорей самый несовершенный идеал, чем помирится с тем, что совсем не существует идеала.
Религия идет навстречу этой жажде и, овладевая той частью человеческой природы, которой присуща эта жажда, воспитывает ее, укрепляет, очищает и направляет к ее истинному завершению – к соединению человеческого духа с божественным, чтобы Бог «мог быть всем и во всем».[8]
Следующий вопрос, который возникает из пути нашего исследования, таков: где искать источник религий? На этот вопрос в наши дни имеется два ответа, один, даваемый сравнительной мифологией, другой – сравнительным изучением религий. Оба утверждают свои ответы на общей основе признанных фактов. Исследования доказали неоспоримо, что все мировые религии сходны в своих главных учениях и в том, что все они имели Основателей, являвших сверхчеловеческие силы и величайшую нравственную высоту; что они схожи в своих этических заповедях, в средствах для достижения соприкосновения с невидимыми мирами и в символах, посредством которых они выражали свои руководящие верования. Это сходство, доходящее во многих случаях до тождества, доказывает – по выводам и той и другой научной школы – общее происхождение религий.
Но относительно природы этого общего происхождения обе школы расходятся между собой. Представители сравнительной мифологии утверждают, что это общее происхождение есть общее невежество, и что самые возвышенные религиозные доктрины не более как утонченное выражение грубых представлений дикарей, выражающих их понятия о себе и об окружающем их мире. Анимизм, фетишизм, поклонение природе, поклонение солнцу – вот составные части того первобытного ила, из которого выросла великолепная лилия религии. Кришна, Будда, Лао-цзы, Иисус – все это по их мнению хотя и высокоразвитые, но все же нисходящие по прямой линии потомки вертящихся знахарей диких племен. Бог есть как бы составная фотография бесчисленных богов, олицетворяющих силы природы. И так далее, все в этом роде. Вся суть этой школы обобщается в одной фразе: религии – ветви одного общего ствола: человеческого невежества.
Представители сравнительного богословия утверждают со своей стороны, что все религии получают свое начало в учениях тех Бого-человеков, которые, появляясь от времени до времени, предлагают различным народам такие части из основных религиозных истин, какие данный народ способен воспринять; которые провозглашают одну и ту же нравственность, предлагают применение одних и тех же средств, употребляют однозначащие символы. Религии дикарей – анимизм и остальные – не более, как вырождения, результаты упадка, искалеченные отголоски истинных религиозных верований. Поклонение солнцу и чистые формы поклонения природе были в свое время благородными религиями, высокоаллегорическими и полными глубокой истины и значения. Великие Учителя, по мнению индусов, буддистов и некоторых представителей «сравнительного изучения религий», каковы теософы, образуют Великое Братство, члены которого высоко поднялись над обыкновенным человечеством, служат ему как его духовные Охранители и от времени до времени появляются среди людей, чтобы дать им новый духовный толчок. Эта точка зрения может быть выражена в нескольких словах: «религии – ветви одного общего ствола: Божественной Мудрости».
Эта Божественная Мудрость называлась в различные века гнозисом, Мудростью, теософией и некоторые представители религиозного сознания, стремившиеся в различные века подчеркнуть свою веру в единство религий, предпочитали эклектическое имя теософа всякому другому, более узкому обозначению.
Об относительной ценности доводов, выставляемых двумя названными школами, можно судить по тому, насколько убедительны те доказательства, которые выставляются каждой из них. Выродившаяся форма благородной идеи может быть с виду вполне сходной с утонченным выражением грубой идеи, и единственный способ решить, имеем ли мы дело с вырождением или эволюцией, это – исследовать ее промежуточные фазы и ее отдаленный источник. Доказательства, которые выставляются сторонниками происхождения религии из источника Мудрости, такого рода: они утверждают, что Основатели религий, судя по записям их учений, стояли несравненно выше уровня современного им человечества; что св. Писания содержат нравственные правила, возвышенные идеалы, поэтические вдохновения, глубокие философские положения, которые по красоте и вдохновению несравненно выше, чем все позднейшие Писания тех же религий; иными словами, что не новое выше старого, а наоборот, старое выше нового. Далее, они утверждают, что нельзя указать ни на один случай усовершенствования первоначального религиозного источника, тогда как можно привести не мало противоположных случаев – вырождения самых возвышенных учений; и кроме того, если внимательно рассматривать религии дикарей, и в них можно найти следы возвышенных идей, которые с полной очевидностью превышают творческие способности самих дикарей.
Эта последняя мысль была разработана ученым Эндрю Ланг, который, судя по его книге «The Making of Religion» («Образование религий»), принадлежит скорее к представителям «Сравнительного изучения религий», чем к сторонникам «Сравнительной мифологии». Он указывает на существование общей традиции, которая – утверждает он – не могла возникнуть среди самих дикарей, обычные верования которых так грубы и мысль которых стоит на таком низком уровне. Он указывает, что под их грубыми верованиями кроются возвышенные традиции, касающиеся природы божественного Существа и Его отношения к людям. Обоготворяемые ими божества обладают по большей части свойствами самых настоящих дьяволов, но за ними, над всем этим несовершенством, чувствуется неясное, но полное света осеняющее Присутствие, редко или совсем не называемое, упоминаемое с благоговением как источник всего, как сила любви и добра, слишком нежная, чтобы возбуждать ужас и слишком благая, чтобы требовать умиротворения. Такие идеи очевидно не могли возникнуть среди дикарей, и они остаются красноречивыми свидетелями откровения, данного одним из великих Учителей – смутное предание о котором существует почти повсеместно, – который был Сыном Мудрости и сообщал некоторые из своих учений в давно прошедшие века.
Причина, а также и оправдание взглядов, разделяемых представителями сравнительной мифологии, совершенно ясна. Они всюду находили грубые формы религиозных верований, когда их исследования касались диких племен. Формы эти всегда сопровождали общий недостаток цивилизации. Утверждая, что цивилизованные люди произошли от дикарей, не естественно ли смотреть на их религии как на продукт, развившийся из религий низшего типа? Этот вывод совершенно естествен. Только дальнейшее и более глубокое изучение этого вопроса может доказать, что дикари нашего времени не представляют собой типа наших предков, что они – лишь выродившиеся отпрыски великого культурного ствола далекого прошлого, и что человек в период своего младенчества – не был предоставлен самому себе, но был руководим Старшими Братьями человеческой расы, которые направляли его первые шаги как в религии, так и в цивилизации. Эта точка зрения подтверждается всеми фактами, приводимыми в книге Ланга, и она неизбежно вызывает вопрос: «Кто же были эти старшие, относительно которых всюду имеются предания?»
