Затем следует вспомнить Сирило, проводившего большую часть времени в горах. Иногда он, впрочем, наведывался в Мехико, куда ездил, чтобы продавать свои поделки. Из всех мужчин группы у него была самая внушительная комплекция, однако в действительности он вовсе не был жирным. Ему было около тридцати лет, и одевался он в полный наряд виррарика. Его индейский костюм был расшит богаче, чем у других — возможно, благодаря его бизнесу в столице. Без сомнения, в группе он был самым большим остряком и заставлял остальных отчаянно хохотать — и это при том, что каждый индеец виррарика был мастером пошутить. Позже мы обнаружили, что его роль имела огромное значение для отправления пейотных ритуалов. Сирило сопровождала его жена, молодая женщина, лет восемнадцати, необычайно красивая. Она была типичной индианкой, но могла бы успешно конкурировать с любой городской красавицей. Она также одевалась в одежды, которые могли бы считаться лучшими из нарядов виррарика. С ними был их шестимесячный ребенок, которого женщина всегда носила на спине, привязав платком и оставляя таким образом руки свободными для работы.
Там было также четверо детей, уже способных ходить, — их родителей мы никак не могли определить, потому что все взрослые с одинаковой теплотой заботились о них.
Наконец, был Томас, человек, которого мы считали самым загадочным из паломников. Выражение лица Томаса по большей части было серьезным и задумчивым, хотя иногда мы видели его и смеющимся. Кажется, он был очень дружен с Педро.
К нашему изумлению, мы обнаружили там также и владельца ресторана («босса») и нескольких его друзей-иностранцев — шумных, изображавших притворное, слащавое почтение к индейцам, но более занятых самими собой и своими пагубными привычками, нежели чем-либо еще. Просто не передать, как нам стало неприятно, потому что на мгновение мы почувствовали и себя незваными гостями. Однако, мы увидели, что индейцы виррарика вели себя так, как если бы этих людей вовсе не существовало. Они не казались смущенными их присутствием. Они попросту полностью их игнорировали, дружно делая вид, что не понимают по-испански, когда эти люди пытались заговорить с ними. К владельцу ресторана они относились достаточно уважительно, хотя тоже с некоторой долей холодности. (При случае Педро признался нам — они знали, что владелец просто грабил их при оплате труда, так как были осведомлены, по какой цене он перепродавал их поделки, но что они могли сделать? Ведь у них не было средств на покупку сырья.) Мы видели, что неуместное присутствие этих иностранцев не изменило хода церемонии, не помешало ей виррарика в совершенстве знали, как «держать их на расстоянии». Как оказалось, во время ночной фазы ритуала, продолжавшейся до самого утра, эти «любознательные наблюдатели», похоже, теряли интерес к происходящему и засыпали.
Было утро 30 мая. Мы не знали цели церемонии, на которую нас пригласили. Позже мы узнали от Педро, что это была церемония рождения Солнца: «Когда рождается новое Солнце, все обновляется, все становится новым, начинается снова, но уже будучи другим». Мы вышли из полуразрушенного дома в 6:45 утра и двинулись в сторону гор, по направлению к самому святому — после Хумун Куллуаби — для виррарика месту, священной вершине Ла Унарре. Виррарика Шли вереницей, в полной тишине. Их шаг был быстрым, легким и бесшумным. Вскоре Реаль де Минас остался позади, и дорога превратилась в каменистую тропинку, ведущую через зеленые луга (мы узнали позднее, что большую часть года в этих горах царит засуха). Висел густой туман, скрывающий горы, я резко очерченные силуэты паломников производили удивительное, фантастическое впечатление, словно воскрешая древние традиции и заставляя нас вспоминать о тысячах людей, которые столетиями шагали той же дорогой и стой же целью: «встретить и умилостивить силы, которые правят человеческой судьбой».
Время шло, И по мере продвижения группы туман начал редеть и рассеиваться пока не появилось солнце. Мы поднялись на вершину горы и двигались теперь вдоль небольшого гребня, окруженного отвесными пропастями и ущельями. После того, как мы уже примерно час карабкались по горам, виррарика решили остановиться и передохнуть, поскольку «группа владельца ресторана отстала, и они могли потеряться». К нашему неудовольствию, мы должны были их ждать. Пока запыхавшиеся белые спешили к нам, виррарика беседовали. После краткого отдыха (ради бледнолицых), мы продолжили наш путь. Иностранцы снова отстали, но теперь мы не стали их ждать, и те были вынуждены возвращаться самостоятельно. По пути мы «наткнулись» на небольшой пруд, что обрадовало индейцев — они казались очень довольными. Педро вытащил из своей сумки небольшую бутылку и наполнил ее водой, предварительно попив немного из пруда. Мы спросили его, а можно ли ее пить? «Ух, а почему нет?! Она очень хорошая. Вы берете немного, ставите ее в вашем доме, и она заботится о вас! Поливайте ею зерно, и оно вырастит огромным, красивым!» С некоторым трепетом мы пили священную воду, чтобы утолить жажду, но никаких неприятностей не произошло, наоборот, мы чувствовали себя великолепно. Перед самой вершиной мужчины начали собирать стволы сухих деревьев, и мы решили им помочь. Как стало известно позднее, эти бревна предназначались для угощения Татевари (Дедушки Огня). С вершины Священной Горы зрелище было впечатляющим, особенно для виррарика: мы смотрели на землю, где родилось Светящееся Божество на Хумун Куллуаби. Мы оказались на самой верхней точке этой горной области. Ниже простиралась огромная пустынная долина, место, куда Виррарика совершали свои ежегодные паломничества в поисках Оленя-Пейота. Вид с этой высоты открывался потрясающий. Какое-то время все созерцали эту захватывающую дух картину, а потом виррарика вновь взялись за дело. Было около десяти часов утра. Хуичо и Педро приготовились дать жизнь Татевари. Пока огонь оживал, Хуичо запел. Как только огонь разгорелся, солнце начало меркнуть — наступило кольцевое солнечное затмение! Похолодало, и огонь показался в сумерках еще ярче. Педро начал другой распев, чем-то напоминавший церковный канон. Он начал петь, когда Хуичо еще не кончил свою песню — так они и пели, сменяя друг друга. Тем временем, остальные с видимым почтением расставили пищу, принесенную для Татевари. Они расстелили на земле платок и стали класть на него разные предметы. Платок постепенно превращался в алтарь. На нем были разложены шоколад, домашнее печенье, техино (перебродивший напиток, приготовляемый виррарика из зерна), раскрашенная ткань с изображениями оленя, кактуса, зерна и солнца, в очень стилизованных формах, чье значение оставалось для нас неясным. Когда алтарь был готов, затмение стало полным. Хуичо и Педро держали в каждой руке мувиери (небольшие жезлы с цветными перьями, иногда с беличьим хвостом — хранилища силы шамана), которыми они потрясали во время пения. Они пели не хором, тем не менее их песни звучали почти в унисон. Мы не понимали смысл их песен, — в них не было ни слова по-испански, однако само пение производило на нас гнетущее впечатление. Мы расположились вокруг огня. В этот момент стали зажигать свечи, и сумерки в середине дня придавали этому драматический оттенок. Мы также держали в руках зажженные свечи. Печенья были положены в металлический ящик и опрысканы водой из святых мест, а затем розданы всем нам. Процедура сводилась к следующему: ящик передавался одному из участников, который с почтением принимал его. Человек делал с ним сначала несколько последовательных движений, как если бы поднимал тост, обращаясь к сторонам света и прямо вверх. Один за другим, он или она брали печенье и съев, передавали ящик другому, и так далее. Некоторые из виррарика произносили какие-то слова на своем языке, но жесты их ничем не отличались от жестов других. Пение маракаме Хуичо и Педро продолжалось практически без остановки, — и так на протяжении всей церемонии, которая длилась около часа, за вычетом тех моментов, когда они по-особому размещали или подготавливали для использования какие-то предметы, которые предстояло использовать в ритуале.
Нам явно не удавалось проникнуть в глубинное значение ритуала. Мы не понимали языка виррарика. К тому же они подготавливают себя с малых лет для участия в церемониях — с необходимой для этого сосредоточенностью и точностью. Волнующее воздействие, которое каждый шаг ритуала оказывал на участников, проявлялось в их выражениях и степени сосредоточенности. Церемония на Священной Горе завершилась, и они начали собирать алтарь — расписную ткань и металлический ящик, но оставили приношения огню: печенье, шоколад и техино. Нас поразила способность Виррарика в одну секунду менять настроение. Едва они завершили державшую их в сильном напряжении церемонию, как тут же стали радостными и даже забавными. Позже мы убедились, что эта видимая смена настроения не была тем, чем она казалось.
