Так начал Танцующий свой путь к людям и своей гибели.
О погонщиках верблюдов
Путь Танцующего лежал через пустыню. Много дней и ночей он шел один через пески, и сердце его было переполнено любовью и истиной, которые он не мог излить.
И вот однажды он увидел погонщика верблюдов, который остановился на отдых со своим караваном.
Танцующий приблизился к костру погонщика и сказал ему:
— Ты первый человек, которого я встретил после того, как обрел знание. Я хочу поделиться им с тобой. Оно слишком велико для одного человека.
— Что же это за знание? — спросил погонщик. — Как разбогатеть? Как отыскивать воду в пустыне? Как сделать верблюдов вдвое сильнее, чтобы они могли перевозить больше грузов?
— Нет, — ответил Танцующий. — Ты не станешь богаче, и твои верблюды не станут сильнее… Но дух твой воспарит к звездам, и звезды примут его. Ты научишься лучшему танцу на Земле — танцу свободы, но не свободы от мира, а свободы для мира. Ты будешь волен любить и ненавидеть, но в этом не будет твоего Я. Ты сможешь карать и миловать, но без мук и без сожалений… Весь мир будет лежать перед тобой.
— Зачем мне весь мир? — рассмеялся погонщик. — Подари мне дюжину верблюдов, а мир оставь себе.
Долго молчал Танцующий, удивленно глядя на погонщика верблюдов.
Наконец заговорил он, и голос его был подобен небесному грому и журчанию тихой реки, плачу ребенка и рычанию свирепого тигра.
— Дюжину верблюдов просишь ты? Я станцую тебе о дюжине верблюдов. И не говори потом, что слова Танцующего жалили тебя подобно тарантулу. Жалят не слова, а отражение твоей души в них.
У каждого есть своя дюжина верблюдов. И высшая истина погонщика звучит так: если ты можешь мне что-то дать — дай мне еще одного верблюда. Цель погонщика — сохранить и приумножить свой караван. Страх погонщика — потерять его. Потому что, потеряв караван, потеряет он и самого себя. Ведь не может быть погонщика без верблюдов.
И счастлив он в своей истине и своем страхе, ибо не знает иного счастья. Но в этом счастье сам он уподобляется своим верблюдам. Те тоже рады жесткой траве, потому что не пробовали цветущего клевера.
Счастье погонщика рождает его ненависть. Ненависть к тому, кто говорит: «Познай иное». О, это страшные слова! В них слишком много свежего воздуха с горных склонов. А погонщику милее запах верблюжьей шкуры. Они подобны хрустальной воде лесного ручья. А погонщик радуется кислому молоку верблюдиц. В них отражение света звезд. Но погонщик не любит поднимать глаза к звездам — так можно легко лишиться своих верблюдов.
Поэтому ненавидит погонщик слова «Познай иное». И еще больше ненавидит он того, кто их произносит. Ведь в нем, как в зеркале отражается кривая гримаса Владеющего-Дюжиной-Верблюдов-и-не-Желающего-Ничего-Другого. А кто хочет видеть собственное убожество? Для этого нужно иметь дух, подобный лезвию меча. Но погонщику не ведомо само слово «дух».
Поэтому закрывает погонщик глаза, чтобы не видеть. И закрывает уши, чтобы не слышать. А стоит связать ему руки, он, кривляясь, как обезьяна, кричит: Дай мне еще дюжину верблюдов, а мир оставь себе, ибо не знаю я большего наслаждения, чем считать и пересчитывать, владеть и приумножать.
Верблюды — вот мой мир, «У меня есть» — вот моя молитва, — вопит погонщик. И смерть он ненавидит только потому, что она отнимет у него верблюдов.
Так закончил свой танец Танцующий и устало опустился на землю.
— Красивы твои слова, — сказал погонщик. — Но теперь ты пойдешь пешком по раскаленному песку, а я поеду на верблюде.
— Вот она — мудрость погонщика! — весело воскликнул Танцующий. — Зато я пойду туда, куда стремится мой дух, а ты — куда тебя повезет верблюд.
Танцующий и прах вождя
И снова Танцующий остался один. Он продолжал свой путь на запад. Вскоре жаркую пустыню сменила сухая степь. Танцующий вдохнул запах степных ветров. Перед ним волновалось серебристое море. Он провел ладонью по густому ковылю и сказал с улыбкой:
— Душа многих людей способна уместиться на острие стрелы. И прочными нитями к ней привязаны сотни безделушек, которые считаются самой жизнью. Такая душа, как паук в центре паутины… Крошечный мохнатый паук, цепляющийся за свое богатство. Стоит оборвать эти нити, жизнь тут же покинет эту душу. Отними у пахаря его поле, кем он будет?!
Но поистине счастливы и живы те, у кого душа достаточно велика для того, чтобы вместить себя это море благоухающих трав, и пески, что лежат позади, и горы, темнеющие на горизонте… Что можно отнять у такой души?.. КАК у нее можно что-то отнять? Она и есть сама жизнь.
Так говорил Танцующий траве, расстилавшейся вокруг, и солнцу, ласково взирающему на него.
И вдруг взгляд Танцующего упал на курган, возвышавшийся впереди. Неспешно подошел к нему Танцующий и увидел, что это могила великого вождя.
На вершине кургана сидел огромный ворон. И крылья его были чернее самой ночи.
Ворон не испугался человека. Лишь посмотрел на него и глухо каркнул.
— Здравствуй и ты, зловещая птица, — сказал Танцующий. — Я не потревожу ни тебя, ни того, чей сон ты оберегаешь. Просто хочу постоять рядом с тем, кто поверг в прах полмира, и сам обратился в прах.
Танцующий оперся на свой посох и долго смотрел на крутые склоны кургана, поросшие изумрудной травой. Полны печали были его глаза. И полно грусти его сердце.
Наконец заговорил он, словно могли слышать и понимать его ворон и тот, кто был погребен тысячи лет тому назад.
— Что вижу я? Тот, от чьего взгляда трепетали народы теперь пялится пустыми глазницами во тьму своей могилы! И лишь ворон хранит твой покой. Но и он с тобой лишь потому, что с высоты кургана удобнее ему высматривать добычу. Когда этот холм растает, он улетит от тебя тоже…
Ты был победителем. Величайшим из всех, когда-либо живших на земле. Но ЧТО побеждал ты?
Ты был храбрецом. И смелость твоя требовала вызвать на бой самых древних и мрачных богов. Но КОГО не убоялся ты на самом деле?
Ты был разрушителем. И одной лишь волей своей превращал города в пепел. Но во имя ЧЕГО разрушал ты?
Ты хотел лишь царствовать над погонщиками верблюдов. Ты был одним из них. И имя твое стерлось из памяти народов, так же как стираются имена других погонщиков.
Ты побеждал погонщиков, не убоялся погонщиков и разрушал во имя власти над погонщиками.
Но становится ли даже самый сильный и храбрый верблюд львом, пусть даже царствует он над тысячами верблюдов?
Неважно, кто ты — червь, копошащийся в прахе или венценосец, у ног которого лежит весь мир. Если от души твоей идут липкие нити, ты остаешься рабом своей паутины.
А раб, властвующий над другими рабами — вдвойне раб.
Твоя рука сжимала меч, но дух страшился свободы. Конь твой был царем коней, но плелся верблюжьей тропой. И огнем горела на твоем щите надпись: «Да смирится сердце мое!» И на каждой пластине твоего доспеха сверкали слова: «Да спит спокойно дух мой!»
Жизнь твоя была борьбой. Каждый новый день подвигом.
Но забыты твои деяния. Ибо ни одного слова не выбил ты на скрижалях. А лишь читал те, что выбили до тебя другие.
Но вечной жизни достоин лишь тот, кто сам созидает новые скрижали!
Сказав это, замолчал Танцующий, и стих на мгновение ветер, словно чтя память того, кто шел к величайшей победе, а пришел к величайшему поражению.
В этой тишине услышал Танцующий громкое шипение. У ног его свернулась клубком черная змея и подняла свою голову, глядя в глаза человеку.
— Я много слышала о тебе, Танцующий. Говорят, что язык твой так же ядовит, как мои зубы. Но изливая лишь яд, ты скорее превратишь землю в пустыню, чем в цветущий сад. Мало пропалывать сорняки. Должно бросить в землю семя и полить его родниковой водой. Где же твоя мудрость, Танцующий? Неужели жалить — твоя мудрость? Или разрушение — высшая истина Танцующего?
— Нет, змея, — грустно ответил Танцующий. — Речи мои — яд только для слабых духом. Для сильных — это противоядие.
— Кого же ты считаешь сильным, Танцующий, — спросила змея. — Если величайший из воинов слаб для тебя?
— Того, кто прошел через три превращения духа.
— Много лет ползаю я по этой земле, но ни разу не слыхала, о трех превращениях. Впрочем, ваши человеческие дела меня не касаются. Одно скажу тебе Танцующий: беги от людей. Они желают слышать лишь ту истину, которая ласкает их слух. Со всем остальным они поступают, как ребенок с нелюбимой игрушкой. Но здесь достанется не только игрушке, но и дарящему ее. Беги от людей Танцующий! Ты зрячий среди слепцов. И хочешь открыть глаза другим. Но хотят ли они видеть свет, который видишь ты? Темнота скрывает много безобразного. Захотят ли они сбросить это покрывало? Много лет ползаю я по этой земле и знаю: куда легче зайцу одолеть тигра, чем человеку прозреть. Тьма для него благо. А посягнувший на нее — враг. Не будь врагом человека, Танцующий. Это говорю тебе я, змея, зубы которой сочатся ядом. Для человека я лютый враг. И знаю, как он поступает с врагами не понаслышке. Но хоть мой род ненавистен человеку, ненависть к тому, кто несет свет стократ сильнее. Беги от людей, Танцующий. Или беги от своей истины.
