И он, отрешившись на время от своих невеселых мыслей, начал описывать круги, постепенно расширяя их. Палочка постукивала по земле, и это был единственный звук, нарушавший тишину погруженной в сон деревни. Вскоре он наткнулся на какое-то препятствие. На ощупь это была деревянная стена дома. Он прошел немного вдоль нее, пока не дошел до угла. Потом проделал обратный путь. Затем повернулся к дому спиной и сделал несколько шагов вперед. Деревянная ограда… В одну сторону, в другую… Ага, ворота. Теперь направо, касаясь рукой забора… Громкий лай собаки, от которого сердце на мгновение ушло в пятки, тут же подхватили другие собаки, и началось. Рафи подумал, что таким образом он перебудит всю деревню. Но нигде не хлопнула ни одна дверь.
Теперь Рафи шел, ориентируясь на собачий лай. Он выбрал направление, в котором, как подсказал ему слух, псов было меньше. Раз нет собак, значит, нет и домов, а значит — там поле. Он миновал один за другим с полдюжины домов, время от времени нарочно стуча палкой по заборам, едва собаки успокаивались. Пару раз он услышал сонную брань разбуженных хозяев, но это его не беспокоило. В конце концов, деревенька встретила его не лучшим образом. Так что пусть немного побегают…
Наконец он оказался на самой окраине. Дома кончились. Можно было искать подходящее место для ночлега. Немного поплутав, несколько раз упав и однажды провалившись по колено в какую-то канаву, он все-таки нашел не то нору, не то просто щель в нагромождении камней и бревен, в которой было относительно сухо и в которую не задувал ветер. Рафи обессиленно повалился прямо на прелые листья, застилавшие землю. Он начал было размышлять о том, что ему делать теперь, но тяжелые веки закрылись сами собой, и он провалился в глубокий сон.
Проснулся он, не понимая, где находится и какое сейчас время суток. События прошедших двух дней терялись в каком-то тумане. Вроде бы он искал Марию… Шел куда-то… Старик, женщина, таверна, грубый хозяин… Постепенно все встало на свои места. Да, он спит где-то неподалеку от деревни, в которой его ждала Мария.
Рафи резко сел и ударился обо что-то головой. Протянул руку. Вроде потолок… Пошарил вокруг себя. Листья… Влажные прелые листья. Юноша нащупал выход из своего убежища и вылез в прохладный день. Где-то рядом слышалось журчание ручья. Рафи осторожно пошел на этот звук. Нужно было попить и хоть немного привести себя в порядок. Он вспомнил, как его вчера приняли в деревне… Если он хочет выяснить хоть что-нибудь, то не должен быть похож на сплошной ком грязи, который по нелепой случайности разговаривает.
Умывшись и кое-как почистив одежду (во всяком случае, он думал, что она стала хоть немного чище, впрочем, скоро он это узнает наверняка), Рафи уселся на узловатый, выпирающий из земли корень дерева и задумался.
Собственно, большого выбора у него не было. Или отправляться домой и навсегда забыть Марию и все то, что было с ней связано, или… а вот что «или» — Рафи не знал. Хозяин… Как его?.. Пабло, вроде. Да, точно, Пабло, сказал так: следуй за артистами. По его словам, это все, что просила передать Мария. За какими артистами? Стоп, стоп… Женщина сказала, что в деревню как раз приехали бродячие артисты. Сегодня они будут давать представление. Не о них ли шла речь? Но откуда Мария могла знать, что они приедут в этот город? Хозяин таверны сказал, что она уехала утром. А артисты появились в деревне незадолго до самого Рафи, то есть поздним вечером…
Голова у Рафи шла кругом. Он совершенно перестал понимать, что происходит. Все это напоминало сумбурный сон… Но сон это или нет, перед ним лежало два пути. Домой или к артистам, коли уж так говорила Мария.
А что он скажет этим артистам? «Возьмите меня с собой»? Это тогда, пять лет назад, он был бы полезен таким бродягам. А сейчас? Обуза, помеха Кто захочет возиться с ним? Им самим наверняка еле-еле удается прокормиться. Зачем лишний рот? Да и что будет, даже если случится чудо и они возьмут его с собой? В лучшем случае, он будет вытворять что-нибудь смешное, чтобы позабавить толпу. Станет посмешищем, слепым клоуном, будет зарабатывать на похлебку собственным несчастьем, как карлики, которых он несколько раз видел в бродячих цирках.
Но ведь все это не просто так. Это все нужно, чтобы быть, в конце концов, с Марией, возразил себе Рафи. Что делать, если это необходимая жертва? Сколько он слышал песен, в которых люди жертвовали ради любви жизнью. А на что готов пойти он ради своей любви?
Но одно дело песни, и совсем другое — жизнь. В песнях про матадоров тоже почему-то не говорится о сжимающем сердце страхе, вони, идущей от быка, и его тупой ярости. Там все красиво, даже если поется о трагической смерти матадора. Никто не будет петь о том, как вываливаются внутренности из разорванного живота… Конечно, с любовью все не так страшно, но все-таки песни от жизни очень далеки…
Неизвестно, сколько еще просидел бы так Рафи, борясь с сомнениями и страхами, и к какому решению он пришел бы. Все-таки человек — это человек, даже если он влюблен. Но его размышления прервал громкий веселый звон колокола, возвещавший жителям деревни, что скоро на центральной площади начнется представление.
* * *
Здесь собралась вся деревня. Толпа подхватила Рафи, сжала со всех сторон, куда-то потащила, ударила обо что-то деревянное, придавила и так оставила… За это время юноша успел десять раз пожалеть, что пришел на эту площадь. Если уж решил все-таки найти артистов, необязательно было приходить на это чертово представление. Того и гляди все ребра переломают. Никому и дела нет до его слепоты. Но делать было нечего. Оставалось только терпеть эту давку, крики над самым ухом да сокрушительный запах чеснока.
Все представление Рафи, можно сказать, пропустил мимо ушей. Да и слушать особо было нечего, не дурацкие же шутки клоунов… Голова у него была занята лишь одним — как убедить артистов взять его с собой. Он придумывал способы один другого безнадежнее и тут же с негодованием отвергал их. Ничего стоящего на ум не приходило. Наконец он устал спорить сам с собой и решил просто положиться на случай. Подойти и попросить. А там уж как получится. Если не возьмут, он побежит за их фургонами. Не продлится же это вечно! Рано или поздно (лучше, разумеется, рано) Мария найдется.
Солнце, видимо, стояло в зените, и, словно позабыв, что на дворе осень, палило нещадно. Рафи был прижат к борту телеги, как он определил на ощупь, и мучился от жажды, духоты и голода. Он не ел уже третьи сутки. Муки голода усиливало то, что вокруг все что-то жевали. Со всех сторон доносились запах пищи и аппетитное чавканье. Один раз Рафи показалось, что еще немного, и он упадет в обморок. Может быть, он даже и потерял сознание на мгновенье, но упасть ему не дали. Что там упасть! Ему и пошевелиться-то было невозможно, настолько сильно напирали сзади.
Он внезапно вспомнил, что почти так же стоял пять лет назад на площади родного города. Да, все было очень похоже. Те же запахи, те же звуки… Как будто он вернулся назад во времени. Но только на этот раз его окружала темнота.
Толпа вдруг заволновалась еще больше. По обрывкам разговоров, которые доносились до него, Рафи понял, что сейчас начнется главное действие сегодняшнего дня. Его догадку подтвердил дробный мягкий стук копыт по песку.
Несмотря на то, что он стоял по ту сторону круга и ему ничто не грозило, несмотря на то, что он был слеп и теперь не имел ни малейшего шанса принять участие в бое быков, несмотря на то, что уже простился со своей мечтой и почти принял свою судьбу, несмотря на то, что не мог видеть происходящее сейчас на площади, — несмотря на все это сердце Рафи бешено заколотилось, когда рядом с ним, в каких-то пяти-шести шагах, пробежал бык.
Торо остановился где-то на другом конце импровизированной арены. Рафи услышал его мычание, больше похожее на нечто среднее между ревом и рычанием. Он звал противника. И новые крики возвестили о том, что на арене появился матадор. Рафи, как ни напрягал слух, за шумом толпы не смог расслышать его шагов. Теперь, когда слух заменил ему зрение, он мог только так познакомиться с тем, кто сегодня будет сражаться с быком. Как же ему хотелось, чтобы зрение хоть на минуту вернулось к нему! Он был готов отдать за это весь остаток своей жизни.
И то смирение перед судьбой, в котором он так долго себя убеждал и к которому ему помогала прийти в меру своих сил Мария, вдруг испарилось, растаяло без следа, как будто его и не было вовсе. Он ясно понял, что никакая любовь, никакая девушка не сможет заменить ему бой с быком. Как бы он ни старался, как бы он ни желал, примириться с тем, что ему не суждено больше выйти на арену, он не сможет. Он обречен всю жизнь чувствовать эту острую, как рог быка, тоску…
И не стоит обманывать себя. Не стоит даже пытаться доказать самому себе, что в мире есть много других замечательных вещей. К чему это? Мигель говорил, что не мы сами выбираем свою мечту, а мечта выбирает нас Что ж, может быть. Но это вовсе не значит, что нужно отворачиваться от нее, если она тебя предала. Он пытался смириться, думая, что это и есть мужество. Но много ли мужества в предательстве? Много ли доблести в том, что отвечаешь на предательство предательством? Нет. Предавая свою мечту, отказываясь от нее только потому, что никогда не сможешь ее осуществить, ты предаешь сам себя. Ибо если уж ты сделал один раз свой выбор, следуй ему до самого конца. Потому что этот выбор твой и только твой.
