Время от времени появлялись женщины и производили надо мной какие-то удивительные манипуляции. Мои конечности гнули и скручивали, мою голову крутили во все стороны и каждую часть моего уже почти превратившегося в скелет тела сдавливали, стискивали, тузили и месили.
Порой заходила группа мужчин, которые, окружив меня тесным кольцом, что-то оживленно обсуждали. Я, конечно, не понимал того, о чем они говорили, но об этом нетрудно было догадаться. Потом они что-то в меня вонзали, но я не доставлял им удовольствия видеть, как я вздрагиваю от острой боли, — я все время чувствовал, как мое сознание куда-то уплывает.
Наступил момент, когда я опять ощутил тревогу. Я находился в полудреме невесть сколько часов. Хотя до моего сознания дошел звук открывающейся скользящей двери, меня это не обеспокоило. Я полностью ушел в себя, я чувствовал себя так, как будто весь окутан мягкой шерстью, и мне было все равно, что бы ни случилось вокруг, даже если это будет касаться меня самого.
И вдруг я почувствовал острую боль, которая, казалось, рвет череп на части. Меня зондировали и протыкали. Я услышал голос, который говорил на моем языке:
— А, хорошо, давайте его оживим!
Подавленный гул голосов, который я осознал только после того, как он прекратился, со слабым щелчком оборвался, И тут же я почувствовал, что жив, и попытался сесть. Но я опять потерпел поражение, самые невероятные усилия не могли заставить мои конечности пошевельнуться.
— Он опять с нами, — произнес голос.
— Эй! Ты нас слышишь? — спросил кто-то другой.
— Да, слышу, — ответил я, — но почему вы говорите по-тибетски? Я думал, что только сэр Доктор может разговаривать со мной. Я услышал сдерживаемый смех.
— Это ТЫ пользуешься НАШИМ языком, — ответили мне. — Теперь ты будешь понимать все, что мы станем тебе говорить. Его прервал другой голос, адресованный кому-то другому:
— Как вы его зовете?
Голос, в котором я узнал голос Доктора, ответил:
— Как зовем его? О! У нас нет для него имени, я всегда к нему обращаюсь про сто «ты».
— Адмирал требует, чтобы у него было имя, — отрезал его собеседник. — Решайте, как к нему обращаться.
Началось очень оживленное обсуждение, во время которого было предложено множество имен. Некоторые из них были ОЧЕНЬ оскорбительными и говорили о том, что эти люди ставят меня ниже, чем мы яков или грифов, которые питаются мертвыми. Наконец, когда комментарии уже становились совсем грубыми, Доктор сказал:
— Давайте прекратим это. Этот человек — монах. Пусть это и будет его именем, давайте называть его «Монах».
Последовало короткое молчание, потом я услышал шум, производимый руками, который, как я понял, означал аплодисменты.
— Очень хорошо, — произнес голос, которого я до сих пор не слышал, — принято единогласно: теперь он получает прозвище «Монах». Так и запишем.
Продолжался бессвязный разговор, один из тех, которые не вызывают у меня интереса, так как оказалось, что эти мужчины обсуждают достоинства и недостатки различных женщин и оценивают легкость, с которой можно ими овладеть. Некоторые из анатомических ссылок находились за пределами моего понимания, так что я не делал попыток следить за нитью их рассуждений, а занялся тем, что пытался представить себе их внешний вид.
Одни из них были очень маленького роста, другие весьма крупными. Но вот что было наиболее странным и крайне меня занимало, — так это то, что, насколько я знал, никто на Земле не обладал такими особенностями и такими размерами.
Внезапно послышавшиеся шарканье ног и звук, который, как оказалось, издавали скользящие спинки этих странных сидений, вернули меня к действительности. Люди вставали и один за другим покидали комнату. Наконец остался только один, Доктор.
— Скоро, — сказал он, — мы опять перенесем тебя в Зал Заседаний, тот, который находится внутри горы. Не нервничай, Монах, бояться здесь нечего, это может показаться тебе странным, но тебе ничто не причинит вреда.
С этими словами он тоже покинул комнату, и я опять остался один на один со своими мыслями. По какой-то непонятной причине в моей памяти всплыла сцена, заставившая меня содрогнуться: я был привязан к стене, как распятый орел. Один из китайских палачей приблизился ко мне и с дьявольской улыбкой произнес:
— Мы даем тебе последнюю возможность рассказать нам то, что мы хотим узнать, или я вырву твои глаза.
— Я простой бедный монах, — ответил я, — и мне нечего вам рассказать.
При этом китайский палач вставил большой и указательный палец в уголки моего левого глаза и вынул глаз, как косточку из сливы. Я был подвешен за шею. Боль была невыносимой. Правый глаз, который они еще не тронули, смотрел прямо вперед, левый, свисающий на мою щеку, смотрел прямо вниз. То, что отражалось при этом в моем сознании, было ужасно. Потом резким движением китаец оторвал глаз и бросил его мне в лицо, а после этого проделал то же самое с правым глазом.
Я помню, как, наконец пресытившись своей оргией пыток, они бросили меня в кучу мусора. Но я не умер, как они надеялись, ночной холод воскресил меня, и я побрел прочь, слепой, спотыкающийся, пока в конце концов какое-то «чувство» не вывело меня подальше от владений Китайской Миссии, а потом и из города Лхасы.
Так я лежал, предаваясь этим невеселым мыслям, и, когда наконец в мою комнату вошли люди, я почувствовал облегчение. Теперь я понимал, что они говорят. Над моим столом поместили специальное подъемное устройство, носящее странное название «антигравитационного». Когда это устройство «включили», стол поднялся в воздух, и люди стали направлять его через дверь и дальше по коридору.
Мне объяснили, что стол теперь не обладает никаким заметным весом, но у него сохранилась инерция и механический момент, — хотя это для меня ничего не значило. Нужно было внимательно следить, чтобы ничего не повредить. Вот это для меня имело значение.
Стол вместе со связанным с ним оборудованием осторожно тащили или подталкивали вниз по металлическому коридору с его искаженным эхо, потом дальше, вон из космического корабля. Мы опять оказались в большом каменном помещении, и звуки, которые я здесь услышал, говорили мне о большом скоплении народа, что напомнило мне внешний двор Лхасского Храма в более счастливые дни моей жизни. Мой стол продолжал двигаться дальше, наконец пару раз качнулся и опустился на несколько дюймов, коснувшись пола. Ко мне подошел человек и прошептал:
— Главный Хирург подойдет через несколько минут.
— А вы не собираетесь дать мне зрение? — спросил я в ответ.
Но он уже отошел, и моя просьба осталась неуслышанной. Я продолжал лежать, пытаясь нарисовать в своем воображении все, что происходит вокруг. Я помнил то, что бегло успел увидеть раньше, но мне очень хотелось, чтобы мне опять дали искусственное зрение.
По каменному полу раздались знакомые шаги.
— А! Они доставили тебя в полном порядке. Все нормально? — спросил доктор — Главный Хирург.
— Сэр Доктор! — ответил я, — я бы чувствовал себя гораздо лучше, если бы вы позволили мне видеть.
— Но ты СЛЕПОЙ, и ты должен привыкать быть слепым, тебе придется прожить очень долгую жизнь в таком состоянии.
— Но, сэр Доктор, — сказал я с раздражением, — если вы не дадите мне искусственного зрения, КАК я смогу изучать и запоминать все те удивительные вещи, которые, как вы обещали, я должен УВИДЕТЬ?
— Оставь это нам, — ответил он. — МЫ будем задавать вопросы и отдавать приказания, а ТЫ — только делать то, что тебе будут говорить.
В зале водворилось молчание, именно молчание, а не тишина, ибо не может быть тишины там, где собралось такое количество людей. Это молчание нарушили очень отчетливые шаги, которые внезапно резко оборвались.
— Сидите! — скомандовал отрывистый голос военного.
Последовал шорох, который свидетельствовал о том, что люди расслабились, шорох тесных одежд, скрип кожи и шарканье множества ног. Потом скрип откинувшегося странного сиденья. Звуки, который издает человек, поднимаясь на ноги. Секунду-другую собравшиеся напряженно молчали в ожидании, затем голос раздался снова:
— Леди и джентльмены! — начал свою речь этот глубокий, хорошо поставленный голос, тщательно выговаривая слова. — Наш Главный Хирург считает, что теперь здоровье этого туземца восстановлено и он в достаточной степени подготовлен к тому, чтобы мы без особого риска могли познакомить его со Знанием Прошлого.
Определенный риск, конечно, остается, но мы вынуждены на него идти. Если это существо умрет, нам опять придется возобновить утомительные поиски, чтобы найти другое. Этот туземец сейчас в плохом физическом состоянии, поэтому приходится надеяться только на то, что он обладает сильной волей и крепко держится за жизнь.
По моему телу прошла дрожь от этого бессердечного пренебрежения МОИМИ чувствами, но Голос продолжал:
