– Ты не хочешь меня? – спросила она, стыдливо прикрывая небольшую загорелую грудь и хлопая огромными светлыми ресницами.
Не хотеть ее было крайне сложно. Однако меня не покидало ощущение, что я хоть и командую парадом, но кто-то другой, опережая меня, стремительно переставляет фигуры на доске.
– Мне надо идти, – решительно ответил я и двинулся в другую комнату.
Там трехглазые инопланетяне пожирали бармена, разрывая его на части то ли щупальцами, то ли клешнями. «О боже…» – выдохнул я и уселся за барную стойку. Этот пузырь явно не для слабонервных. Один из инопланетян заметил меня и, прищурив один из своих желтых глаз, направился в мою сторону – агрессивный, настроенный поступить со мной так же, как и с барменом.
– Ну уж нет, – сказал я пришельцу. – Вообще-то ты похож на соседского дога. Который только с виду страшный, а на самом деле очень даже мирный и игривый.
Пришелец бросился на меня, но я опередил его и схватил узкий кожаный ошейник. Одной рукой я держал его за ошейник, а другой чесал ему спинку. В руках у меня извивался в конвульсиях удовольствия здоровенный серый дог. Я потрепал его за ухом, и тот, в приступе безмерной благодарности, облизал мне лицо шершавым языком. Этот сон уже утомил меня. Надо что-то предпринимать, иначе Лоскут будет вечно искать меня по бесконечным и бессмысленным пузырям. А я тут буду вечно отбиваться от телок-догов-инопланетян… и мало ли кого еще, кто может тут появиться. Я явно нарушил первоначальный сценарий, а потому можно ждать самых неожиданных сюрпризов.
Я решил вернуться. Но как? Ну, например, просто взять – и полететь обратно.
И я взлетел со своего барного стула. Причем мой взлет был очень похож на старт ракеты. Или на полет Iron тап'а. Короче, стартовал я мегакруто. Вся съемочная группа и атаковавшие их пришельцы мигом прекратили всякую возню и сражение и стояли раскрыв рты. А тот самый знакомый оператор отбросил в сторону крупнокалиберный пулемет и принялся снимать меня, исчезающего в розовых облаках, на камеру. Скорость я набрал космическую, мне пришлось приложить огромные усилия, чтобы немного затормозить. И хотя я начал торможение практически сразу после взлета, меня унесло далеко-далеко за облака.
Облака были разноцветные и немного напоминали те самые московские, что зависли над городом в день нашего с тобой знакомства. Я попробовал сбросить высоту и оказался внутри облака. Оно тут же стало очень плотным, и я сообразил, что это и есть тот самый туман, который разделяет пузыри. Я ринулся вниз и очень скоро шмякнулся на пустынный океанский пляж. Высоченные волны, вздымаясь в ста метрах от берега, катили ко мне шипящие пенные шапки. Дул легкий ветерок. Царственное спокойствие царило вокруг. Было настолько хорошо, что всему миру было глубоко по фигу… Не могу объяснить словами. Но мне никогда еще не было так умиротворенно.
Я побрел по берегу в надежде встретить тебя или Лоскута. Долго брел. Было совсем не жарко. Судя по всему, сейчас стояло раннее утро; небо затянуто облаками. Я шел по кромке прибоя и, обернувшись, увидел цепочку оставляемых мною следов, которые тут же аккуратно слизывала белопенная соленая волна. Все вокруг очень реально. Я даже чувствовал кожей брызги теплой морской воды. Улетать в другой пузырь не хотелось. Прогуляюсь-ка. Все уже наверняка догадались, что я здесь… И вот я шел и шел по берегу, пока не встретил Сикарту.
XVIII. АЛЬТЕРНАТИВНАЯ ИСТОРИЯ МИРА
– Мир соткан из наших мечтаний. Просто все мы мечтаем о разном. Есть плохие люди с черными мечтами, и есть хорошие со светлыми, благодаря которым вся наша вселенная еще не летит в тартарары. И мечтам свойственно сбываться. Все, что мы видим вокруг себя, – это чьи-то сбывшиеся мечты. На то, чтобы мечта стала реальностью, нужно время. Нужно продолжать мечтать, а мечтая, делать маленькие шажочки навстречу мечте. Люди, которые мечтают, имеют власть менять мир, а люди без мечты – лишь «боты», симуляторы жизни для заполнения пространства вселенной. Но и они в состоянии измениться. В них есть искра, которую можно раздуть, и они тоже станут частью сознательной вселенной. Просто сердца у всех разные. У кого-то сердце светло-красное, и свет из него выходит светлый. А у кого-то сердце темно-алое, и оно источает сумрак. Это не потому, что ему так хочется, а потому, что такое сердце человек получил при рождении… Так было решено. Ибо мир должен быть, как лоскутное одеяло, соткан из разных мечтаний. Но при этом он должен быть и очень гармоничным, чтобы никто, взглянув на него, не сказал: «Вот белое одеяло с серыми пятнами». Любой, кто взглянет на мир, должен сказать: «Какой же причудливый и сложный узор соткан здесь из множества лоскутов!» И получается, что ты меняешь этот мир. Раз мечтаешь о чем-то. Но вот искра в тебе пока не разожглась. Ты так – фитилек, едва тлеющий на ветру. Поскольку ты толком еще не знаешь, о чем мечтать, но не хочешь тупо заполнять пространство, оттого и мечешься. И сюда тебя бросила пока еще не мечта, а поиск мечты. Но здесь ли тебе ее искать?
Сикарту посмотрел мне прямо в глаза. И мне стало немного стыдно, что я, оказывается, вроде как «бот». Я всю жизнь думал, что я настоящий, а тут – прямо в сердце игла. Да еще где? На берегу океана, в полнейшем покое. Я не мог не верить Сикарту. Я подумал, что сейчас расплачусь, но сдержался. А он, видя, что я пребываю в полнейшем раздрае, продолжил:
– Что бы ты ни делал – плыви по течению, но осознай, куда плывешь. Иначе все теряет смысл. Все наши задумки лишь тогда превращаются в красивый узор, когда обретают смысл.
Сикарту замолчал. Он сидел в позе лотоса на берегу, метрах в трех от прибоя. В белых одеждах, с красивым, разукрашенным микроскопическими узорами красным шарфом на шее. Шарф был изготовлен из тонкой и явно мягкой ткани. Ветер трепал его, теребил его края, разбрасывал их в стороны. Контрастный, яркий образ: задумчивая неподвижная фигура смуглого черноглазого Сикарту – и красный, истерично пляшущий на ветру шарф. Сикарту был мудр, он знал про жизнь гораздо больше меня. Но я помнил, что он мне не помощник, ибо всегда преследует свои неясные цели. Ведь он просто пишет судьбы, а потом наблюдает, как сбывается все, что он задумал…
– Мне надо идти, – сказал я Сикарту. – Мне нужно спасать Вильяма Херста.
– Ты никого не спасешь. Ты не можешь никого спасти. Ты тратишь себя на что попало. Только что ты пытался, используя полученную силу, заняться сексом со спрайтом-красоткой. Разве такой человек может кого-то спасти?
Я покраснел. Мне стало очень неловко. Действительно, как-то не очень хорошо получилось. Но ведь так хотелось попробовать…
– Не удержался… было интересно, что получится…
– Ладно, иди. Я тебя не держу.
Я пожал плечами и двинулся в обратную сторону, а Сикарту остался сидеть на прежнем месте. Я шел по берегу, и сердце мое сжималось от тоски. Даже показалось, что я умру прямо сейчас, и мне так захотелось быть рядом с тобой, что меня тут же перебросило в другой пузырь.
Я оказался в комнате, очень похожей на гостиную в твоей старой квартире. Но что-то все-таки в ней было не так. Опять появилась мысль, что эту комнату отстроил некто, кому на словах подробно описали твою гостиную. И он воспроизвел помещение в соответствии со своим представлением о нем… В общем, все очень похоже, но чего-то не хватает.
В комнате было пусто. Громко тикали часы. Услышав за спиной постукивание когтей по паркету, я обернулся и увидел, как в комнату входит собака.
Это был мой пес Норд, умерший несколько лет назад. Его появлению здесь я не удивился, поскольку Норд снился мне чаще, чем кто-либо другой. Если честно, я очень тосковал по нему. Он прожил у нас в семье двенадцать лет, и в конце концов мне пришлось отвезти его на усыпление. Он был стар и болен, а я переезжал жить в Москву. Никто не хотел с ним возиться, и я отвез его в клинику. Никогда не забуду, как Норд, последний раз в своей жизни собрался кинуться на сидевшую в корзинке напротив трехлапую кошку. А потом обмяк на моих руках и затих. Мне кажется, что я никогда не плакал так горько. Слезы сами лились из глаз. Я пытался успокоиться, пытался казаться сильным, но тщетно. Я ревел как девчонка, держа на руках мертвое тело моего верного пса…
Не знаю, мучает ли меня совесть за тот поступок, я много раз прокручивал эту историю в голове, стремясь понять: был ли у меня шанс поступить иначе, но, честно говоря, так и не придумал другого варианта. Пес был своенравный, любил убегать, и, оставь я его – со страшным хроническим заболеванием ушей, не особенно любящим собак людям, – скорее всего, он закончил бы свою жизнь в грязной подворотне. Это недостойная смерть для достойного пса… В общем, Норд умер. И потом стал частым гостем моих снов. Видимо, между нами была очень тесная связь, которую не смогла разрушить смерть. Он играл со мной во снах, прогуливался рядом. В общем, вел себя в сновидениях, как настоящая, нормальная собака. Часто, просыпаясь, я долго не мог понять, что Норд вот уже шесть лет как умер. Поэтому, когда в комнату, с совершенно невозмутимым видом, вошел мой бородатый пес, я не удивился. Мне стало интересно пообщаться с ним в осознанном сновидении. Я присел на корточки и погладил его по голове. Пес подставил под мою руку ухо и зевнул.
