Это и решило мою судьбу. Когда я женился, мне сказали, что у семьи нет денег, никто не может ждать, пока я стану раввином. Нужно работать. Хасиды тогда только начинали открывать ювелирные магазины на Манхэттене, и туда нужны были люди, говорящие по-английски. Друг дяди, реб Шломо, тоже из Радзина, отвёз меня в магазин, и я получил работу. Я должен был встречать покупателей-гойим, не евреев, и говорить с ними по-английски. У нас были низкие цены и дешёвые бриллианты, поэтому к нам шли. Бриллианты привозил молодой хасид из Антверпена; всю войну он выдавал себя за фламандца. Постепенно он начал повышать цены, и наш хозяин, грустный горбун, решил, что нам надо начать самим покупать бриллианты напрямую у тех, кто их добывает. Где, мы не знали.
Мы говорили с ним часами, вырабатывая разные планы: он собирался послать меня в Антверпен, Амстердам, Лондон, но не было гарантии, что там мы сможем купить камни дешевле, чем в Нью-Йорке. Нужно было искать место, где их добывают. Мы, конечно, знали про Африку и Де Бирс, но было понятно, что Де Бирс не будет нам ничего продавать напрямую: они работали только с большими оптовыми покупателями, которые потом продавали малые партии розничным торговцам, как мы.
В конце концов я пошёл в Нью-Йоркскую публичную библиотеку на 5-й Авеню и стал читать. Я привык искать информацию и её анализировать, я постоянно делал это в ешиве. Мне нужно было найти, где, кроме Африки, добывают алмазы и где их можно покупать по разумной цене. Через два дня я нашёл, что искал: Гайана, Южная Америка.
Кассовский отпил кофе и поморщился: кофе был холодный. Он отставил чашку и продолжал:
— Бриллианты делятся не только по размеру, но также на цветные и бесцветные. Камни из Гайаны были небольшими, от o,i карата до трёх каратов, но цветные гайанские бриллианты светились редчайшим ярким ультрамарином, цветом моря. Таких больше не было нигде.
Я узнал, что промышленной добычи в стране не существует, лишь отдельные партии вдоль рек, в отдалённых районах.
Кассовский снова замолк. Дождь неожиданно перестал, как выключили. Сад осветился оранжевым светом и заблестел. Как цветные бриллианты, подумал Илья.
— Это был наш шанс, — сказал Кассовский. — Близко к дому, в Южной Америке, слабая конкуренция и население, говорящее по-английски.
Что могло быть лучше, проще, вернее? Нужно было ехать в Джорджтаун, найти местных скупщиков и договориться о поставках. Наш план был следующим: мы будем скупать все бесцветные камни больше 0,5 карата и все цветные от 0,1 карата. Математика простая: в стране тогда официально добывали около пятидесяти тысяч каратов в год, а неофициально в два раза больше. Мы хотели покупать одну треть всей добычи, тридцать тысяч каратов, в среднем по сорок долларов за карат. Набавьте расходы на путешествия и обработку, ещё десять долларов. Итого, наша себестоимость должна была не превышать пятидесяти долларов за карат. Розничные цены в Нью-Йорке в то время были приблизительно около семидесяти долларов, что означало более двух миллионов чистой прибыли в год. Мой хозяин предложил мне треть, и я сказал «нет». Я хотел половину. Он подумал и предложил мне сорок процентов. Я подумал и согласился.
Кассовский пожевал травку. Он был сейчас далеко. Илья не хотел его тревожить. Илья лишь хотел знать, для кого третий прибор.
— И что, — спросил Илья, — вы поехали в Гайану, скупили бриллианты и разбогатели? А потом переехали в Суринам?
Кассовский согласно покачал головой.
— Почти, — сказал Кассовский. — Почти так всё и было.
«Сейчас хороший момент спросить, для кого третий прибор, — подумал Илья. — И про Рутгелтов, кто они на самом деле».
Он стал обдумывать, как лучше начать разговор, но Кассовский уже продолжал:
— Когда я добрался до Джорджтауна — на корабле, через все Карибы, с недельной остановкой на Тринидаде, — я был болен. Я был болен от впечатлений. Всё вокруг было слишком: слишком синее море, слишком буйная зелень, слишком жаркое солнце и слишком чёрные люди. В портах нас ждали женщины всех оттенков. Многие из них приходили вместе с детьми, которых было некуда деть, и дети играли у трапа, пока мать поднималась на корабль, чтобы продать себя за несколько долларов. Я был хасидский мальчик из Боро-Парк, который только что женился на своей некрасивой двоюродной сестре, и секс между нами напоминал игру в песочнице. Я лежал у себя в жаркой, душной каюте, которую делил с двумя канадскими инженерами, и пытался представить, что происходит в других каютах, куда заходят женщины.
Кассовский опять замолчал.
— Кроме того, — как-то обиженно сказал Кассовский, — было невозможно достать кошерную пищу. Евреев на корабле не было ни одного, то есть только один, я. В конце концов я решил, что в путешествии разрешено нарушать кашрут, и стал есть всё.
Наш план был установить отношения с местными хасидами и договориться, чтобы они скупали для нас камни. В первый же день я выяснил, что в Джорджтауне нет синагоги.
И нет евреев. Люди вокруг говорили на странном языке, который вроде бы был английским и не был. Поначалу я ничего не мог понять: их речь была похожа на песню, душистую, тягучую и долгую, как тропический день. Я был чужим, в чужом месте, среди чужих.
Кассовский посмотрел на Илью. Илья ждал.
Он решил ничего не спрашивать: пусть всё расскажет сам.
— Понимаете, — улыбнулся Кассовский, — на самом деле я был не из Нью-Йорка, самого большого города в мире, где живут люди отовсюду. Я был из Боро-Парк и до семнадцати лет ни разу не бывал на Манхэттене. Ни разу. Никогда. Всю жизнь я провёл среди одних и тех же людей, говорящих на одном и том же языке. И об одном и том же. Среди людей, которые одинаково выглядели, одинаково ели и одинаково думали. Всю жизнь я жил в гетто, где наибольшим различием было, хасид ты или ортодоксальный еврей, и следуешь ли ты Раби Шломо из Бельцов или Раби Менахему из Винницы. И оттуда я попал в тропики, где ничто не было похоже на Бруклин. И мне нужно было вернуться домой с бриллиантами.
Я обдумал новый план. Я пошёл в большой ювелирный магазин на Риджент Стрит, недалеко от Стаброек Маркет, и спросил, где они берут бриллианты. Магазином владел старый индиец из Калькутты. Всеми ювелирными магазинами в Гайане владели индийцы, которые или там родились, или приехали из Индии. Индийцы не хотели мне ничего рассказывать. Я обошёл все магазины, но везде говорили одно и то же: камни привозят покнокерс, добытчики. У каждого был свой поставщик, и никто не хотел делиться информацией. Они были правы: я мог предложить более высокие цены и подорвать их бизнес. Я был опасностью. Но сам я это ещё не понимал.
Было ясно другое: чтобы купить камни до того, как они уйдут в индийские магазины, нужно ехать в джунгли и найти там покнокерс. Это я и решил сделать. Я знал, что алмазы в Гайане добывают вдоль рек, самые крупные встречались в районе Массива Рораима, вдоль границы с Венесуэлой. И я решил ехать.
Удивительно, но Илья знал про Рораима: в детстве он читал «Затерянный мир» Конан Дойла, где в предисловии было написано, что подобные изолированные плато встречаются только в Гайане, в районе Массива Рораима. Динозавров там не было, хотя, допускали авторы предисловия, там могут водиться странные животные и расти странные растения. Эволюция в этих местах остановилась миллионы лет назад, и с тех пор жизнь текла изолированно, как в Боро-Парк. Кроме затерянных плато, где росли растения, что не росли нигде больше, и водились животные, которых нигде больше не было, там, в реках и ручьях, лежали цветные алмазы, за которыми и отправился хасидский юноша Оскар Кассовский. Он доехал-таки из Радзина Подласского до Массива Рораима.
Рамчаран, владелец магазина на Риджент Стрит, наконец согласился познакомить его со своим поставщиком. За услугу он попросил два процента от всех камней с первых трёх партий. Кассовский согласился и скоро на открытом грузовике поехал в маленький городок Бартика, чтобы оттуда отплыть в лодке на юг. Его вёз Ллойд, весёлый красный индеец из племени патамуна, который работал на Рамчарана. С ними ехал ещё один индеец: ему было по пути. Кассовский сидел под навесом грузовика в своём хасидском костюме и глядел на джунгли по сторонам. Он ждал бриллиантов и думал, как вернётся в Нью-Йорк. Он вспоминал про Хану, лишь когда ел.
Их маршрут был прост: доплыть по Мазаруни Ривер до большого речного порта Иссано и там скупить алмазы у покнокерс, которые приносят камни с юга, от Пакараима Маунтэн. Эта гора была частью Массива Рораима, и вокруг текли миллионы рек и речушек, в чьих красных водах таились голубые алмазы. Если камней будет мало, сказал Ллойд, они могут спуститься чуть ниже и устроить скупку в одном из торговых посёлков, куда покнокерс приходят за рисом и мукой.
Они закупили продукты и отправились вверх по реке. Они плыли по красной воде, день за днём, и ничего не менялось. Иногда — редко — им попадались индейские посёлки, где их никто не ждал. На третий день Кассовский снял пиджак. Ещё через день он снял рубашку и остался в таллескотне. В каждой кисти таллескотна было по одной синей нити, окрашенной специальной краской тхейлет. Краска была приготовлена из моллюска хилозон. Кассовский смотрел в мутную воду реки и думал, водятся ли там эти моллюски. У таллескотна был секретный карман, где он прятал зашитые туда деньги.
