Но когда они исчезли, они лежали у него на ладони и были видны всем.
Баба понял, что Пападжи каким-то образом вызвал исчезновение специй, хотя сам Пападжи никогда не утверждал, что это сделал именно он.
Он сказал Пападжи: «Вы обладаете большим могуществом, так же как и я. Мне сказали, что вы ездите на Запад, чтобы учить иностранцев. Когда вы поедете в следующий раз, вы должны позвать меня с собой. Мы сможем вместе давать представления».
Пападжи только рассмеялся. Он пообещал позвать его с собой, но никогда больше с ним не связывался. Подобные трюки никогда не производили впечатления на Пападжи, и я часто слышал, как он критиковал учителей, которые баловались такими фокусами, чтобы привлечь учеников, славу и деньги.
В качестве интересного послесловия к этой истории стоит рассказать, что этот баба в конечном итоге нашел себе гораздо более прибыльный бизнес. Когда город Лакнау начал разрастаться, земля, которой владел храм Бхутнатх, стала очень ценной. Этот баба продал землю застройщикам, а затем скрылся с деньгами. Большая часть магазинов в Бхутнатхе построены на земле, которую этот баба продал в 1970 г. за небольшие деньги.
В течение первых двадцати лет моего знакомства с Пападжи он много путешествовал. Он редко говорил, куда он едет и когда вернется. Он не любил, когда за ним кто-то ездил, поэтому редко сообщал людям о своих планах и давал адреса тех мест, куда он собирался. Когда он был в Индии, он чаще всего ездил в Харидвар и Ришикеш. Ему каждый год удавалось прожить там несколько месяцев, и иногда я ездил вместе с ним.
Он там почти ничем не занимался. Он совершал прогулки, купался в Ганге, ел и спал. В разные годы он останавливался во многих различных местах, но в тех поездках, в которых я его сопровождал, он всегда останавливался в Арья Нивас. Когда мы были там, он не очень много общался с людьми. Обычно мы с ним были вдвоем. Иногда я приносил ему чай, иногда он позволял мне сделать ему массаж ног, но большую часть времени мы просто молча сидели, ничего не делая.
Однажды вечером, около 10 часов, когда мы сидели в Арья Нивас, я спросил Пападжи, не хочет ли он выпить горячего молока. В то время он часто перед сном выпивал чашку молока.
«Да, да, – сказал он. – Ты можешь сходить и принести молока».
Я взял его металлическую лоту (кружку) и вышел на улицу, чтобы найти горячего молока. Когда я шел к молочной лавке, я увидел, что возле Бхатья Лодж остановился автобус и из него выходит много людей. С ними был свами, который показался мне знакомым.
Я подошел к одному из пассажиров и спросил: «Это Хайдакхан Баба?»
Хайдакхан Баба был очень известен в то время. У него были тысячи последователей по всей стране. Человек, к которому я обратился, подтвердил мою догадку.
Хайдакхан Баба пошел в сторону Хар-ки-Паири впереди своих последователей. Я ощутил порыв пойти за ним, даже несмотря на то что у меня было поручение купить молока для Пападжи. Расстояние между Бхатья Лодж и Хар-ки-Паири два или три километра. Мы шли туда очень медленно. Я забыл о своем первоначальном плане, и только в половине второго ночи я вспомнил, что совсем выпустил из головы свое поручение.
Я пошел обратно так быстро, как только мог, и пришел в Арья Нивас около двух часов ночи. Пападжи все еще не спал. Скорее всего, он так и сидел, ожидая меня.
«Где ты был? – спросил он. – Тебе понадобилось четыре часа, чтобы купить чашку молока?»
Я объяснил ему, что произошло. «Когда я шел за молоком, я встретил Хайдакхан Бабу и группу его поел ед ователей. Я ощутил позыв пойти за ним, настолько сильный, что совсем забыл, за чем я шел. Я вспомнил только через несколько часов. К этому времени я уже сидел с ним на Хар-ки-Паири, так что мне потребовалось время, чтобы вернуться. Простите меня за то, что меня так долго не было. Я слышал, что его считают просветленным, и я пошел за ним, чтобы выяснить, что он собой представляет».
Пападжи не высказал ни единой жалобы по поводу того, что я пришел так поздно. Он сказал только: «Ладно. Завтра утром мы пойдем посмотреть на него. А теперь мы можем лечь спать».
На следующее утро мы пошли из Арья Нивас туда, где остановился Хайдакхан Баба. Пападжи попросил меня показать ему его, потому что он никогда раньше его не видел, но в этом не было необходимости. Как только мы подошли к этому месту, Пападжи сразу же определил, что это он, потому что это был свами, стоящий в центре большой толпы. Пападжи не предпринял ни малейшей попытки представиться. Он просто стоял на некотором расстоянии и очень внимательно смотрел на Хайдакхан Бабу. Это был пристальный, немигающий взгляд.
Через десять минут Пападжи сказал: «Чало [пойдем]. Этому человеку еще слишком рано выходить на площадь. Ему сначала следует больше предаваться тапасу. Пойдем пить чай».
Мы пошли в ближайшую чайную, и с тех пор больше никогда не говорили на эту тему.
В начале 1970-х Пападжи с интересом наблюдал за другими свами и за тем, что они делают. Он никогда не вступал в прямую конфронтацию с ними. Обычно, как в случае с Хайдакхан Бабой, он просто смотрел издалека и уходил, часто даже не представившись. И хотя я знаю, что он был невысокого мнения обо всех свами в Харидваре и Ришикеше, он держал свое мнение при себе и никогда не вмешивался в то, что они делали.
Как-то в 1970-х я получил от него письмо, отправленное из Бомбея. В нем говорилось, что ему надоело смотреть на людей, которые заявляют, что они просветленные, и что он больше не будет этого делать.
Несмотря на то что Пападжи в какой-то момент в конце 1970-х очевидно перестал посещать других учителей, они все еще продолжали приходить к нему. Следующая история, которую Пападжи рассказывал несколько раз, вероятно, относится к этому периоду.
Я жил в отеле Арья Нивас в Харидваре, когда один восьмидесятилетний свами из Гуджарата подошел к конторке и спросил номер моей комнаты. Менеджер сообщил ему, что я вышел из своей комнаты в 6 утра и вернулся в час дня к ланчу. Он сказал свами, что я, возможно, выйду около 5 вечера и вернусь примерно через пять часов.
Свами ушел, не заходя ко мне, но на следующий день снова пришел и спросил менеджера, нахожусь ли я в гостинице.
Менеджер ответил: «Да, сейчас он в гостинице. Он живет в комнате номер три, с видом на Гангу».
На этот раз он пришел ко мне и постучал в дверь. Когда я открыл ее, я увидел этого свами, одетого в оранжевые одежды, с малой из рудракши на шее. Я поприветствовал его, пригласил в комнату и предложил ему сесть напротив меня.
Он представился как гуру, у которого тринадцать ашрамов в Гирнаре, Гуджарате, Мадхья Прадеше и Раджастане. Он также сказал, что он был йогом и преподавал Упанишады, Веды, Гиту и Бхагаватам.
«Поэтому, – сказал он, – не говорите мне ни об одном из упомянутых предметов, так как это будет пустой тратой времени. У меня нет вопросов, если только вы не собираетесь говорить о вещах, которые не входят в традицию йоги и не упоминаются в этих книгах. Я сам йог и осваивал искусство вхождения в самадхи на долгое время. Вы могли видеть мою фотографию в газетах, поскольку недавно я сорок дней просидел в подземной комнате в самадхи. Правительство Гуджарата узнало, что я собираюсь сделать это, и пыталось помешать мне. Они говорили мне, что это слишком опасно. В конце концов мы пришли к компромиссу – сошлись на том, что при мне будет находиться врач и что одна из стен комнаты будет стеклянной, чтобы за мной могли наблюдать в любое время.
В том, что касается йоги, нет ничего такого, чему вы могли бы меня научить, и мне неинтересно слушать рассуждения о писаниях, потому что я сам преподаю их. Однако если вы можете сказать мне что-то новое, я с радостью вас выслушаю».
Он продолжил свой монолог рассказом о том, что он собирается совершить паломничество в Бадринат и Кедарнат с восьмьюдесятью последователями. Они ехали на двух автобусах, которые он нанял.
Он рассказал, как он узнал обо мне. «Мы все остановились в ашраме Гуджарат Махила Мандир на улице Канкхал Роуд. Основательница этого ашрама Шримати Шанта Бен – одна из моих преданных.
Она и дала мне ваш адрес».
Когда он закончил рассказывать, какой он важный и знаменитый, я сказал ему: «Я согласен на ваши условия. Я не упомяну ни об одной книге, которую вы читали. Я даже не буду говорить о йоге, кундалини и прочих вещах, которые вас так интересуют. У меня есть кое-что свежее и новое, что я мог бы вам сказать, но я не могу говорить об этом сейчас, потому что вы принесли с собой в эту комнату такой огромный багаж мыслей. Все эти мысли принадлежат прошлому. Вынесите этот багаж наружу, оставьте его там и войдите снова – уже без него».
Он не понял, о чем я говорю, поэтому я встал и начал подталкивать его к двери. Когда он оказался снаружи, я сказал ему очень твердо: «Вы сможете войти только тогда, когда весь этот хлам из прошлого, который вы, похоже, так любите, останется снаружи».
