Итак, мы наконец подошли к основе «И-Цзин» – гексаграммам – символам, состоящим из двух ба гуа, двух триграмм, то есть из шести сплошных и прерванных посередине черт. Возможное число вариантов – 64.
Это уже значительно более сложная система, охватывающая и отражающая, в соответствии с теорией «Книги перемен», весь мировой процесс, все чередование ситуаций, происходящее от взаимодействия и борьбы сил света и тьмы, напряжения и податливости, добра и зла, ситуаций, в которых оказывается и действует человек.
Принято считать, что нижняя триграмма относится к внутренней жизни, к наступающему и созидаемому, а верхняя – к внешнему миру, к отступающему и разрушающемуся.
С древних времен существует и взгляд на гексаграммы как на комбинации из трех пар черт, каждая из которых символизирует одну из трех космических потенций: верхняя – небо, средняя – человека, нижняя – землю. Уже здесь ясно видно отличие мировоззрения древних китайцев от взглядов, распространенных тогда и позднее во многих других цивилизациях, особенно европейских: человек участвует в течении жизни как равный земле и небу, как активная сила, не только зависимая, но и способная воздействовать на окружающий мир, на обстоятельства, на судьбу. В этом и главное отличие «Книги перемен» как первоначально чисто гадательного текста от всех иных гадательных систем, где человеку отводится пассивная роль, где ему предсказывается ход событий, изменить который он не в силах.
Авторитетнейший исследователь и переводчик «И-Цзин» немецкий ученый Рихард Вильгельм в своих работах, написанных в середине 1920-х годов, подчеркивал важность изучения «Книги перемен» как гадательной системы. Когда возникла первая попытка рационально объяснить то, что на ранней стадии мышления достигалось лишь в практике гадания, писал он, возник первый текст. Когда же к гадательным знакам добавились предписания, как надо поступать человеку, обращающемуся к «Книге перемен», чтобы принимать сознательное участие в осуществлении собственной судьбы, был сделан важный шаг вперед в повышении оценки роли человека как соучастника мирового процесса, а отсюда уже полшага до осознания моральной ответственности человека за этот процесс – моральной в смысле взаимоотношений человека с Природой и моральной же в смысле отношений с другими людьми и обществом.
Таким образом, с появлением основного текста «И-Цзин» гадание в древнем Китае обрело просветительский и воспитательный характер, а сама книга с течением времени становилась все более очевидным сводом морально-этических и философских принципов, причем изложенных не догматически, а в динамике, диалектике, применительно к изменчивым жизненным ситуациям.
Я написал перевод «И-Цзин», заключающий в себе текст и приложения, в 1854 и 1855 годах; и я должен признать, что, когда рукопись была закончена, я знал очень мало об объеме и методе этой книги…
Джеймс Легг (1815–1897)
Этот эпиграф приведен здесь отнюдь не для того, чтобы запугать читателя. Шотландский и-цзинист Джеймс Легг ставил перед собой задачу исследовать всю глубину содержащихся в «Книге перемен» философских воззрений, а они оказались практически бездонными, так что досада исследователя понятна. Мы же не ставим перед собой подобную сверхзадачу, а ограничимся лишь знакомством с этой уникальной книгой, ее историей, тем, как по ней гадали в древности и как гадают сегодня, причем не только в Китае, но и во многих других странах мира.
И все же, при чем тут Джеймс Легг и его разочарование? При том, что оно типично почти для всех, кто когда-либо брался исследовать «И-Цзин». Помните – «…но и с побелевшей головой не достигали ее истоков»? Это написано в XI веке, а Джеймс Легг жил в XIX. Как будто мало что изменилось. На самом деле изменилось многое, особенно в подходе к «И-Цзин», в его квалификации. «Книгу перемен» только в европейской синологии изучали и как гадательный текст, и как философский текст, и как то и другое одновременно; видели в ней основы китайского универсизма, собрание поговорок, политическую энциклопедию, толковый словарь, фаллистическую космогонию, учебник логики, бинарную систему, тайну кубокуба; считали чудом уцелевшей за тысячелетия озорной шуткой уличного гадателя, просто ребячеством и даже откровенным бредом. В последних характеристиках отчетливо ощущается отчаяние их авторов, потративших на «борьбу» с «И-Цзин» многие, подчас лучшие, годы жизни, но так и не понявших его.
Относительно повезло Готфриду Вильгельму фон Лейбницу (1646–1716), немецкому ученому, особенно прославившемуся своими трудами по математической логике, а также по дифференциальному и интегральному исчислению. Лейбниц увлекался китайской философией, читал труды Конфуция и состоял в переписке с христианскими миссионерами в Китае. Познакомившись в конце XVII века с «Книгой перемен», он увидел в загадочном чередовании целых и прерванных черт …числа! Правда, записанные не в обычной десятичной системе, а в двоичной, где каждое число выражается с помощью только двух знаков – ноля и единицы. Лейбниц приставил к гексаграммам их математическое выражение и неожиданно обнаружил, что символы в «И-Цзин» расположены в определенном математическом порядке. Это было настоящее открытие: выходило, что европейские математики «изобрели» то, что задолго до них, за тысячелетия, уже содержалось, лежало в основе одной из древнейших китайских книг.
Но в чем же «относительность» везения Лейбница? В том, что спустя столетия, когда двоичная система счисления уже именовалась не иначе как «языком ЭВМ», выяснилось, что Лейбниц имел дело с искаженным вариантом расположения гексаграмм, содержавшимся в одном из комментариев к «И-Цзин», и выведенные им числовые значения ошибочны.
Впрочем, метод Лейбница все же оказался плодотворным. В XX веке его применил советский исследователь Ю. А. Швырев, изучая, правда, другие аспекты «Книги перемен». Взяв за основу классическое расположение гексаграмм (мы приведем его ниже), он записал каждую с помощью единиц и нолей, а затем полученные двоичные числа перевел в десятичную систему. Теперь гексаграммам соответствовали числа от 0 до 63. Что это дало? Массу загадочных совпадений, указывающих на неведомые пока по значению, но очевидные параллели и закономерности.
Во-первых, все числа, кратные девяти, соответствуют гексаграммам, у которых верхняя и нижняя части симметричны. Если учесть, что девятка и в Китае издревле считалась магическим числом, являвшимся одним из обозначений силы ян (свет, мужество, добро), то есть все основания полагать, что данные гексаграммы – главные среди прочих. Во-вторых, обнаружилась таинственная сопряженность «И-Цзин» с наблюдениями древнекитайских астрономов, фиксировавших ежесуточное положение Луны относительно звезд. Такие положения именовались «лунными станциями». Среди них была станция под названием «цзин» («колодец»). Гексаграмма с таким названием есть и в «И-Цзин». Но это бы еще ничего, если бы данная лунная станция не была 22-й по счету и если бы записанное в двоичной системе счисления математическое значение гексаграммы «цзин» не составляло …тоже 22!
Раз уж речь зашла о совпадениях, то вот еще пример, совершенно из другой области. В 1986 году в Будапеште вышла в свет повесть венгерского писателя-фантаста Дюлы Хернади (1926–2005) «Храмы счастья». В виде приложения к ней автор привел один из современных вариантов толкования гексаграмм «И-Цзин». В тот период я подрабатывал переводами венгерской литературы и по счастливому стечению обстоятельств (таковым вряд ли стоит удивляться во всем, что связано с «Книгой перемен») вскоре после выхода книги встретился с Дюлой Хернади в Будапеште. В нашем разговоре он упомянул о совпадении, на которое обратила внимание западноевропейская исследовательница Мари-Луиз фон Франц, совпадении настолько очевидном (когда о нем узнаешь), что невольно начинаешь искать подобные совпадения во всех без исключения предметах и явлениях.
Итак, в «Книге перемен» 64 гексаграммы, обозначающих, как утверждают древние комментаторы, все основные жизненные ситуации. В то же время количество возможных вариантов кодовых «слов» в молекуле дезоксирибонуклеиновой кислоты (ДНК) – носительнице генетического кода всякого организма на Земле – тоже 64.
Но и это еще не все. Молекула ДНК, как известно, имеет форму двойной спирали, похожей на закрученную веревочную лестницу с миллионами перекладинок. Так вот, полностью генетический код выстраивается за 19 витков спирали, то есть на девятнадцатый виток приходится 64-й триплет, или кодон, являющийся единицей строения кода. Здесь усматривается параллель с так называемым Метоновым циклом, лежавшим в основе древнегреческого календаря. Цикл равнялся 235 лунным месяцам и длился ровно 19 лет. Из этого совпадения Дюла Хернади вывел предположение, что виток двойной спирали ДНК соответствует солнечному году и может содержать в себе его информацию. Свою гипотезу он подтвердил фактами: в каждой живой клетке насчитывается около трех миллиардов витков молекулы ДНК – и столько же миллиардов лет тому назад на Земле возникли первые микроорганизмы. «А что, если витки ДНК – это записи ведущегося с древнейших времен Дневника Жизни? – предположил Дюла Хернади. – И не является ли „И-Цзин“ попыткой заставить этот дневник заговорить?»
