Твой ум всегда тебя оправдает, – хватит ноздри раздувать, вот-вот, и ты заплачешь от жалости к себе, но у тебя есть уже к кому поехать и пожаловаться, сегодня большую часть времени ты жаловался на свою судьбу, сливал свой негатив… Да что с тобой говорить…
Уходя, он произнес:
– Суфистские мастера говорят: «Ад – это то место, где некому помочь», поэтому для тебя эта больница и ад: ты не видишь, какие тут обширные возможности, – может, только поэтому Бог сюда тебя послал. Но ты не видишь, не хочешь и не можешь, так что оставайся в аду.
И Михалыч ушел очень недовольный, даже не став слушать новых оправданий.
* * *
Артур был просто в шоке, так как он ожидал – он даже был уверен, что придет Михалыч и похвалит его, что он без помощи медсестры забрался сам на инвалидное кресло и докатил его в соседнюю палату.
Но Михалыч вместо этого его отругал, и ему стало от этого очень тяжело.
Он три часа пребывал в обиде, гневе, жалости к себе и ничего не мог с этим поделать, плюс ко всему разболелась спина. Он не мог заснуть, его трясло; он вспомнил, чему учил его Михалыч, и стал отслеживать со стороны свое состояние, следил за дыханием, все медленнее и глубже дыша. «В первую очередь благодарить Бога за эту ситуацию, благодарить Михалыча за этот урок». Наконец он смог спокойно рассуждать и делать выводы.
Артур понял, что это блаженство не сработало потому, что он не выполнил одно из первых указаний Михалыча, а именно: он не должен был ничего ожидать взамен. А когда он ехал обратно в свою палату, у него было ощущение героя и что на него все смотрят и должны похвалить.
Что еще он не сказал Михалычу – так это то, что на столике у женщины в соседней палате стояла икона, а за несколько лет, проведенных в протестантстве, он стал считать, что икона – это плохо, что иконе поклоняются только малодуховные люди, язычники. Артур понял, что у него сработал этот религиозно-психологический «якорь».
Он и правда смотрел на нее свысока: малообразованная женщина, язычница…
Вечером Артур опять опустился в свою коляску, но передвигался только по своей палате, навел в ней порядок сам, подъехал к окну и очень сильно и искренне стал молиться Богу с просьбой, чтобы он избавил его от эгоизма и дал ему желание бескорыстно служить и видеть Его во всем. Также просил Бога, чтобы Он сделал его своим проводником, каких бы страданий это ему ни стоило.
Это был просто крик души: «Господи, убери, пожалуйста, из меня этот эгоизм!!!» И он так искренне попросил, что у него выступили слезы на глазах.
* * *
На следующее утро он сразу после завтрака опять уверенно забрался в коляску и направился в эту же палату. Там только что закончился обход. Врач уходил, одной женщине дали снотворное, и она уже мирно спала, а та женщина, которая читала вчера, спустилась вниз, так как к ней должны были прийти. А женщина, с которой вчера разговаривал Артур, – он даже не запомнил ее имя – очень удивилась, что Артур к ней вновь пришел.
– Мне захотелось еще пообщаться, и я решил сегодня вновь к вам прийти. Может быть, вам нужно чем-то помочь? Я, к сожалению, забыл, как вас зовут, – сказал Артур.
– Мария Михайловна, – ответила женщина.
Он стал общаться с ней, но в этот раз слушал внимательно и действительно к ней проникся: она одна воспитала троих детей, муж получил на работе серьезную травму, долго болел, получил инвалидность, почти постоянно лежал, потом стал выпивать и умер два года назад. Трое ее детей выросли и разъехались. Они вначале к ней приезжали с внуками, но в последнее лето по разным причинам так и не приехали. Она была одна и очень скучала, но об этом им не писала, а также не писала и о своей тяжелой болезни, чтобы их не беспокоить. А дети почти не звонили ей, и она думала, что, может быть, она их чем-то обидела.
И Артуру, хоть он уже и старался никого не осуждать, было тяжело слышать, что дети, которых она вырастила, вложила в них душу, ее бросили. Что она тут лежит больная, но стесняется им позвонить и переживает, что не может им помочь.
Он спросил, что ей нужно, принес воды, прибрал в палате. Он узнал, что она любит читать что-то на духовные темы, и пообещал ей найти такую литературу. Также она сказала, что ее кровать очень сильно скрипит, и это будит ее и соседей, в результате она вынуждена ограничивать движения, чтобы не доставлять скрипом беспокойство окружающим.
– Не переживайте, что-нибудь придумаем.
Он объехал вокруг ее койки, вытер пыль, навел порядок. На другой койке слева от нее медсестра оставила какие-то вещи, Артур их все аккуратно разложил, часть убрал к ней на полку. Женщина сияла от счастья.
– Чем мне тебя отблагодарить? – спросила она Артура.
– Ничего не нужно, я просто решил вам послужить, вы такая хорошая женщина, – ответил Артур. Он видел, что женщина была очень счастлива, она просто сияла. Когда Артур уезжал, пришла соседка по палате и очень удивилась порядку и чистоте.
– Вот, смотри, Федоровна, какие у нас хорошие молодые люди! – сказала Мария Ивановна.
– Да, я таких давно не видела, – ответила Федоровна.
Артур затем подъехал к медсестре и сказал:
– Я понимаю, вы устали очень, но поймите, у нее кровать сильно скрипит, и потому она не спит.
– А вы-то чего переживаете, вы ее родственник, что ли? – ответила медсестра.
– Да нет, я просто ей помог и пообщался, – сказал Артур.
– Вы имейте в виду: она бедная и живет тут в небольшом домике, который в деревне ничего не стоит, – продолжала медсестра.
– Да нет же, я просто ей помог, мне ничего не нужно! – сказал Артур.
– Странно, такое редко встречается в наше время, особенно от москвичей, – сказала удивленно медсестра и как-то по-другому посмотрела на Артура. Но, несмотря на свою усталость и загруженность, начала звонить в хозяйственную часть и просить их устранить проблемы с кроватью. Через некоторое время пришел мужчина, который занимался хозяйственными вопросами в больнице, а также по совместительству был и сантехником. Он сказал, что это устранимо, и, не поднимая Марию Михайловну, подложил под одну из ножек кровати несколько фанерных обрезков, смазал маслом, и кровать прекратила скрипеть.
* * *
– А у Марии Михайловны вообще родственники есть? – спросил Артур у дежурной медсестры.
– Да, вроде бы есть, у нас где-то записаны их телефоны, но она им не звонила, – ответила медсестра.
– Можно я им позвоню? – спросил Артур.
Медсестра разрешила Артуру это сделать, хотя по межгороду разрешалось звонить только в экстренных случаях. По первому номеру, который дала ему медсестра, ответил сын Марии Михайловны.
Артур представился:
– Здравствуйте, я звоню из больницы, по поводу вашей мамы.
– Что, что-то с мамой? Она жива? – напрягаясь, спросил сын.
– Да, она жива, но разве вы не знаете, что она в больнице? – спросил Артур.
– Нет, я не знаю, она не звонила и ничего не говорила, – ответил сын.
– Так, а вы почему ей не звонили? Ей сейчас очень тяжело, она страдает, это вообще-то ваша мать, – сказал Артур без осуждения и коротко рассказал о ней, о ее состоянии.
Сын стал перед Артуром оправдываться:
– Вы простите нас, мы не знали, работы много было. Действительно, это нехорошо, мы обязательно приедем.
– Вы передадите информацию вашим двум сестрам? – спросил Артур.
– Да, конечно. Катька вернется во вторник и приедет, а мы с детьми прямо завтра и приедем, заодно останемся у нее и дом в порядок приведем, – ответил сын.
Артур попросил ничего не говорить о его звонке.
Во время разговора он увидел, что медсестра разрывается между делами, и предложил ей посидеть вместо нее и поотвечать на звонки. Она сказала, что уйдет на десять минут, но пропала не меньше, чем на сорок, – у нее накопилось много дел.
Он отвечал на звонки очень вежливо, с любовью отвечал на вопросы и тщательно записывал сообщения. Часть поручений он выполнил сам, после того как вернулась медсестра: кто-то попросил передать информацию о приезде родственников мужчине в пятую палату, кто-то забыл свитер при выписке и попросил оставить его у дежурной, – так он проработал еще часа полтора, заодно веселя народ прибаутками.
И когда Артур направлялся в свою палату, то испытал чувство полета. По щекам текли слезы. Он очень устал, все тело жутко болело, ведь он впервые после аварии, не отдыхая, двигался 6–7 часов подряд. Он никогда так не уставал и при этом не испытывал такой боли – любое движение вызывало дикую боль, но благодаря огромному чувству блаженства, которое он испытывал, он практически не воспринимал эту боль.
И он вспомнил, что когда-то слышал выражение, что этот мир, это тело могут причинить нам огромную боль, но будем ли мы страдать – это зависит от нас. Все страдания в уме, но благодаря подлинной духовности мы можем подняться над страданиями. И если убрать всю наросшую шелуху со слова духовность, то все сходится.
Духовность – значит бескорыстие. Душе ничего не нужно в этом мире – душа живет Безусловной любовью, которая постоянно увеличивается благодаря бескорыстной деятельности, которой предшествует бескорыстный настрой. Чем больше мы готовы жертвовать, тем у нас больше любви и тем меньше страданий.
