Я снова пыталась уговорить Дуньку не слушаться советов бабки, убеждала также Матрену, но она качала только головой и приговаривала:
— Ох, матушка, их воля. Что хотят, то пусть и делают, а мне, калеке, что же гуторить?
За нее стала возражать старая бабка, тетка больной, пользующаяся не только в семье, но и во всей деревне большим авторитетом. Ее маленькие глаза злобно смотрели на меня из-под надвинутого на лоб черного платка, скрюченные корявые руки чуть не касались моего лица, когда она жестикулировала, беззубый, шамкающий рот, с брызгами слюны, издавал хриплые, прерывающиеся звуки.
Чего это ты, сударыня, так на нашу лекарку-то напустилась? — заговорила она. — Кажись, не зла она нам желает. Мы ведь не хулим ваших докторов, говорим только, что они над больным долго валандаются. Оно, конечно, господам-то хорошо по пуховикам нежиться, а нам работать надо: вот и выходит, что наша лекарка нам скорее потрафит, коли в семь дён бабу подымет».
Настоять на своем не было возможности, и госпожа С-ва предпочла удалиться.
Через пять дней Дунька принесла забытые у них ножницы.
«— Ну, что Матрена?
— Померла, сударыня, вчерась схоронили.
— Ну, вот, видишь, не говорила ли я, что бабка ее уморит?
— Ни, сударыня, да разве же бабка тут при чем?
— Как же ни при чем, когда мать поправляться стала да и умерла от лекарских снадобий?
— Как усеж от снадобий? От них-то у матери раны затянуло, а потом изнутри что-то стало краснеть да утечь, да потом точно гнить, дух от всей пошел такой нехороший.
— Да это у ней от вашего лечения Антонов огонь сделался.
— Огонь, огонь, матушка, это точно, только он изнутра шел, бабка говорит — перед кончиной всегда так-то бывает. Ну, вестимо, против всяких лихих болестей она снадобья знает, а противу часа смертного она не вольна, потому он от Господа».
Самое удивительное, что в результате семейство умершей вовсе и не обиделось на знахарку, а если бы подобное случилось с врачом, его непременно обвинили бы в смерти больной.
Некоторые лекари применяли при лечении не только заговоры, но и «механические приемы» лечения, а также лекарственные травы. В этой роли народных врачевателей нередко выступали коновалы, кузнецы, пастухи, мельники, бывшие больничные служители из солдат, а также странники и странницы, которые, придя на ночевку в деревню, раздавали врачебные советы направо и налево.
Среди знахарей был особый «клан» костоправов, между которыми встречались, и довольно часто, женщины, так называемые «баушки». Они, по мнению русского народа, умели вправлять вывихи и помогали при переломах костей, накладывая повязки. Под вывихами они понимали не только собственно вывихи, но и растяжения связок, простые ушибы суставов или переломы. Они устраняли смещение и накладывали повязку или «лангету» из бересты.
При этом рекомендовалось ушибленное место смазывать особым «спиртом», которое знахари готовили по следующему рецепту:
«Взять три золотника камфары, три золотника нашатыря, полштофа спирта или пенного вина, два стручка перца и настоять в теплом месте. Когда надобно употреблять, то отлить в склянку, положить на стакан настоящего спирта ложку деревянного масла и кусок мыла величиной с грецкий орех, сначала мелко настругав, и потом хорошенько взболтать, чтобы мыло разошлось, и натирать больное место три раза в день».
При вывихах обыкновенно знахари встряхивали вывихнутую конечность, стараясь придать ей естественное положение, и растирали ушибленное место, «мыли ее», как говорят.
В большинстве же случаев костоправы, имея дело с вывихом, определяли его выражением «хребеток расшибен» и лечили, как ушиб: примочками, припарками из трав и даже заговорами. В некоторых случаях знахарь просто обещал, что кость срастется без всякой помощи, по одному его наговору.
Были также особые правильщики и правилыцицы, которые «направляли пуп», сорванный от тяжелой работы или резкого движения. Пуп правился при помощи обычного горшка. При этой операции знахарка клала больного на спину, намазывала ему живот растительным маслом, брала горшок, зажигала немного льна, бросала в горшок, который опрокидывала на живот больному. Горшок играл роль большой сухой банки.
Операция эта была очень болезненная, больной кричал от боли и требовал прекращения мучений, но горшок удавалось удалить далеко не сразу, потому что часто живот так сильно втягивался в горшок, что последний приходилось иногда разбивать. Знахарка проделывала подобную операцию несколько раз, всегда натощак, а когда лечение было окончено, давала больному выпить вина с солью или сажей.
«Накидывание» горшков делалось также для того, чтобы разогнать дурную кровь, для производства выкидыша, а у маленьких детей — от грыжи, причем горшок в последнем случае заменялся стаканом.
Так же существовали и другие способы лечения знахарями «пупных болезней». При одном из таких способов «рвут пуп пальцами»: большим и указательным пальцами захватывают складку кожи и поднимают ее, стараясь перекрутить.
Иногда щипание кожи пальцами производилось по всему животу и было не чем иным, как лечебным массажем. Употреблялось также «завертывание пупа» палкой: для этого брали коротенькую палку, середину ее клали на пупок и начинали производить круговые движения палки по животу, с целью «закрепить» сорванный пуп.
В тех случаях, когда «катает пупом»,[31] производилась операция «одергивания пупа». Больной с обнаженной спиной ложился вниз животом на лавку, а приглашенный знахарь, согнув у себя на руках по три пальца и оставив свободными остальные два, указательные клал поперек спины больного, а большими захватывал кожу на спине и сильно тянул до тех пор, пока в спине «что-то не щелкнет»: это пуп одернулся с того места, на котором ему быть не следует, и попал опять на свое.
Когда болела шея и нельзя было повернуть голову, бабка говорила, что она (шея) «развилась». Для лечения недуга больного брали за голову обеими руками, поворачивали ее в разные стороны, приказывая расслабить шею, и вдруг производили такое резкое «повертывание», что, по словам больных, у них «трещала шея».
При болях в спине «баушки» также говорили, что она «развилась», и велели больному сложить руки, как мертвому, лечь вверх спиной и надавливали на спину ногой.
Еще одной «разновидностью» знахарей были рудометы и рудометки. Из них одни открывали кровь «жильную», другие «кидали, метали и бросали» кровь «баночную или роговую»[32] Рудометы учились своему искусству в семье, они были потомственными лекарями и секреты передавали от отца к сыну. Метали кровь и женщины, но преимущественно пожилые.
Когда больному необходимо было пустить кровь, он призывал такого знахаря или ворожею и говорил: «Выпусти ты мне, кормилец, Бога ради, дурную кровь, много ее накопилось, тяжело стало!» — «Верно, верно, — отвечал знахарь, — много у тебя дурной крови, давно надо выпустить. Беда, когда накопится много крови: тяжко человеку».
Это убеждение, что может быть тяжко человеку от крови, заставляло некоторых «кидание крови» повторять ежегодно, обыкновенно весной, а то и несколько раз в год. «Как худую кровь выпущу, — объяснял крестьянин, — опять человеком сделаюсь, сколько хошь работай. Да ты посмотри-ка, какая она черная, как деготь, худая. Вон ее надоть пускать, потому она только тяжелит человека».
При «кидании крови» знахарь перочинным ножом или старой бритвой делал на спине, возле лопатки, продольный разрез, настолько глубокий, чтобы кровь шла струей, и выпускал ее — приблизительно с чайную чашку. Когда, по мнению знахаря, дурная кровь вся вышла, он прикладывал к ране тряпку, намоченную в холодной воде. Если кровь не шла струей, а только едва сочилась, знахарь ее высасывал и сплевывал. В некоторых местах пускали кровь из «соколка»[33]
Чаще всего кровь пускали «рожками». Для этого брался коровий рог, широкий конец которого ровно обрезан, чтобы плотно прилегал к спине, а на узком конце сделана небольшая дырочка, закрывающаяся снаружи клапаном. Знахарь, сделав на спине небольшой разрез, накрывал его широким концом рожка, а через узкий вытягивал воздух: рожок закрывался клапаном и наполнялся кровью.
Особые специалисты лечили глухоту и вытягивали серу из ушей.
Промыв уши водой, они клали в них маленькие кусочки камфары, завернутые в вату или тоненькую тряпочку, с листиками душистой герани. Потом, свернув из кусочка бумаги, пропитанной воском, трубочку, вставляли один конец в ухо, а другой зажигали. Операция эта считалась самой действенной против глухоты: вся сера, которая закладывает уши, даже если она копилась годами, «выгорит» или ее вытянет огнем на бумагу.
