Выходит, что поэт интуитивно видел метавселенную. жил в ней уже в двадцатых годах прошлого столетия, хотя, конечно, не надо отождествлять его мир со строго научной космогонией. Метавселенную можно представить как дерево с множеством веток, которые не соприкасаются между собой. Каждая ветвь — вселенная, либо подобная нашей, либо отличная от нее. Именно такую модель предложил И. С. Шкловский.
В космической драме «Зангези» Хлебников воздвигает «колоду плоскостей слова», которые вполне можно уподобить листве на древе метавселенной. Их единый образ — утес среди гор, соединенный мостом «случайного обвала основной породою» гор.
Мост случайного обвала — это символ поэтического прорыва к единой метавселенной. Сам утес, «похожий на железную иглу, поставленную под увеличительным стеклом», одновременно — на «посох рядом со стеной» — символ нашей вселенной, одиноко возвышающейся среди «основных» пород других миров.
Метавселенная здесь похожа еще на книгу с каменными страницами: «Порою из-под корней выступают каменные листы основной породы. Узлами вьются корни, там, где высунулись углы каменных книг подземного читателя».
Плоскости-вселенные отданы людям, птицам, числам, богам, поэту, но главное действие разворачивается на восьмой плоскости, где Зангези сообщает миру свою «звездную азбуку».
Она состоит из тех же звуков, которыми изъясняются боги, птицы и люди, но значения этих звуков совсем иные. Это «речи здание из глыб пространства».
Хлебников создает здесь свой вселенский метаязык. Не будем смешивать его в дальнейшем с метаязыком лингвистов, хотя у Хлебникова есть и это значение.
«Слова — нет, есть движение в пространстве и eго части — точек, площадей…
Плоскости, прямые площади, удары точек, божественный угол падения, пучок лучей прочь из точки и в нее — вот тайные глыбы языка. Поскоблите язык, и вы увидите пространство и его шкуру».
В каждом звуке нашего языка таится модель одной из многочисленных вселенных. Легко воспроизвести эти модели графически. «Вэ — вращение одной точки около другой».
Это модель нашей галактики, где все планеты и звезды вращаются вокруг центра. Луна вокруг Земли, Земля вокруг Солнца, Солнце — вокруг оси галактики.
«Эль — остановка падения или вообще движения плоскостью, поперечной падающей точке».
Это модель «двухмерного мира», растекающегося на плоскости. Мир поверхностей населял воображаемыми «плоскатиками» еще Эйнштейн в книге «Эволюция физики». «Плоскатики» не видят объема, для них третье измерение — такая же математическая абстракция, как для нас четвертое. Гусеница, ползущая по листу и не ведающая о дереве, — вот наилучший образ плоскатика. Так мы не видим древа метавселенной и даже не различаем четвертую пространственно-временную координату своей вселенной.
«Эр — точка, просекающая насквозь поперечную площадь».
Это одномерная вселенная. Ее «точечные» обитатели не подозревают о существовании линии или плоскости. Их мир — сплошной дискретный мир точек. Мир квантовый. Они «скачут», как фотоны, из ничего в ничто.
«П» — беглое удаление одной точки прочь от другой, и отсюда для многих точек, точечного множества, рост объема».
Это наилучший образ нашей разбегающейся, расширяющейся вселенной.
«Эм — распыление объема на бесконечно малые части», Образ сжимающейся вселенной, скажем, в областях черных дыр.
«Эс — выход точек из одной неподвижной точки, сияние».
Наилучший образ нашей вселенной в первый момент «творения» — взрыва.
«К — встреча и отсюда остановка многих движущихся точек в одной неподвижной. Отсюда конечное значение К — покой, закованность».
Это опять же в районе черных дыр и максимального гравитационного уплотнения массы.
«Ха — преграда плоскости между одной точкой и другой, движущейся к ней».
Это может быть стена уплотнения В области подлета к черной дыре. Между «нами» и «ними» образуется плотная стена. Уплотняется вся вселенная, пока не перейдет в стадию «Эль» — растекание по плоскости до бесконечности.
«Че — полый объем, пустота» — это наша вселенная В будущем на стадии максимального расширения. Находясь внутри нее, мы окажемся как бы в полом объеме.
«Зэ — отражение луча от зеркала — угол падения равен углу отражения».
Это зримый образ нашей встречи с антимиром, частицы с античастицей. Зеркальное отражение без соприкосновения.
«Гэ — движение точки под прямым углом к основному движению, прочь от него. Отсюда вышина».
Это антигравитация, полет, невесомость и сиигулярность, то есть область преодоленного тяготения.
Модели Хлебникова многослойны: это просто звуки (язык птиц), это звуки-знаки (язык богов), звуки речи (язык людей), звуки — модели пространства, звуки — модели пространства-времени нашей вселенной на разных стадиях существования — то, что мы только что рассматривали, и, наконец, седьмой уровень — «знаки звездного языка» метавселенной. На этом уровне они звучат для нас просто как «заумный язык», поскольку вселенные метавселенной на уровне привычного языка непередаваемы, ибо говорит поэт: «У нас три осады: осада времени, слова и множества».
Осада времени — это разобщенность вселенных, в каждой свое время и свое пространство, не совпадающее с нашим.
Осада множества — множественность вселенных в метавселенной и принципиальная невозможность сведения их к одному знаменателю.
Осада слова — это ясно выражено в теореме Геделя О неполноте, где доказано, что любой язык, любая знаковая система зиждется на противоречивых утверждениях, то есть язык в принципе не может быть полным описанием реальности.
У языковедов появился термин «метаязык», то есть язык из другой знаковой системы, который восполняет неполноту другого. Каждый язык неполон, и в то же время он выступает как абсолют, как метаязык по отношению к другому.
Так «звездная азбука» Хлебникова размыкается на всех уровнях. Язык птиц переходит в язык богов, язык богов становится языком людей, язык людей превращается в систему геометрических символов, в космогонические модели, а космогонические модели размыкаются в «заумный язык» невнятного для человека лепета метавселенной:
Боги великие звука, Пластину волнуя земли, Собрали пыль человечества, Пыль рода людей… Мы, дикие звуки, Мы, дикие кони, Приручите нас:
Мы понесем вас В другие миры…
Хлебников приоткрыл тайну своего метаязыка в записных книжках. В этом языке семь слоев. Это:
1) звукопись — птичий язык;
2) язык богов;
3) звездный язык;
4) заумный язык — «плоскость мысли»;
5) разложение слов;
6) звукопись;
7) безумный язык.
Их комбинации в разных сочетаниях дают множество звуковых вселенных.
Поскольку сам Хлебников объяснил, что звук в его драме «Зангези» — это модель пространства, мы можем вычертить контуры каждой вселенной.
Птичий язык соответствует одномерной вселенной — движение точек на плоскости.
Язык богов — двухмерная вселенная — плоскости разных культур.
Звездный язык — трехмерные модели знакомых нам объемов, движущихся в пространстве.
Заумный язык, или плоскость мысли, — это четырех мерное пространство, то есть то, что нельзя охватить обыденным зрением.
Разложение слова — это пространство микромира, опять же ускользающее от обычного видения.
Звукопись — язык четвертой, пространственно-временной координаты, где звуку-времени соответствует пространственная окраска и форма.
И, наконец, так называемый безумный язык иных вселенных, которые мы в принципе не можем представить, ибо еще Фрэнсис Бэкон писал, что «вселенную нельзя низводить до уровня человеческого разумения… но следует расширять и развивать человеческое разумение, дабы воспринять образ вселенной по мере ее открытия».
Прочитав звездную азбуку, легко понять смысл имени Зангези: «з» — луч света, преломленный и отраженный в косной преграде «н»; преодолев эту преграду, свет знания устремляется ввысь, как возвышенный звук «г», и, преломившись в небесной сфере, луч истины снова возвращается на землю молнией звука «з» — ЗаНГеЗи.
В имени Зангези — композиция и сюжет всего произведения. Имя Зангези похоже на щебет птиц — это «первая плоскость звука» и первое действие драмы. Каждое действие переходит в новую плоскость, новое измерение. Все вместе они составляют действие в эн-мерном пространстве-времени.
