— У тебя такой большой опыт общения с противоположным полом? — я развернул ее в свою сторону. — Или это по большей части теоретизирование?
— Нет… — она смущенно отвела глаза. — Не очень большой. Но в этом ты похож с Максом. Когда я порой пытаюсь рассказать ему о своей любви, он обязательно начинает шутить. А почему, я не знаю…
— Это же очень просто, — было странно растолковывать ей прописные истины, но нельзя же было оставлять в неведении это недалекое создание. — Если мужчина на объяснение или комплимент отвечает нелепой шуткой, это означает, что он боится тебя разочаровать. Понимаешь, он как бы старается не дать тебе возможность переоценить его.
— Как это?
— Ну что ж здесь непонятного? Он слышит, что ты его хвалишь, начинает опасаться, что на самом деле не соответствует тому образу, с которым он ассоциируется в твоем воображении, и пытается тебя немного разочаровать, чтобы спустить с небес на землю.
— Да? — ее лицо напоминало портрет удивленного ребенка. — А бывает, что некоторые мужчины так не поступают? Ну, конечно кроме тех, которые просто обманывают?
— Да. Разумеется. В тех случаях, когда они очень сильно влюблены и стараются очаровать свою избранницу всеми правдами и неправдами. Но, как видно, ни я, ни твой Макс, к этому типу не относимся.
Мои слова явно ее расстроили, но мне это было на руку, — я не хотел обманывать Марианну и не собирался казаться ей напрочь потерявшим голову. Пусть будет все так, как есть. Ни цветов, ни дорогих подарков, ни особенной заботы. Я должен выглядеть в ее глазах эгоистом, но в тоже самое время очаровывать и обезоруживать, как некий злой гений. И тогда, встретив своего будущего мужа, Марианна познает мед райской любви, потому что в ее суженом не будет ни безразличия Макса, ни моей холодности… Хотя… Пока не хочется торопить события — меня еще очень забавляет странная навязанная мне роль врача, и вся эта история с лагерным убийством.
— Так, ты мне не веришь?
— Ты о чем? — она переставила пепельницу с кровати на тумбочку. — О том, что Макс, как и ты, не желает меня очаровывать?
— Да, нет же… — я вернул пепельницу на место и закурил. — Я говорю об истории, которую ты вспоминала.
— А… — скосившись на мою сигарету, она вздохнула. — Мне думалось, что этот человек был ты… Это казалось мне вполне логично. Тем более что я не верю в то, что ты был способен на убийство, пусть даже это и происходило не совсем с тобой. Ведь стержень личности остается неизменным, правда?
— Конечно, — рассмеялся я. — Особенно хорошо это видно на примере с твоим мужем. Как он был никчемным и ревнивым потребителем, так им и остался. Ты не согласна?
Марианна задумалась, как круглая двоечница на выпускном экзамене:
— Знаешь, последние два дня любая мысль о Максе причиняет мне страдания. Я нахожусь в тупике — все время представляю себе, как быть дальше, но ничего не могу решить.
Надо же! Как она, оказывается, серьезно воспринимает то, что происходит. Для меня все это — лишь очередная интрижка, а для нее — событие стратегической важности. Значит, я на верном пути. Глядишь, этот клубок размотается гораздо быстрее, чем я предполагал.
Я взглянул на часы:
— Что ж. Ты меня радуешь. Продолжай в том же духе…
— Артис… — поняв, что сейчас он отправит меня домой, я испугалась. — Мне не хочется уезжать. Это не по-людски. Давай, хотя бы попробуем… Попытаемся вместе заснуть.
— Для чего? — он холодно посмотрел на меня.
— Чтобы сблизиться, сродниться, привыкнуть друг к другу. Так все всегда поступают… Зачем же ты меня гонишь?
Он быстро оделся и подошел к приоткрытому окну:
— А в следующий раз? Когда Макс вернется из командировки… Ты тоже захочешь у меня переночевать? А?
— Но я не смогу… Ты же понимаешь…
— Значит и не надо пробовать. А теперь, будь добра, перестань болтать и соберись — завтра рано утром я еду в пригород к партнерам. Хотелось бы хоть немного поспать. Так что сейчас у меня нет времени на пререкания. Итак… Даю тебе ровно пять минут.
Он вышел из комнаты, оставив после себя облако сигаретного дыма. Как мне понять его слова? Он не смотрит на меня, как на будущую жену? Я для него только временная любовница?!
Я закрыла лицо руками. Как это горько. Артис… Как несправедливо. Толкнуть меня на измену, даже не помышляя ни о чем серьезном! Это отвратительно!
Быстро натянув платье, я села на край кровати и задумалась. А я? Не менее ли отвратительно поступила я, когда ложилась в его объятья? Что для меня эта связь? Попытка уйти от Макса или поиск путей для укрепления нашего брака?.. А Артис? Можно ли назвать любовью то, что я испытываю?
— Ты готова? — он стремительно вошел, заставив меня вздрогнуть.
— Артис… — я посмотрела на его лицо, освещенное слабым сиянием ночника. — Скажи… Почему я согласилась?
— Потому что ты не любишь его, а он не любит тебя. И самое главное…
— Что?
— Вы абсолютно не нужны друг другу.
Больше всего мне хотелось спросить Артиса, нужна ли я ему самому, но, вспомнив наш сегодняшний конфликт, поняла, что даже не представляю себе, какими словами следует задать этот вопрос. Ладно… Пусть пока все останется как есть — так быстро решить столь сложную задачу мне не под силу…
Ветер любил играть в исповедника. По утрам, днем, а в особенности вечерами и после полуночи, он ловил на лету самые тайные людские мысли и смаковал их, как редкие сладости. Ему нравилось копаться в пахнущих телами чужих секретах и посмеиваться над звоном подслушанных фраз.
Порой, когда ему надоедало буянить и теребить рекламные растяжки над проспектами, он напускал на себя чинный вид и становился подозрительно нетороплив. В такие часы человеческие сердца начинали сокращаться в полтора раза чаще, а думы приобретали форму монологов-объяснений. Тогда ветер праздновал триумф и собирал эти импровизированные признания, нанизывая их как бисер на паутинные нити своих прозрачных крыльев.
Люди жаждали наступления таких доверительных моментов и спешили прильнуть к плотным потокам воздуха, как к решеткам исповедален. Все, даже те, которые не любили раскрывать посторонним свои слабости, радовались возможности выговорить из себя отяжелевшие слова и слегка облегчить чреватые страстями души. Все старались жить изо всех сил. Каждый отдавал ветру безмолвный рапорт. Каждый старался выгородить себя и показаться лучше, чем есть. Каждый хотел материализации своих грез. И никто не хотел оставлять надежду на обретение счастья.
Когда Макс вернулся из командировки, я ничего ему не рассказала. Это было непросто — лечь с ним рядом, целовать его, любить, понимая, что каждое мое слово пропитано ложью. Я смотрела на него и вспоминала Артиса. Они были такие разные. С одной стороны — мой милый муж, который все еще казался мне очень умным, порядочным и обаятельным, но в тоже время разочаровывал недостатком чуткости, нежеланием находить компромиссы и странным все усиливающимся безразличием к моей жизни. С другой — аристократически утонченный Артис, богатый и поразительно красивый, убивающий меня своим дерзким эгоизмом, властностью и импульсивным, непредсказуемым поведением.
Мне было трудно и с тем, и с другим. Оставаясь дома с Максом, я с каждым днем замечала в нем все больше и больше мелких недостатков, с которыми, на мой взгляд, было почти невозможно мириться. Мне начинало не хватать советов Артиса, его привычки объяснять происходящее, раскладывая сюжеты на мельчайшие частицы, его способности переворачивать события так, что любые проблемы превращались в незначительные легкопреодолеваемые препятствия. Но потом, когда, обеляемая легендой о посещении лечебных сеансов, я оказывалась тет-а-тет с Артисом, мне становилось муторно и неуютно. Мы были из разных миров. Я не могла понять, к чему он относится с симпатией, а что вызывает у него раздражение. Ему было невозможно угодить, понравиться или рассказать что-то интересное. Он так много всего знал и чувствовал, что любые мои слова казались ему скучными или смешными. Я немного боялась его. Рядом с ним я постоянно ощущала свою нелепость.
Сперва оставленные мной без внимания слова Артиса о том, что я отношусь к тем женщинам, на которых не тратят миллионы и которым не позволяют капризов, так сильно меня отрезвили, что я перестала себя уважать. Я не сомневалась в его правоте — вне всякого сомнения Артис был умен и очень хорошо знал людей. Судя по тому, как всегда вел себя со мной Макс, я действительно была создана для того, чтобы отдавать душевное тепло, а не для того, чтобы брать что-то для себя. Артис же и Макс, напротив, были потребителями — первый во всем хотел беспрекословного повиновения и, на мой взгляд, слишком большой самоотдачи в постели, второй требовал безукоризненной организации домашнего быта и терпения по отношению к его материальным возможностям. Я не знала, какой именно мужчина был нужен мне, и тихо страдала, оттого что Макс не хотел перейти на другую работу и не мог стать ко мне более внимателен, однако, в тоже время я мучилась и от изматывающе нелогичного поведения Артиса. Я не хотела играть роль молчаливой домработницы для Макса и не желала потакать королевским капризам Артиса. Но Макс был моим мужем, к которому я привыкла, а Артис сводил меня с ума, пробуждая во мне страсть и воспитывая уважение к честолюбивым мужчинам. Чем больше я общалась с Артисом, тем больше я узнавала себя и понимала, что мой союз с Максом терпит крах.
