Спустя год после исторического «деликатного соглашения» Альфред Рассел Уоллес канул в безвестность, тогда как Дарвин обрел всемирную славу благодаря публикации его шедевра «Происхождение видов путем естественного отбора». Эта получившая бешеную известность книга популяризовала представления об эволюции и естественном отборе, заодно утверждая в сознании людей холодящую кровь идею: выживает наиболее приспособленный.
Что особенно привлекло внимание широкой публики к этой книге, так это ее подзаголовок. Полностью книга называлась так: «Происхождение видов путем естественного отбора, или Сохранение благоприятствуемых пород в борьбе за жизнь». Следует подчеркнуть, что Дарвин являлся продуктом своего времени. Он был достаточно радикален, чтобы развить идеи Лайеля, но в то же время совершенно некритично воспринял теорию Мальтуса, которая, как нам теперь известно, является ложной. Тогда как биологическое выживание, очевидно, обусловлено приспособляемостью к среде, с мальтузианской точки зрения эта приспособляемость развивается в условиях борьбы за дефицитные ресурсы.
Термин «социальный дарвинизм» введен философом Гербертом Спенсером, который, между прочим, первым использовал фразу «выживает наиболее приспособленный». Концепция социального дарвинизма выводит весьма жестокие следствия из теории Дарвина. В ней идет речь об улучшении человечества путем очищения рас, что, конечно же, означает отсеивание неблагоприятного генетического материала. В результате, в своей крайней форме, теория Дарвина стала государственной наукой и основой идеологии в нацистской Германии.
На старости лет Дарвин отступил от академического дарвинизма. Вместо того чтобы делать ударение на выживании и борьбе, он переключил внимание на такие значимые факторы эволюции, как любовь, альтруизм и доброта. Помимо этого, Дарвин стал склоняться к идее Ламарка, согласно которой существенной движущей силой эволюции является окружающая среда. К сожалению, последователи Дарвина увидели в его новых рассуждениях едва ли не попрание самых основ излюбленного ими дарвинизма. Ухватившись за исходную версию теории Дарвина, они отвергли его поздние идеи, усмотрев в них признаки надвигающегося старческого слабоумия.
В течение десяти лет после публикации теории Дарвина большинство ученых в мире признали, что она верна. При этом она оказала намного большее влияние на эволюцию человечества, чем обычно думают, ибо Дарвин предоставил элемент, которого недоставало для коренного изменения базовой парадигмы цивилизации. До публикации «Происхождения видов» только монотеизм формировал культурные верования западной цивилизации, поскольку он единственный давал удовлетворительные ответы на каждый из трех вечных вопросов:
1. Как мы сюда попали?
2. Зачем мы здесь?
3. Если мы уже здесь, то как извлечь из этого обстоятельства наибольшую пользу?
Хотя наука воистину творила чудеса и непрестанно подтачивала авторитет и власть церкви, она не могла заместить монотеизм на посту «официального провайдера» истины для цивилизации до тех пор, пока не дала ответ на вопрос: «Как мы сюда попали?» Этот ответ, данный Дарвином, звучал так: «Путем эволюции».
Как мы унаследовали выживание наиболее приспособленныхВ те времена, когда была опубликована книга «Происхождение видов», широкая публика весьма увлекалась скрещиванием растений и животных. Другими словами, люди были неплохо знакомы с тем, как наследственные изменения влияют на структурные и поведенческие черты потомства. Поэтому среднему обывателю было несложно принять идею Дарвина о том, что вся жизнь на планете развилась за миллионы лет путем эволюции от некоего примитивного предка. В общем, теория эволюции казалась вполне разумной и обоснованной, и ее с готовностью приняли как представители научного сообщества, так и широкие массы. Такое приятие предоставило науке возможность дать удовлетворительный ответ на вечный докучливый вопрос о нашем происхождении, — ответ намного более приемлемый для большинства людей, чем старая доктрина, проповедуемая монотеистической религией.
Не удивительно, что церковь начала агрессивную кампанию по опровержению ереси безбожных эволюционистов. Ожидаемая конфронтация между религией и наукой назрела всего через семь месяцев после публикации «Происхождения видов». Активное противостояние началось во время форума Британской ассоциации по распространению научных знаний, проводившегося в Оксфордском университете в июне 1860 года. Это мероприятие было примечательно тем, что на суд публики представили две научные работы по новой эволюционной теории. Затем начались запланированные дебаты епископа Сэмюэля Уилберфорса, представляющего креационистов, и Томаса Хаксли, друга Дарвина и сторонника его теории.
Во времена, когда еще не было кино, радио и телевидения, дебаты привлекали внимание публики далеко не только своим информационным содержанием. Они служили развлечением. Это была публичная арена, где оппоненты сражались до символической смерти, обмениваясь ударами отточенных аргументов, тычками патетических фраз и укусами едкой сатиры. Епископ Уилберфорс имел прозвище «мыльный Сэм» из-за необычайной ловкости, которую он проявлял в споре… в общем, Сэм был скользким и увертливым.
Мыльный Сэм пришел на дебаты не для того, чтобы опровергнуть новую революционную теорию. Он пришел, чтобы изгнать этот злой дух из сознания людей. Уилберфорс не скрывал намерения унизить эволюционистов и вернуть обществу веру в проповедуемую церковью модель Творения. Стенограмма дебатов не велась, однако известно, что Уилберфорс закончил свою речь ловким вопросом, который должен был выставить Хаксли дураком, как бы тот на него ни ответил. Этот вопрос, спекулирующий на викторианском почтении к предкам, звучал примерно так: «Позвольте спросить Вас, господин Хаксли, кто именно натолкнул вас на мысль, будто вы происходите от обезьяны, — ваш дедушка или ваша бабушка?»
Хаксли, получивший прозвище «бульдог Дарвина», поначалу сомневался, стоит ли ему соглашаться на эти дебаты, поскольку всерьез опасался пасть жертвой словесной эквилибристики мыльного Сэма. Тем не менее он поразил Сэма не в бровь, а в глаз своим знаменитым ответом: «Я отвечу на этот вопрос, ваше преосвященство. Возможно, приматы кажутся вам весьма убогими созданиями: и ума у них маловато, и грации; они глупо ухмыляются и бормочут что-то несвязное, когда мы проходим мимо их клетки. Но, как по мне, уж лучше быть потомком обезьян, чем состоять в родстве с человеком, который готов, словно проститутка, торговать своим несомненным чувством прекрасного и умом на службе у предрассудков и лжи».
Волшебная пуля Хаксли не просто свалила с ног Уилберфорса, но смертельно ранила саму церковь. В несколько секунд с дебатами было покончено — а заодно и со всей монотеистической парадигмой. После того как церковь почти два тысячелетия ведала путями человеческими, ей пришлось уступить светоч знаний — а вместе с ним и звание держателя базовой парадигмы человечества. Будущее человечества было передано в руки научного материализма.
В этом мире псы пожирают псов… нет!До XVII века наука воспринимала жизнь как гармоничный процесс — одно из последних рудиментарных верований анимизма и его наследника деизма. Однако в течение столетия до Дарвина и за годы, прошедшие после его смерти, точка зрения представителей западной культуры радикально изменилась. Мы стали воспринимать Природу не как щедрую мать, а как дикие джунгли.
В значительной мере эта перемена во взглядах проистекает из ложных выводов, основанных на необъективных наблюдениях искаженной науки. То, что мы воспринимаем в Природе как насилие, является либо результатом взаимоотношений между хищником и добычей, либо следствием соперничества ради овладения территорией, пищей и партнерами для спаривания. Однако последняя форма насилия редко приводит к фатальным последствиям. Как только доминирование в территориальном споре установлено и признано, побежденное животное убегает прочь, но остается в живых. Так что в этом мире псы не пожирают псов. Да, псы пожирают белок и рычат на других псов, но они не пожирают друг друга.
Действительно, люди являются частью биосферы, но, к счастью, мы располагаемся на самой верхушке пищевой пирамиды. У нас уже нет естественных врагов среди хищников, поэтому, как заметил один циничный философ, мы охотимся друг на друга. Существует четко выраженная разница между насилием, сопровождающим охоту на оленя (это естественный процесс, соответствующий существующему миропорядку), и охотой на охотника (такое поведение выходит за рамки норм естественной морали, существующих в Природе). То, что мы превратили насилие в образ жизни, есть следствие ложного толкования законов Природы.
