20 апреля 1951 года
Для меня именно ощущение великого плана примиряет «видение» всего и «видение» противоречий. Ибо на самом деле все в работе высшей школы* является частью великого плана. Воспринятый как целое, этот план представляет собой единство, видимый в своих деталях, контрастирующих друг с другом, он представляется противоречием. Это всего лишь иное фокусирование взгляда – как когда вы смотрите в окно и фокусируете взгляд на широкой панораме за ним или фокусируетесь на оконном стекле и видите отдельные капли дождя и пылинки.
Для меня внешние противоречия и внешняя борьба – если просто проглатывать их – все больше видятся символами различных частей плана, который, вероятно, слишком обширен, чтобы охватить его взглядом целиком, и виден только в этих противоречивых частях. А единственный практический способ примирить эти два видения, свести их вместе – это внимание.
14 ноября 1951 года
В работе необходимо, чтобы учитывались все точки зрения, чтобы оставлены были нужные следы, чтобы все было пристойно и в хорошем вкусе, чтобы была создана атмосфера любви и содружества. Но за всем этим есть сила в тысячу раз более мощная, которая, будучи освобожденной, способна раздробить на части горы, трансформировать распятия и расколоть наш будничный мир сверху донизу. И в свете этого первое исчезнет как свеча на солнце.
15 ноября 1951 года
Моя цель состоит в том, чтобы все время жить в этой чудесной атмосфере или, по крайней мере, в постоянном знании и памяти о ней.
В такие моменты я все меньше чувствую необходимость личной работы, а все сильнее и настоятельнее ощущаю требование действовать как чистое и понимающее орудие в осуществлении великого плана. Для меня это означает безупречно правильное поведение по отношению к каждому отдельному человеку и каждой ситуации, твердость, когда требуется твердость, мягкость, когда нужна мягкость, и так далее. Это означает правильные действия по отношению к отдельным людям, к группам, ко всем линиям работы. Коллин-Смит просто не участвует в этом. Он не представляет достаточного интереса. Но если то, что осознано как необходимое для плана, исполняется добросовестно, то это составляет всю ту работу, которая необходима самому Коллину-Смиту. Именно это я подразумеваю под все меньшей важностью личной работы. Фокусирование взгляда должно сместиться на что-то другое, а все остальное придет само.
Мне кажется, это какое-то богохульство – в то время, когда открыты или требуются большие вещи, говорить: «Пожалуйста, обратите внимание на меня, Коллина-Смита», и я думаю, такое отношение зиждется на великой иллюзии «Я». Если эта иллюзия умирает, то личная работа улетучивается. Такой вещи не существует.
Это чувство очень сильно окрашивает мое понимание физических требований. Конечно, физические требования будут включать такие вещи как пост, удерживание вытянутых рук, вставание по ночам для проделывания каких-то упражнений и тому подобное, что выполняется для того, чтобы сохранять чувствительность и хорошую форму. Они также включают, мне кажется, такие задания, как пребывание в совершенной неподвижности какое-то время или, наоборот, безостановочное движение. На самом деле, любое действие тела, совершаемое намного дольше своей нормальной длительности, становится физическим требованием. Но помимо всего этого физическое требование означает для меня, что человек должен потребовать от своего физического тела, чтобы оно стало чистым орудием школьного замысла и его сострадания. Чтобы можно было потребовать от него утешать, лечить, стимулировать, шокировать или поддерживать других, как это требуется в работе.
Это означает, что прежнее уклонение от контактов или желание комфорта для прежнего тела Коллина-Смита должно быть преодолено, и необходимо заставить его делать все, что требуется, полностью и свободно. Ибо вспоминая о физических требованиях, как и обо всем остальном, я слышу голос Успенского, говорящий: «Но для чего? Вот в чем весь вопрос». Мне кажется, многое можно сделать с позиции превращения тела в чистое орудие тех действий, которые от него требуются – таких как быть чистым воином, чистым мастеровым, чистым влюбленным в Бога, и соответствующие роли для тел женщин. Мы еще не знаем, как своей волей потребовать от тела быть неистовым, благоговейным, сострадательным, щепетильным или нежным. Но это то, чему мы должны научиться, прежде чем сможем служить школе полностью и безлично.
22 ноября 1951 года
Я очень глубоко чувствую, что все целое работы Успенского приближается к новым пониманиям, подходит к более непосредственному осознанию влияния высших сил. И я ощущаю, что во многом работа последних трех лет состояла в том, чтобы постепенно удалить старые препятствия и противодействия входу чудесного.
Работу Успенского питает божественное влияние, влияние великой школы, влияние внутреннего круга человечества, и лично он сам как представитель всего этого для нас. Но как нам получить такое питание?
Около двух лет назад я стал понимать очень ясно, что самовоспоминание* – которое всегда было ключом всего нашего пути – должно, как любое другое явление, являться произведением трех сил. Наша старая двунаправленная стрелка показывала нам, как разделенное внимание дает сознание двух из этих трех сил одновременно – меня и мира вокруг. Но что есть третья, без которой нет истинного самовоспоминания? Мне кажется, это вспоминание самого себя и другого объекта, существующих одновременно в присутствии некой высшей силы, одновременно купающихся в неком высшем влиянии, если хотите – одновременно купающихся в свете солнца.
Стало ясно, почему было трудно говорить об этой третьей силе, ведь каждому человеку она представляется в ином облике – как учитель, учение, идеал, солнце, Бог, но, в любом случае, это некая сила с высшего уровня, одинаково объемлющая два других фактора.
В начале этого года одна фраза из Евангелия от Иоанна произвела на меня очень сильное впечатление: «О чем ни попросите Отца во имя Мое, даст вам».
Одно из самых сильных впечатлений во время смерти Успенского – особенно в один из периодов – это невероятно сильное ощущение руководства всем происходящим некой высшей силы или существа, кого-то, сравнимого с Христом, существа настолько же выше Успенского, насколько Успенский был выше нас. Вся цепь восхождения, о которой писалось в последней главе «Вечной жизни», было не только идеей, но тем, что я ощущал в то время на самом деле. Я думаю, это и есть то, что может нас питать. И я полагаю, что первый шаг к этому новому питанию – осознание Успенского как живой силы, постоянного посредника между нами и высшими силами, через которого можно просить обо всем.
Мне очень интересно, что новые люди начинают говорить и спрашивать больше на языке религии, меньше на психологическом языке. Вместе с тем я вижу, что научное знание – это особая способность нашего времени. Но мне кажется, что научное знание и религиозное понимание находятся только в самом начале слияния, и эти два языка только начинают соединяться. И что когда это произойдет, начнет развиваться истинная форма новой эпохи.
Фанатик – это тот, у кого всегда есть уверенность, но нет полного понимания. Он увидел цель, но не видит того огромного поля, что лежит между ним и ею. По мере расширения взгляда он начнет терять фанатизм.
7 января 1952 года
Это закон, что если поднялся учитель, то могут подняться и ученики. Благодаря специфическим отношениям учителя с учениками в школе они могут разделять его достижения. Мы еще не догадываемся, до какого уровня поднялся Успенский; поэтому, я думаю, мы вряд ли понимаем, какие возможности этот подъем означает для нас. Он означает, что мы должны ожидать большего, просить большего. Ибо, вероятно, то, чего мы просим, теперь достижимо.
6 марта 1952 года
В жизни человек может сказать что угодно, но в работе он не имеет права говорить, пока не сделает хоть какого-то усилия в связи с тем, о чем он говорит. Только если он это знает, жизнь становится работой, и поэтому в итоге нет никакой разницы.
13 марта 1952 года
Эннеаграмма* – это структура, модель космоса. Каждый космос содержит все возможности, включая и возможность возрождения. Человек также является космосом, но ему недостает знания и силы, чтобы осознать в себе возрождение. Земля также является космосом, но процесс ее возрождения, развивающийся на геологической шкале времени, слишком медленен, чтобы дать что-то отдельному человеку с его сроком жизни в восемьдесят лет.
Поэтому работа великой школы заключается в том, чтобы создать искусственный космос, который находится между шкалой человека и Земли, и внутри которого каждый способен участвовать в возрождении на новой шкале. Создание такого космоса – задача для нас почти непредставимая. Но мы знаем наверняка, что он соответствует модели эннеаграммы. Понимая эннеаграмму, даже в элементарной форме, начинаешь понимать структуру христианской драмы.
