Под радостные пожелания и благословения всех провожавших караван вышел из ворот и вскоре скрылся в едва серевшей мгле занимавшегося утра. И. отпустил всех, кроме меня, Грегора и Василиона. Мы прошли в другую половину парка, где я был только один раз, когда нес больного мальчика женщине, к которой Франциск дал мне письмо. Я очень скоро понял, что И. идет именно туда, в дом Ариадны, имя которой я ясно вспомнил. Шли мы молча. Я только сейчас точно отдал себе отчет, как много времени мы уже живем Общине Раданды. Все мелькнуло, будто только вчера мы ехали по пустыне, и вместе с тем и сейчас я воспринимал прожитые здесь месяцы как целую длинную жизнь.
– Мы войдем сейчас в жилище женщины, которой – тогда девочкенищенке – ты, Василион, был однажды спасителем и наставником. Без тебя ей грозили бы нищета и разврат, ты спас ее от них, хотя тебе самому было немногим больше лет, чем ей. Сейчас ты ее увидишь, вспомнишь многое из своего прошлого и узнаешь ее. Хочешь ли ты, чтобы и она тебя вспомнила и благодарила за оказанные ей благодеяния?
– Пощади, Учитель. Если воля твоя благая считает нужным, чтобы я узнал женщину и пожелал ей еще раз дальнейшего счастья твоей опеки, то будь милосерд, избавь меня от ее благодарности. Ты не приказываешь высказывать тебе нашей благодарности, а уж сам знаешь, чем мы обязаны тебе. Мне же было бы очень совестно принимать благодарность за оказанную пустяковую мощь. Молю тебя, да минует меня чаша сия, – ответил Василион таким молящим тоном, что И. рассмеялся, обнял его и вновь сказал:
– Однажды у меня была встреча с мальчиком, который поражал всех своей способностью ясновидения болезней. Он точно видел места боли в человеке и так хорошо определял врачам характер заболевания, что ни одного смертельного исхода не было, как бы ни сложна была операция. Но мальчик жаловался на людей не в тех девяносто девяти случаях из ста, когда люди были неблагодарны и забывали о нем на следующий день выздоровления, мальчик жаловался на тех, кто высказывал ему свою благодарность, отнимая у него время «попусту», как он выражался. Не сродни ли ты этому мальчику, Василион?
– Ах, Учитель, что ответить мне на твою шутку? Я действительно старался избегать благодарности людей за то немногое добро, что могу для них сделать. Но не потому, что это значит терять время попусту, хотя это в отношении меня, конечно, так и есть. И не потому, что моей застенчивости это очень трудно, а потому, что сознаю себя столь тяжко грешным, что все мои труды вряд ли могут покрыть Светом мой путь к людям.
Голос Василиона теперь звучал так печально, что я с удивлением взглянул на него. Мною он воспринимался как очень чистое и светлое существо, и я не мог понять, почему в его сердце так много горечи и скорби. И. сел на скамью, пригласил и нас сесть возле него.
– Я уже говорил тебе, мой друг, не живи прошлым. Ты не виноват в смерти твоей жены. Ее час пришел бы в то же время, даже если бы твоя любовь не двоилась между твоей женой и Грегором и если бы ты не разделил его скорбного пути. Оставь горькие мысли о прошлом, перестань упрекать себя в том, что ты чего-то не выполнил перед твоей женой и не помог ей жить на земле в полной удовлетворенности. Каждый раз, когда ты воскрешаешь в скорби ее образ, ты забываешь, что такого ее образа, каким ты его создаешь, давно уже нет. Сияющее существо, каким она живет сейчас, меркнет в своем сиянии каждый раз, как ты окутываешь его своими мыслями скорби, горечи и раскаяния. Мысли печали, слезы личного восприятия к давно отошедшей форме невыносимо тяжелы для каждого из развоплощенных существ, живущих в том из миров, где еще связь с Землей не порвана. Запомни это. Пойми, что печаль прошлого стоит на твоем пути освобождения. Она один из самых больших барьеров к свободе духа, и она же мешает тебе стать Светом на пути встречаемых людей.
И. сказал еще несколько слов каждому из нас как руководство на ближайшие дни, а затем мы молча продолжали начатый путь и вскоре подошли к домику Ариадны. Уже совсем рассвело и раздался первый удар колокола, когда дверь отворилась, и пораженная неожиданным появлением И. Ариадна застыла на пороге своего дома.
– Здравствуй, Ариадна. Я обещал тебе прийти и лично проводить тебя с сыном в трапезную, куда теперь вы будете ходить всегда. И жить здесь вы больше не будете. Раданда укажет вам помещение в ближайших к его покоям домах. Отсюда далеко ходить и в школу, и в мастерские, где ты будешь теперь работать. Ничего с собой не бери. В чем есть, в том и иди с нами.
– Увы, Учитель, сынок мой еще не в силах пройти так далеко. Лекарство, что ты прислал, вчера кончилось. А ребенок все еще слаб и так бледен, точно и не было целых месяцев лечения.
– Это пустяки, Ариадна. Собирайся живей. Левушка сына твоего сюда принес, и он же его донесет и до трапезной. Раданда даст ему новые капли, и завтра же твой мальчик будет неузнаваем. Войди, Левушка, помоги матери одеть мальчика, заверни его в одеяло и догоняй нас. Мы пойдем вперед очень медленно. Не торопись, нам будет о чем поговорить без тебя, а к последнему удару колокола поспеем.
Когда я вошел в комнату Ариадны, то поразился виду мальчика. Нес я сюда совсем малыша, а теперь лежал в постельке вытянувшийся подросток, точно его, как тесто, хорошо раскатали валиком. Он был бледен и худ, и ему было холодно, несмотря на уже сильную жару. Я помог матери одеть ребенка, что, несмотря на мою помощь, она сделала с большим трудом. Затем она на некоторое время вышла и возвратилась в другом платье. Я взял ребенка на руки, и мы пустились в путь догонять И. с его спутниками. Какой легкой казалась мне теперь моя ноша, хотя сильно выросший за это время мальчик был много тяжелее прежнего. Он лежал на моих руках, приникнув к моему плечу, равнодушный ко всему вокруг него происходившему.
– Я никак не ожидала, что Учитель зайдет сегодня к нам. Я не теряла ни веры, ни надежды, что Учитель И. вспомнит о нас. Но в глубине души я думала, что мне предстоит разлука с моим дорогим сыном, и собирала все силы, чтобы встретить эту минуту разлуки героически. Это мне плохо удавалось.
Голос Ариадны дрожал и прерывался. Мы вышли на прямую аллею, и очень далеко впереди я увидел три мужские фигуры. Я ускорил шаги, чтобы сократить расстояние между нами и ими, и стал держаться в таком отдалении, чтобы никакие обрывки разговора до нас не долетали. Когда мы стали подходить к трапезной, И. остановился и подождал нас. Не успел я поравняться с ним, как колокол ударил в последний раз, и я в числе других вошел в трапезную. И. прошел прямо к столу Раданды, указал мне на мое обычное место рядом с ним и велел посадить мать и ребенка возле меня. Я выполнил его приказание, но мальчик сидеть был не в силах и почти лежал на моем плече, поддерживаемый мною за талию. Раданда подошел к Ариадне, бледное и измученное лицо которой выражало полное расстройство, и слезы готовы были брызнуть из глаз. Он ласково положил ей руку на голову и несколько раз нежно погладил густые гладкие волосы, сбросив прочь с ее головы платок, под которым она скрывала свои чудесные толстые косы.
– Зачем же, друг, ты сомневаешься? Тебе ведь Учитель И. сказал, что твой сын будет здоров, что беспокоиться не о чем. Если бы ты, ухаживая за сыном, все время твердо помнила об этих словах Учителя, твой сын выздоровел бы гораздо скорее. Твои сомнения, скорбь, колебания очень и очень мешали ему. Ты уверена, что ты любишь сына со всей силой самоотвержения. На самом же деле все время его болезни ты думала о себе и только о себе, а не о нем. Ты искала силы в себе не для того, чтобы утверждаться в верности Учителю и помогать своей энергией сыну выздоравливать. Ты искала возможностей приготовить себя к разлуке с ним. Будь хоть сейчас действительно преданной матерью и думай только о сыне, забудь о себе.
Раданда поднял головку ребенка и ловко влил ему в рот несколько капель из маленького, похожего на игрушечный чайник стаканчика, который он держал в руке. Мальчик слегка вздрогнул, через минуту открыл глаза, потом выпрямился, оглянулся кругом.
– Мама, ты здесь? Где это мы? Почему здесь так много людей и так жарко?
Вместо матери ему ответил Раданда:
– Ты, детка, в трапезной, куда теперь, как и все дети твоего возраста, будешь ходить каждый день. А жарко тебе стало потому, что ты поправляешься. Сейчас, чтобы скорее выздороветь и снова бегать в школу, пройди с мамой в мои покои. Там тебе будет специальная пища и уход. Еще несколько дней я тебя полечу, а там переедете с мамой в новый дом. Иди, дитя, в моих комнатах тебе будет прохладно.
Раданда подозвал к себе одного из своих келейников, велел ему проводить мать и сына в одну из своих комнат и передать их попечению доктора, который уже был оповещен об их приходе. К моему удивлению, мальчик сам вышел из-за стола и, подав руку матери, бодро зашагал за келейником Раданды. Заняв за своим столом обычное место, Раданда приказал подавать пищу, и завтрак прошел обычным порядком. Я заметил в столовой много новых лиц, но ни Андреевой, ни Бронского с Игоро за нашим столом на этот раз не было.
