Насколько можно судить, однако, такая ломка, приобщение к иным состояниям, может совершаться и более быстро. На мысль эту наводят некоторые обстоятельства, связанные с девочкой-экстрасенсом по имени Лела. Сейчас ей тринадцать лет. Она «слышит» мысли других людей, «видит» их внутренние органы. Словом, делает то, что под силу только очень сильному экстрасенсу. Как пришли к ней эти способности? Не были ли связаны с принятием этого дара два столь же странных, сколь и скоротечных эпизода из самого раннего ее детства? Вот как повествует об этом журналист, встречавшийся с девочкой, побывавший в ее семье:
Лела, как рассказывает ее мама, преподнесла родителям странный и неожиданный сюрприз уже на пятый день своего рождения. Дело было так. Ее папа, офицер (ныне полковник), пришел в роддом, взял конверт с ребенком, и они пошли на заставу. Вдруг на полпути и отца, и мать охватила сильная тревога. Им показалось, «что в конверте что-то не то…». Остановившись с необъяснимым чувством страха, они не решились даже открыть конверт и глянуть на ребенка. Не сговариваясь, быстро повернули назад и сунули ребенка в руки изумленной нянечке: «Посмотрите». Няня развернула конверт и вскрикнула. «Ребенок был какой-то совсем не тот…» Но вдруг девочка преобразилась, и родители, пожав плечами, забрали ее домой. Через несколько месяцев повторилось нечто подобное. Мать поснулась среди ночи в страшном волнении, с ужасом бросилась к кроватке и снова увидела, что «ребенок не тот…» Что значит «не тот», мать и сейчас объяснить не может: «Это что-то такое, не поддающееся объяснению…» Но через несколько минут «все стало нормально».
Я говорил уже, что человеком обыденного сознания такие перепады и необъяснимые состояния воспринимаются как болезнь. Как и Корабельникову в детстве водили по разным врачам, так Лелу возили в Москву, в детскую психиатрическую больницу. К врачам близкие приводят порой и тех, заболевших «шаманской болезнью» кто становятся потом шаманами. Но, как и в других подобных случаях, все усилия медицины оказываются тщетны. И только с приходом дара болезнь исчезает сама собой.
Известная киргизская шаманка Короду с детства страдала мучительными припадками. Врачи не могли помочь ей, но выздоровела сразу, как только приняла дар, стала шаманкой. Другая шаманка, из Южной Киргизии, вынуждена была бросить школу в четырнадцать лет, окончив всего три класса – так часто она болела. Через год у нее отнялись ноги. Ей становилось все хуже, и только приняв посвящение и став шаманкой, она выздоровела.
При этом последовательность может быть произвольна: человек сначала выздоравливает, а потом становится шаманом или наоборот, сначала принимает посвящение, после чего оказывается совершенно здоров. То, что последовательность безразлична, можно понять: события, воспринимаемые нами, как следующие одно за другим, в той высшей реальности, где пребывают они, не разделяются по этому признаку. Континуум времени сходится там в одной точке, и самого понятия – протяженность времени – там нет вообще. В первой главе я уже говорил об этом.
Когда у таджиков такого больного, которому бессильны помочь врачи, приводят к знахарю или шаману, тот, едва взглянув на него, иногда говорит: «Не выздоровеет, пока не возьмет бубен» (т. е. пока сам не станет шаманом). Тем самым у такого человека как бы обозначается выход, как можно избавиться от болезни. Если ж он не соглашается принять посвящение и стать шаманом, начинает болеть еще сильнее или может даже лишиться рассудка.
Для того чтобы больной «шаманской болезнью» узнал, перед каким выбором он стоит, не обязательно, чтобы кто-то сказал ему об этом. Шаманская традиция утверждает, что в состоянии, в котором пребывает он, ему открываются контакты с некими сущностями, духами, невидимыми для других. При этом такая сущность, дух, не только объясняет ему его положение, уговаривая принять дар в обмен на выздоровление, но может и всячески угрожать ему новыми страданиями и мукой. В шаманской практике известны случаи, когда человек может согласиться получить дар на определенное число лет. Так, одному из казахских шаманов (Айдабаку) дар был дан только на двенадцать лет. После истечения условленного срока он вернулся в состояние обычного человека и стал верблюдоводом.
У киргизов, узбеков, таджиков, когда женщина, которая избрана стать шаманкой, получает «шаманскую болезнь», ей является пери, женская сущность, которая сообщает, что ей надлежит принять посвящение. До тех пор, пока предназначенная стать шаманкой отказывается, она продолжает болеть. У нее отнимаются ноги, она может глохнуть и слепнуть. Ей будет становиться все хуже, пока она не уступит и не примет уготованный ей дар. Таких случаев известно довольно много. Как пример, приведу свидетельство исследовательницы-этнографа, датируемое началом двадцатых годов. «Мои хорошие знакомые таджики из Самарканда, – писала она, – рассказали такой случай, бывший с ними. Семья состояла из отца, мачехи и дочери, девушки лет пятнадцати. Начали соседи жаловаться, что к ним во двор со стороны их дома летят комки глины. Так как никто ничего не бросал, то возникли недоразумения с соседями и даже ссора. Наконец, обескураженные соседи пригласили шаманку (фолбин). Та, погадав, открыла, что в доме, откуда летят камни, есть девушка, в нее влюбилась пери и чудит. Соседи отправились на проверку, т. к. не знали о существовании девушки. Рассказали матери, та отцу.
После этого чудеса начали твориться и в их доме. Как только кто-то из семьи выходил во двор, как начинали лететь камни, не причиняя, однако, вреда.
Девушка начала задумываться, беспокоиться, не спать по ночам, плохо есть… В одну из ночей к девушке явились три женщины. Одна одетая в белое – пери, вторая во все красное, третья аджйна в желтом. Они сказали ей, что она должна стать фолбином. Пришлось смириться».
Впоследствии такая сущность (или сущности), которая порой понудила человека принять посвящение, войти в реальность иного плана, остается его покровителем и помощником в течение всей его жизни. К ней обращается он всякий раз для исполнения полученного им дара. Вот характерные в этом смысле восклицания таджикской шаманки, которая просит, чтобы покровительствующие сущности (духи) помогли ей совершить гадание: «Избравшие меня в семь лет, милые, дайте развязку! В двадцать три года пославшие мне дар, милые мои, дайте развязку! И те, которые послали мне дар в двадцать пять лет, милые мои, дайте развязку!» Такое сочетание болезни и некой сущности (духа), предлагающей исцеление в обмен на согласие принять дар, характерно для шаманского избранничества. И, может быть, не только шаманского. Вот история избранничества киргизского шамана Кушпека.
С детства, пишет исследователь-этнограф, Кушпек страдал от сильных болей. «На него часто нападала такая тоска, что ему хотелось умереть. Однажды он даже повесился, но его вовремя спасли. Когда ему было лет 20, он поехал в горы. Подъезжая к Манжилы, он потерял сознание. Ему показалось, что к нему в это время подошел белый верблюжонок (ак тайлак), „хозяин“ этой святыни, и потребовал, чтобы он стал шаманом. Придя в себя только утром, он почувствовал, что очень болен. Вернувшись домой, Кушпек пролежал в постели два месяца. Во время болезни и днем, и ночью к нему являлся „ак тайлак“ и уговаривал его стать шаманом. Порою он угрожал, что в случае отказа Кушпека разобьет паралич или он умрет. Лишь тогда, когда согласился стать шаманом, он поправился».
В русском понимании образ «белого верблюжонка» был бы ближе всего к персонажам детских сказок и ни при каком повороте сюжета не мог бы быть воспринят как некое существо, несущее власть и могущее угрожать. В среднеазиатской же системе символов этот образ исполнен совершенно иного смысла. Даже сам цвет – белый, означающий смерть, – знак другого мира.
Вообще же существо, предлагающее или вручающее избраннику некий духовный дар, воспринимается им в том образе, который характерен для этноса или цивилизации, к которой принадлежит он. Это может быть образ животного или странного существа у сибирских шаманов или шаманов Севера, могут быть дэвы, джинны и пери у тюркских или среднеазиатских народов. И совершенно в иных: человеческих, ангельских образах – воспринимают такие существа их избранники, принадлежащие к христианской традиции или поколению, даже так или иначе утратившему эту традицию, отстраненному от нее.
Это несовпадение образов вовсе не свидетельствует о столь же великом разбросе самих начал или существ, стоящих за ними. Такое начало или существо, которому в повседневной нашей жизни нет аналога, проходя через призму сознания человека, всегда деформируется, преломляется таким образом, чтобы на выходе появился образ, хоть как-то соотносимый с имеющимися представлениями и опытом. Так появляется белый верблюжонок у одних, крылатое чудовище у других или человеческий лик, осиянный светом, у третьих. В действительности же то, что стоит за этим, не есть ни то, ни другое, ни третье. Началу, которое стоит за этими обликами, нет аналога ни в наших понятиях, ни среди того, что может быть зримо. Даже говоря о них, как о существах, я не могу не понимать всей условности, метафоричности самого этого слова.
