Двадцатый век недвусмысленно показал, что это достигнутое небо есть не что иное как потолок одной из адских пещер, или попросту застенка, из которого, как выяснилось, не так легко выбраться, особенно апеллируя исключительно к силам собственного разума.
Оглушительные взрывы в фундаменте материалистической науки раздались уже в самом начале ХХ века. Опыты Майкельсона и специальная теория относительности: скорость света не зависит от относительного движения — понять это не представлялось возможным, как и отсутствие абсолютного времени и пространства — между прочим, априорных категорий по Канту. Что делаем? Вытесняем из сознания, доверяясь послушным формулам с подозрительным радикалом (знаком квадратного корня, явно символизирующим лукавого) в знаменателе.
Зигмунд Фрейд и психоанализ: причина истерии и неврозов навязчивости совсем не недостаток ума и рационального мышления, а всякая ерунда вроде подглядывания за девочками в уборной или собственными родителями в спальне. Вот тебе и хомо сапиенс! Какое-то глупое подсознание гнет свою линию, а мы этого не замечаем, а даже заметив, ничего не можем ему противопоставить. Постепенно стало понятно, что подсознание и составляет основу всей психической жизни человека, а то, что попадает в сознание, есть не более чем тонкая поверхностная пленка — но и это совершенно фундаментальное обстоятельство было почти полностью проигнорировано общественным сознанием: например, не переменились кардинально ни системы обучения, ни принципы поведения и взаимоотношений людей. Далее один шаг оставался до подробной разработки концепции общественного подсознания — но, увы, Юнг ограничился здесь самыми общими идеями, и фактически в XX веке это очевидно важнейшее антропологическое и социологическое понятие также практически не вошло в общественное сознание. В эволюционной биологической концепции тоже появились угрожающие трещины — опытные данные показывали, что изменение видов происходит большими скачками от простого к гораздо более сложному, которое производит впечатление хорошо продуманного заранее, а не складывающегося случайно в ходе борьбы за выживание.
Но хуже всего, конечно, дело обстояло в политике. Масштабы войн, возможности оружия, уровень жестокости не только к врагам, но и к "своим", а главное — бессмысленность мировых боен не только поражали воображение, но и находились в противоречии с обретенным разумом людей, и это противоречие также старательно вытеснялось в общественное подсознание. Мы же цивилизованные граждане и не занимаемся каннибализмом, совсем не едим своих сородичей… ну, то есть, разве что в самых отдаленных деревнях. Однако именно эти "отдаленные деревни" и становятся непомерным грузом общественного подсознания, давящим на каждое индивидуальное, где бы человек ни жил и какого бы образа мыслей ни придерживался.
Не нужно думать, что проблема гитлеровских и сталинских лагерей умерла вместе с режимами, их породившими, или что потерянным является лишь военное поколение, а следующее благополучно забывает об ужасах войны и расцветает как ни в чем ни бывало.
Каждый умерший должен быть оплакан, иначе его душа в следующий раз воплотится с гораздо более тяжелой кармой. Единственным исключением из этого правила являются люди, полностью осуществившие свою миссию — таким после смерти можно только похлопать в ладоши. Если же миссия выполнена не полностью, а тем более грубо оборвана, как чаще всего бывает в случае насильственной смерти, то душа человека долго не может отправиться в "лучший мир", а блуждает в ауре Земли, пока ее невыполненная миссия не ляжет на кого-нибудь из живущих. При этом у души сохраняется некоторое количество атманической и буддхиальной энергии, которую она также должна отдать в мир, но это не так просто, и в помощь ей созданы ритуалы похорон и траура.
Одиночное убийство или другое злодеяние, резко обрывающее исполнение миссии человека, ложится тяжелой кармой на убийцу и его род — фактически они бывают вынуждены исполнять миссию убитого, будучи к ней неподготовлены; поэтому миссия выполняется ими в ее резко сниженном варианте, включающем разнообразные страдания. Геноцид же ведет к тяжелым последствиям не только для народа, его осуществляющего — тяжкая карма ложится на весь мир, пока души всех невинно убиенных не поймут, каков смысл их страданий и безвременной смерти и не будут должным образом оплаканы.
Современный "научный" менталитет не дает такого рода объяснений — в первую очередь потому, что они требуют знания законов атманического плана и видения индивидуальных и групповых миссий в его пределах, и ничем меньшим здесь не обойдешься. А пока этого знания у человечества нет, единственный способ помочь душам с оборванной миссией заключается в почтительном изучении их судеб и индивидуальном покаянии живых перед всеми безвременно погибшими: жертвами бессмысленных войн, кровавых тираний и, не в последнюю очередь, техногенной цивилизации. Тогда нерастраченная энергия и наработанная карма опускается вниз, на Землю, наиболее естественным и гармоничным образом. Если же отгородиться от мучительной жизни и незавершенных дел отцов и дедов стеной ментального забвения, то не только отягощается их посмертная судьба, но и новые поколения получают от старых карму в совершенно непонятном и чрезвычайно неудобном для себя виде.
Хорошо известно: человек страдает не столько от тяжести и нагрузки, сколько от неправильного их распределения. Думая о своих прошлых индивидуальных и групповых грехах и страданиях, люди могут гораздо более гармонично распределить возникшую тогда карму, и именно это, а не "ментальные выводы" или организационные "мероприятия" вроде более или менее удачной конституции будет гарантией того, что жуткое прошлое не вернется ни в идентичном, ни в чуть замаскированном виде.
"Пепел Клааса стучит в мое сердце", — говорил Тиль Уленшпигель, и в сердце каждого человека так или иначе стучится мировая трагедия минувших веков; но пока люди не научатся слышать этот голос и разговаривать с ним, шансов на исправление земной кармы нет.
* * *
Культура каждого тела начинается с того, что человек отделяет его от остальных и дает вначале право на существование, а затем — на свойственные ему медитации, не регулируя их слишком жестко. Но если ментальному телу общественность, возлагая на него чересчур большие надежды, разрешает слишком многое, то с астральным дело обстоит как раз наоборот.
Чему любящие родители учат — словом и делом — подрастающего малыша, желая ему исключительно добра и блестящей социальной адаптации?
"Выражать свои искренние чувства неприлично и небезопасно; в любом случае тебя не поймут правильно. Эмоции существуют трех видов: а) отрицательные, б) грязные, и в) иллюзорные, и все положительные относятся к третьей категории. Учись сдерживать свои чувства, их маскировать и выражать лишь в исключительных случаях и только под полным контролем разума. Не верь также чужим эмоциям, а с эмоциональными людьми будь поосторожнее и держись подальше — никогда не знаешь, как ими управлять и чего ждать в следующий момент".
Итак, эмоции это нечто вроде рудиментарного хвостика, показывающего происхождение человека из животного мира — что-то одновременно смешное, постыдное и культурному человеку совершенно не нужное. Социум может восхититься проявлениями любого тонкого тела, кроме астрального. Высокими бывают идеалы и ценности, благородными поступки, гениальными мысли, необыкновенным здоровье и физическая красота, но эмоции..? Высоким может быть чувство любви к Родине — у солдата непосредственно перед тем, как ринуться в смертельную штыковую атаку или закрыть грудью вражеский пулемет. Еще бывают высокие чувства у поэтов, например:
О, Волга, колыбель моя,
Любил ли кто тебя, как я?
Н. Некрасов
Или:
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь.
А. Блок
Но обычный человек на подобные эмоции не способен, и слава Богу, что так. Нежные чувства к родному краю, скажем, извилистой Москве-реке, робко льнущей к величественному зданию Московского Государственного Университета имени М. В. Ломоносова, или романтическая привязанность к собственной жене, надежно опосредованная сексуальными с ней отношениями — это пожалуйста, это допустимо, если рассматривается как нечто вспомогательное, вроде смазки или прослойки, подобно интеллигенции в классовом государстве рабочих и крестьян. Однако человек, не сдержанный эмоционально, живущий страстями и ориентированный на собственные чувства, выпадает из среднесоциальных слоев, где на обеденном столе обязательна скатерть или клеенка в цветочек, и переводится общественным подсознанием в нижнесоциальные слои, где незнакомым людям говорят "ты", а скатерть замещается газетой или ничем. Там можно в гневе орать на мужа и детей, бить посуду, а в юности время от времени валяться в истерике или развлекаться с чужими мужьями минетом на лестничной клетке — все это в порядке вещей, поскольку составляет неотъемлемую часть жизни и даже в известной мере служит ее украшением.
