В.: Или когда переживание окончено… У.Г.: Нет, нет. С этой строкой я хорошо знаком [Смеется]; «Пока ты переживаешь что-то, ты не осознаешь этого». Это прописная максима. Но это неправда.
В.: Знаете, когда Вы используете фразу «Это неправда»… У.Г.: Что ты хочешь услышать от меня?
В.: Должно быть какое-то основание, исходя из которого Вы можете оценить, что это неправда. В этом-то и сложность… У.Г.: Это не оценочное суждение. «Хороший», «ужасный», «отвратительный» – у нас много таких слов. Нет нужды в глаголах. Именно глагол создает проблему. Для общения нам приходится полагаться на слова. Но когда я говорю «Он отвратительный тип», это не оценочное суждение, а описательное предложение. Вы таким образом описываете или вписываете действия этого человека в понятия отвратительности. Мне приходится использовать это слово, но в моем случае это не оценочное суждение. Не то чтобы я ставил себя на более высокий или совершенный уровень. «Чем хорош хороший человек?» – я не знаю. Может быть, для общества хороший человек – полезный гражданин, а для плохого человека хороший человек полезен тем, что его можно эксплуатировать. Но что касается меня, то я не знаю, чем хорош хороший человек. Проблема с языком в том, что, как бы мы ни пытались выразить себя, мы попадаем в сети словесных построений. Нет смысла создавать новый язык, новый жаргон, чтобы что-либо выразить. Нет ничего, что надо выражать, кроме того, чтобы освободить себя из мертвой хватки мысли. А чтобы освободиться, нельзя ничего сделать ни силой воли, ни любыми усилиями.
В.: Но нам необходимо понять.
У.Г.: А что понять? Чтобы что-то понять, нам нужно использовать тот же самый инструмент, который используется для понимания этого механического компьютера, что стоит тут передо мной. Его работу можно понять лишь благодаря повторным попыткам научиться работать на нем. Вы пытаетесь снова и снова. Если это не срабатывает, найдется кто-нибудь, кто объяснит вам, как на нем работать, разбирать и собирать его. Вы сами научитесь с помощью повторяющегося процесса – как изменить это, улучшить то, модифицировать се, и так далее и тому подобное. Этот инструмент [мысль], который мы использовали для понимания, не помог нам понять ничего, кроме того, что, каждый раз, когда ты им пользуешься, ты оттачиваешь его. Кто-то спросил меня: «Что такое философия? Как она может помочь мне в моей повседневной жизни?» Она ничем не может вам помочь, она лишь оттачивает инструмент интеллекта. Никоим образом она не поможет вам понять жизнь.
Если это [мысль] не тот инструмент и если другого инструмента нет, тогда есть ли что-либо, требующее понимания? «Интуитивное восприятие» или «интуитивное понимание» – всего лишь продукты того же самого инструмента. Каким-то образом меня осенило, что понимать нечего, находить нечего. Я очень хотел понять. Иначе я бы не потратил на это сорок девять лет своей жизни. Как только меня осенило, что понимать-то нечего, исчезла сама необходимость быть свободным от чего бы то ни было, даже от физических потребностей. Но как это произошло со мной, я в самом деле не знаю. Так что я никак не могу передать это вам, поскольку это вне области переживания.
В.: Как Вы оцениваете тех людей, которые не обременены этими попытками понять жизнь, а просто живут в миру? Куда Вы их отнесете?
У.Г.: Стремитесь ли вы к мокше, освобождению, свободе, трансформации, назовите это как угодно, или же к счастью без единого момента несчастья, к удовольствию без боли, это одно и то же. Будь то в Индии, или в России, или в Америке, где угодно, везде люди хотят иметь одно [счастье] без другого [несчастья]. Невозможно иметь одно без другого. Такое желание – вне интересов выживания живущего организма. Ему [организму] присуща чрезвычайная бдительность и готовность к действию. Тело отвергает все ощущения. Жизнь ощущений ограниченна; тело не может воспринимать их дольше определенного времени. Оно либо выбрасывает, либо поглощает их. Иначе они разрушают тело. Глаза видят предметы, но не как красоту; уши слышат звуки, но не как музыку.
Тело не отвергает шум только потому, что это собачий лай или ослиный крик. Оно просто реагирует на звук. Если вы назовете это ответной реакцией на звук, тогда у нас возникает проблема. Итак, вы даже не знаете, что это звук. Тело отключает все раздражающее, все, что могло бы разрушить чувствительность нервной системы. Оно как термостат. В какой-то мере тело обладает способностью спасать себя от жары, от холода, от всего, что ему враждебно. В течение короткого времени тело заботится само о себе, а потом мысль помогает вам сделать следующий шаг – укрыться или уйти от опасной ситуации, в которой вы оказались. Вы, естественно, отойдете в сторону от бетономешалки, которая издает громкий шум и разрушает чувствительность вашей нервной системы. Боязнь того, что плохой звук вас разрушит или приведет к нервному истощению и тому подобное – это часть вашей паранойи.
В.: Сэр, существует ли состояние, в котором ты только воспринимаешь, не реагируя? У.Г.: Есть только реакция и ты реагируешь. Если нет реакции, тогда другое дело. К сожалению, она, судя по всему, присутствует постоянно. Вот почему ты задаешь вопрос. Но реакция, о которой я говорю, это нечто, чего вы просто не можете испытать. Если я скажу, что отклик на раздражитель самопроизволен и что это чистое действие, тогда это действие совсем не будет действием в общепринятом смысле слова. Это одно единое движение. Он [отклик] не может быть отделен [от раздражителя]. В тот момент, когда ты разделяешь их [раздражитель и отклик] и говоришь, что это ответ на такой-то раздражитель, ты уже привносишь элемент реакции в ситуацию. Давайте не будем дурачить себя тем, что якобы есть произвольное действие, чистое действие и тому подобная ерунда.
В.: У меня два вопроса, сэр. Во-первых, допуская то, что у кошки есть компьютер, хоть и меньше, чему меня, в чем еще основное различие…
У.Г.: Твой компьютер более сложный и замысловатый. Эволюция подразумевает, что простое становится сложным. Говорят, что умственные способности всех муравьев в муравейнике намного превышают умственные способности человека. Присутствие умственных способностей в человеческом теле – результат того, что передавалось от одной особи к другой. Мы используем мысль не только для расширения своей власти и могущества, но также для беспричинного уничтожения других видов жизни вокруг нас. Физический страх абсолютно отличен от страха потери того, что имеешь, или от страха не получить желаемого. Можно назвать его физиологическим страхом.
Итак, простое становится сложным. Мы даже не знаем, есть ли такая вещь, как эволюция, не говоря уже о духовной эволюции. Те, кто предположил, что существует такая штука, как дух, или душа, или центр, как бы это ни называлось, говорят, что она также проходит через процесс эволюции и совершенствуется. И для этого нужно рождаться снова и снова.
Не знаю, сколько может быть рождений, 84 миллиона или бог знает сколько.
В.: Возвращаясь к вопросу, что у кошки компьютер меньше, а у меня компьютер сложнее… У.Г.: В сущности, оба они действуют совершенно одинаковым образом.
В.: А если теперь посмотреть на это с точки зрения кошки… У.Г.: Я не знаю, как на это смотрит кошка. Кошка может смотреть на короля, как говорится, а мы не смеем смотреть на него [смех].
В.: Не устанавливайте сами таких ограничений… У.Г.: Не знаю. Это предположение с нашей стороны, такое же, как любое другое предположение или догадка о том, как смотрит кошка. Я иногда говорю, что, когда я смотрю на что-нибудь, это похоже на то, как смотрят на вещи кошка или собака…
В.: В чем разница? У.Г.: Я не вижу никакой разницы.
В.: Ее нет? У.Г.: Ее нет.
В.: Нет никакой разницы, кроме тех различий, которые мы создаем. Потом мы увлекаемся ими. У. Г.: Об этом я и говорю.
В.: Да, я согласен с Вами. У.Г.: Я не знаю точно, как кошка смотрит на меня. По-видимому, кошка смотрит на меня, и я смотрю на нее, или на что угодно, совершенно одинаково. Если уж на то пошло, нет даже процесса смотрения как такового. Есть ли наблюдение без наблюдателя? Я использую эти слова совсем не в метафизическом смысле. Есть ли видение без видящего? Нет даже видения. «Что происходит?» – сам вопрос абсурден. Мы все хотим знать, и в этом наша проблема.
В.: Нужно создать проблему чтобы решить ее. У.Г.: Да, но можно выжить и без этого знания.
В.: Я как раз к этому и вел… У.Г.: Мы можем выжить. Все виды выживали миллионами лет, и мы произошли от них. Без них нас бы, возможно, не было здесь сегодня. Так откуда эта потребность знать?
